– И платой мне будут только ваши захватывающие игры со мной?
– О плате позаботятся королева и гетман. Можете в этом не сомневаться. Они настолько заинтригованы сейчас совместными планами и действиями короля и канцлера, что поневоле придут к мысли: «Насилие над нашими казенными кошельками куда меньшее зло, нежели насилие над нами самими». А ведь дело идет именно к этому.
– Но до сих пор королева была союзницей Его Величества, – заволновалась графиня д’Оранж.
– Мы ведь уже выяснили: до того, как возник вопрос о наследнике трона.
Только сейчас графиня обратила внимание, что Коронный Карлик остается невозмутимым не только как собеседник, но и как мужчина. Это поразило ее. Никакой особой страсти присутствие здесь этого таинственного человечка у нее не вызывало. Но появилось любопытство.
Игриво раздвинув ноги, она начала медленно погружаться в ванну, опускаясь головой на мягкий подзатыльник и наплывая ногами на ноги мужчины. Руки, с неожиданной силой привлекшие Коронного Карлика к груди д’Оранж, могли принадлежать кому угодно, только не избалованной безделием салонной даме. В них была сокрыта грубая мужская сила.
Коронному Карлику это понравилось. Перепробовав утешения со многими миниатюрными паненками Варшавы и ее окрестностей, он, наконец, впервые овладел по-настоящему рослой, сильной женщиной. Именно такой, к обладанию которой всегда втайне стремился – рослой, сильной, имеющей вес в обществе, титулованной, решившейся обожать его.
До сих пор, невзирая на всю свою тайную власть, он подвергался со стороны подобных блистательных дам только насмешкам. Иногда еще удостаивался сочувственных вздохов: как сожалеют тубильцы, голодно глядя на несозревший плод кокоса. Вряд ли графиня д’Оранж способна была постичь эти его тайные помыслы и страсти. Впрочем, этого от нее и не требовалось. Важно, что сбылась его мечта. Оказывается, иногда сбываются даже мечты карликов. Правда, «коронных».
Увы, влечение карлика оказалось слишком бесстрастным и недолговременным, чтобы хоть в какой-то степени поразить воображение Клавдии. Наоборот, очень скоро она ощутила полное разочарование. Утешало только то, что именно разочарования она и ждала, а значит, в ожиданиях своих не обманулась.
Однако сам Коронный Карлик никакого внимания на нее не обращал. Без тени стеснения выбравшись из божественной купели, он, распрямив плечи и широко расставив короткие кривые ноги, мужественно растирался полотенцем, которое служанка подала ему из-за приоткрытой двери.
– Кажется, вы утверждали, графиня, что никогда не бывали в этой купели с мужчиной, – победно заявил он. Само положение Коронного Карлика в обществе, осознание своей скрытой, но от этого не менее могущественной власти в государстве, приучило его в любой ситуации – даже, на первый взгляд, невыгодной, оскорбительной для него, ощущать свое превосходство. С чувством такого превосходства он и сказал то, что сказал: – Будем считать, что этот пробел мы уже заполнили.
– Будем считать, – с нескрываемым раздражением вздохнула Клавдия. – Но позволю себе заметить, господин Коронный Карлик, я говорила, что не была в ней с МУЖЧИНОЙ.
Тайный советник застыл с полотенцем в руках, бесстыдно оголив перед графиней свои достоинства. В эти мгновения им овладела такая ярость, что он готов был растерзать Клавдию здесь же, в воде. Не утопить, а именно растерзать. Тем не менее и в этой ситуации он остался верен себе. Человек, твердо знающий, что ему еще представится тысяча возможностей расправиться с этой женщиной – незаметно, без суда и палача, – как расправлялся со множеством других своих обидчиков, он и в этот раз не стал выдавать своего гнева.
– Каждому хочется оскорбить и унизить Коронного Карлика. Меня это уже не удивляет, – спокойно, с грустноватой улыбкой признался он. – Да оно и понятно: маленький беззащитный человечек. Ни одна уважающая себя женщина не откажет себе в удовольствии поиздеваться надо мной.
– Я всего лишь сказала правду, – испуганно молвила графиня. – И обязательно подумаю над тем, как лучше подготовиться к следующей встрече с вами; как готовиться к каждой последующей.
…А через несколько дней, после беседы д’Оранж тет-а-тет с королевой, в небольшом скромном дворце графини появились эти двое шведов-лейбгвардейцев – безмолвных, выносливых и неутомимых. Если д’Оранж и удивилась подарку Марии Гонзаги, то лишь в том плане, что он оказался именно таким – интимно-щедрым. Однако ломать голову над вопросом: кто нашептал королеве столь странный «презент», ей пришлось недолго. Опыт в разгадывании придворных тайн и интриг у нее уже был.
Познав наслаждения в яростных турнирах с неутомимыми норманнами, Клавдия входила в свою божественную купель удовлетворенной и расслабленной, вполне готовой к невинным играм со всесильным Коронным Карликом. В которых ее уже ничто не возбуждало, но и не раздражало.
* * *
…Однако все это было в прошлом. А сейчас служанка объявила ей, что у ворот вновь появился господин тайный советник. Долго и бездушно терзаемую двумя лейбгвардейцами-телохранителями Клавдию это сообщение не повергло ни в ужас, ни в растерянность. Прервав греховное прелюбодеяние с двумя столь же невозмутимыми партнерами, она устало бросила служанке:
– Он знает, как вести себя… мерзавка.
И отправилась в ванную. Готовиться к «божественной купели» с тем единственным, кто по-настоящему считал себя достойным ее. Хотя воспринимать всерьез его амбиции графиня д’Оранж считала недостойным себя.
– Перед нами – замок Аржиньи, госпожа графиня.
Диана слегка приоткрыла дверцу и всмотрелась в замшелые зеленоватые стены этого каменного творения, окаймленного четырьмя мрачными четырехгранниками башен.
– Вы уверены, что это действительно он?
– Бог отнял у меня все, кроме памяти, – мрачно заверил ее шевалье де Лумель.
С этим бродячим рыцарем Диана встретилась в заезжем дворе «Уставший путник». Де Лумель мгновенно влюбился в прелестную парижанку и сразу же попытался высказать свои чувства самыми возвышенными и благородными словами, но…
– Бросьте, рыцарь, поэт из вас получится еще менее удачливый, чем воин, – охладила его своей убийственной улыбкой графиня. Как умела делать это только она.
– У вас есть основания для подобного утверждения?…
– Еще какие! – беспардонно прервала Диана словесное излияние рыцаря, с ног до головы окатывая его уничтожающим взглядом.
Изношенная одежда, небритое бледное лицо, которое могло принадлежать лишь человеку, давно отсчитавшему как минимум сорок пять далеко не благосклонных к нему календарей; истоптанные запыленные сапоги, измятый, с налетом ржавчины, панцирь… И вообще, если бы не рослая костлявая фигура Лумеля, он выглядел бы совершенно жалким.
– Но я… много воевал, – попытался оправдаться бродячий рыцарь. – Причем происходило все это в далеких краях. А вернувшись во Францию, обнаружил, что мой родовой особняк разрушен во время войны, имение продано, родители умерли.
– Зато теперь у вас есть повод осчастливливать встречных дам этим своим «плачем по несчастной доле», – откровенно «посочувствовала» ему графиня. О, сочувствовать и утешать она умела.
Шевалье де Лумель – как он представился графине, прежде чем разделить с ней трапезу, побледнел и даже инстинктивно потянулся к шпаге. Однако, встретившись с мрачными взглядами двух стоявших за спиной графини азиатов – Кара-Батыра и Кагира, остановился.
– Уж не знаю, были у вас когда-либо в действительности дом и поместье, пусть даже небольшое, – окончательно уничтожала его графиня. Она заметила, как шевалье потянулся к оружию, поняла его состояние и теперь расчетливо добивала своим ядовитым недоверием, пытаясь или окончательно сломить бродячего рыцаря, или же пробудить в нем мужество. Она охотно допускала любой из этих исходов. – Но если вы направляетесь в сторону замка Аржиньи, то можете присоединиться к моему королевскому кортежу.
– Всего лишь состоящему из двоих воинов? – не упустил своего случая де Лумель.
– С этой минуты – из пятерых, включая вас и двух ваших спутников.
Де Лумель путешествовал в небольшой полуразвалившейся карете, очевидно, подобранной где-нибудь на окраине города. Двух своих «воинов», один из которых служил кучером, другой оруженосцем – по твердому убеждению графини, – он нанял в тот же день и на той же свалке. Это были откровенные бродяги, имевшие весьма смутное представление не только о кодексе рыцарской чести, но и об элементарной порядочности, удерживающей христианина от примитивного мелкого воровства.
Карету де Лумеля они оставили в заезжем дворе. Воинов-бродяг графиня кое-как приодела у местного лавочника, и теперь это войско, больше напоминающее жалкие остатки цыганского табора, чем эскорт состоятельной графини, медленно приближалось к замку Аржиньи.
