Уже близок Дон, а немцы все идут следом. Где же удастся нашим войскам остановить их?
Вот и Коротояк, небольшой городок на самом берегу Дона. На окраине, на лугу возле моста, — столпотворение: обозы, утлые тележки беженцев, грузовики, санитарные машины и тысячи людей. Все спешат переправиться на тот берег. Охрипший, почерневший комендант переправы с несколькими красноармейцами наводит порядок. Подведя курсантов к въезду на мост, капитан Звягинцев вступил в переговоры с комендантом.
Вполголоса он объяснял тому, что он хочет. Комендант, до этого отмахивавшийся от многих просьб, сказал Звягинцеву:
— Понятно. Но видите, — он показал на мост, осевший под тяжестью перебиравшихся на восточный берег людей, машин, повозок. — Мне нужно «катюши» в первую очередь переправить, вон стоят. Потом — вас. Ждите.
Звягинцев приказал всем быть наготове.
Как и другие, Саша прилегла на растоптанную, серую от пыли траву. Хоть минутку отдохнуть...
Гулко заколотили зенитки. Саша вскочила.
Казалось, все небо было заполнено надрывным, протяжным, давящим на уши металлическим воем. Пронзительный визг идущего в пике бомбардировщика заставил Сашу броситься на землю, плотнее прижаться к ней: «Заходит на мост! Сейчас...»
Земля качнулась под Сашей. Наверху что-то просвистело. Гром взрыва ударил в уши, на миг словно ватой забил их. «Жива...» Белый вихрь пронесся перед ее лицом, по щеке больно хлестнула песчинка. Саша снова припала к земле. Еще взрыв. Ещё...
Стихло...
Приподнялась, отряхнула песок: он набился всюду — за ворот, в рукава... Рядом вставали товарищи, слышался голос Звягинцева:
— Все целы?
После воя бомб и отчаянной скороговорки зениток, после грома разрывов и слабеющего гула улетающих самолетов в наступившей тишине особенно отчетливыми казались все звуки: голоса людей, окликавших друг друга, стоны раненых, ржанье напуганных и покалеченных лошадей.
Моста больше не существовало. По еще не успокоившейся после разрывов воде кружились бревна и доски, плыли разбитые повозки. У въезда на мост между свежими воронками ворочались раненые, тревожно бегали люди, разыскивая своих. Бомбежка смешала все — воинские части и толпы беженцев, стада угоняемого от врага скота и колонны грузовиков. Пока все это распутается, пока восстановится переправа... И успеют ли ее восстановить?
Капитан Звягинцев собрал курсантов, объявил:
— Ждать здесь не будем. Немцы подходят к Коротояку. Поищем переправы в другом месте. За мной!
Капитан повел своих подопечных вдоль берега, в сторону от моста. Неподалеку от него на пути лежал большой лог, выходивший к реке. Еще в самом начале, до бомбежки, Саша видела, что в этом логу ожидают своей очереди на переправу множество эвакуируемых. В логу собрались, наверное, тысячи людей. Они терпеливо ждали возле своих тележек, шалашиков и палаток, наскоро сооруженных из веток, рядна, рваных брезентов. Курился дымок походных очагов, копошились ребятишки...
Сейчас Саша с содроганием в душе смотрела на это место, мимо которого их вел вдоль кромки берега капитан. В логу не осталось, видимо, ни одного живого человека. Весь он был изрыт воронками, по взбугренной земле полз редеющий дым, меж остатками жалкого беженского скарба лежали люди, люди, люди... Наверное, гитлеровские летчики возликовали, обнаружив возле моста такое «скопление противника», и не пожалели на него бомб. «Вот как они с людьми!»— жаркая ненависть прихлынула к сердцу Саши. Конечно, она и раньше уже видела своими глазами, кто такие фашисты, видела убитых ими ни в чем не повинных людей. Но так много жертв — и всего за несколько минут... Такое она видела впервые. Неужели фашистов не остановят, неужели им не воздастся за все?
Капитан Звягинцев уводил их все дальше и дальше от разбомбленной переправы. Вел не по открытому месту, а зарослями прибрежного тальника: над рекой временами проносились вражеские самолеты, сквозь рев их моторов то и дело слышались пулеметные очереди, а иногда взрыв бомбы. Остановив курсантов в гуще тальника, Звягинцев объявил свое решение:
— Дальше не пойдем. Переправимся здесь, своими силами. Но не сейчас, когда немецкие самолеты летают над рекой. Подождем до ночи. А пока всем резать, ломать лозу, плести плотики. Заодно это вам будет и практика — разведчик должен уметь переправляться, даже если не на чем.
Вместе с другими Саша взялась за дело.
К вечеру общими усилиями было сплетено несколько небольших плотиков. Они не были рассчитаны на то, чтобы кто-либо сел на них. Звягинцев предупредил, что на плотики будет положено только оружие и вещмешки, а люди будут переправляться вплавь, лишь неумеющим плавать будет разрешено держаться за плотики.
Неспешно приходит июльская ночь. На часах уже десятый, а гладь воды еще блестит и в небе не угасли краски заката. В другое бы время радоваться светлому неторопливому вечеру. Но сейчас все с нетерпением ждали, когда же опустится ночь и укроет их от вражьего глаза своим синим пологом.
Стемнело. Наконец-то стих назойливый рев немецких самолетов, сновавших над рекой. Но зато явственнее стал слышен гул канонады. Временами в нем даже можно было различить глуховатый перестук пулеметных очередей. Значит, немцы совсем близко. Может быть, они уже в Коротояке, скоро будут на берегу?
Звягинцев дал команду начинать переправу.
Но он был осторожен и не хотел лишнего риска: Дон широк, и не исключено, что, когда все будут плыть, их на зеркале воды и в темноте заметит враг — ведь вполне возможно, где-нибудь неподалеку он уже вышел к берегу. И хотя надо было спешить, Звягинцев приказал переправляться небольшими группами, плот за плотиком; если попадут под огонь одни, других он минует.
Первый плотик столкнули в воду. Саша, раздевшись так, чтобы удобнее было плыть, ждала своей очереди. Ее, как, наверное, и других, немножко знобило — не только от ночной прохлады, веявшей с реки, но и от мысли, что надо вступить в темную воду и плыть к не видному во мраке берегу. Хватит ли сил? Когда капитан спрашивал, кто умеет плавать, Саша заявила, что умеет. Но одно дело купаться солнечным днем в нешироком, ласково журчащем Осколе или в Рогозцах в пруду, а другое — переплывать Дон ночью.
Вот сдвинут в воду плотик, на который Саша положила свою одежду, кобуру с пистолетом и вещевой мешок. За плотик ухватились несколько ее подруг, не умеющих плавать.
— Смелее, девочки! — подбодрила их Саша. — Я поплыву рядом, — и шагнула в реку — сразу, немедля. Донская вода, нагретая солнцем за день, ласково охватила ее. Но уже через несколько минут Саша начала зябнуть. Она могла бы плыть быстрее, но плотик двигался медленно, а покидать подруг Саша не хотела.
Днем противоположный берег Дона выглядел довольно близким. Но каким бесконечно далеким казался он теперь!
Кажется, уже миновали середину реки... Вот и желанный восточный берег. Поросший густым кустарником, он отчетливо проступил впереди. Еще немного. Еще несколько минут... У Саши уже зуб на зуб не попадает. Вдруг сведет судорогой руки и ноги, а еще глубоко... Досадно будет тонуть возле самого берега. Сделать рывок? Но плотик ползет едва-едва. Негоже обгонять его. Ведь девушки, которые вцепились в него, не умеют плавать. Может быть, придется им помогать. Однако как бы самой не пришлось звать на помощь. Сводит руки...
Сзади, где-то на оставленном берегу, а может быть, и на самой воде, раскатисто рвануло. Близ Саши по воде хлестнули осколки.
Возле плотика кто-то ойкнул. Неужели задело?
— Помогите, тону! — крик от плотика. Но под ногами уже дно. Саша ринулась к плотику, подхватила одну из девушек, у которой свело ноги, вывела ее к берегу.
Снова разрыв где-то позади.
Взять с плотика свой промокший вещмешок, одежду... С тремя подругами Саша забежала в хату, что белела над берегом.
— Од, бедные вы мои! — всплеснула руками хозяйка, увидев полураздетых, мокрых, дрожавших от озноба девушек. — Страх какой, ночью через Дон вплавь! Лезьте скорее на печку, горячая, нынче я хлебы ставила!
Какое блаженство, сбросив влажную одежду, улечься на гостеприимной деревенской печи, сквозь постеленное рядно всем телом впитывать ее тепло. Как приятно чувствовать, что озноб покидает тебя, а на смену приходит блаженное спокойствие, и сонная истома начинает закрывать твои глаза...
Стукнула резко открытая в хату дверь:
— Немцы с того берега переправляются!
Поспешно натянута не просохшая еще одежда, вещмешок в руки. Прощай, хозяйка, спасибо за тепло!
И снова дорога. Нерадостная дорога отхода, тревожный рассвет на ней, когда начинаешь прислушиваться, не летит ли враг, поднявшийся на охоту за людьми с первыми лучами солнца. Уже высохла на теле одежда, и солнце выкатилось ввысь, и хочется пить, и уже устали ноги, а надо шагать и шагать, чтобы успеть как можно дальше уйти от врага, идущего следом. И сколько еще идти так?
