Отец Ахтыро-Волынский снял крест, помахал им перед носом старосты.
— Да благословит и помянет господь бог наш раба своего пана Песика, тьфу! Чуть в грех не вошел. Как звать-то?
— Идрагил Панфутич.
— Начнем сначала. И да благословит и помянет господь бог наш раба своего Инра… индра… тьфу! И придумают же имя такое. Начнем сначала. И да благословит и помянет раба твоего Авдрагуила и да будет царствие ему… Аминь!
Обоз Гуляйбабки взял курс в Горчаковцы — к старосте Стефану Гниде, заслужившему благодарность гебитскомиссара.
16. ГУЛЯЙБАБКА ВЫРУЧАЕТ СТАРОСТУ ГНИДУ
Гебитскомиссар Волыни был прав. Староста горчаковцев Стефан Гнида оказался и в самом деле на редкость гостеприимным. Он лично встретил обоз Гуляйбабки еще на окраине села и выразил превеликую благодарность за оказанную честь. Однако проявить во всю силу свое хлебосольство пан Гнида по весьма уважительным причинам не мог. Ночью был налет партизан, и в жестокой схватке погибло восемь из десяти полицаев.
— Это были хлопцы на подбор, — сказал еще по дороге Гнида. — И горилку пили добре, и по амбарам мастера…
Убитые лежали под белой простыней возле обгорелого забора. Двое уцелевших грелись (заря выдалась прохладной) у головешек догорающей комендатуры. От костра сильно припекало, но полицаи никак не могли согреться, их все еще трясло. Да и сам господин староста прозяб не на шутку. Зубы его выстукивали что-то похожее на чечетку. И немудрено. Ведь староста был лишь в исподнем белье: партизаны слишком внезапно атаковали комендатуру, и было не до одежды. Да и исподнее так сильно разорвалось, что приходилось то и дело прикрывать попавшейся под руку головкой подсолнуха то место, которое даже в бане прикрывают. Нельзя сказать, что Стефан Гнида не пытался спасти верхнюю одежду. Однако из этой попытки ничего не вышло, кроме новой потери: на голове у него обгорели волосы, остались одни лишь рыжие пеньки, ну точь-в-точь такие же, как у опаленного гусака.
— От имени президента и лично от себя, — сняв цилиндр, сказал опечаленным голосом Гуляйбабка, — выражаю вам, господин Гнида, глубочайшее соболезнование по поводу гибели доблестной полиции и вашего личного обожжения. Но, смею вас заверить, вы обгорели не напрасно. Фюрер не забудет вас. Когда он узнает, что вы продолжали служить ему даже в одних кальсонах, он наверняка наградит вас Железным крестом. Я же награждаю вас от имени президента БЕИПСА медалью БЕ первой степени.
К Гуляйбабке поднесли малахитовую коробку. Он вынул оттуда медаль на черной ленте и торжественно повесил ее на шею растроганного до слез Гниды.
— Поздравляю. Носите и помните: ваши деяния не будут забыты.
— Спасибо, пан начальник! Величайшее спасибо! — залепетал, обливаясь слезами, староста. — Мы… я всей душой, пан начальник, всем сердцем…
— Погодите. Еще не все, — прервал Гниду личный представитель президента. Пользуясь предоставленной мне властью, я решил оказать вам помощь в захоронении вашей полиции.
— Ой, дай бог вам!.. Только чем оплатить вашу помощь? У нас было очень много добра собрано, пан начальник, да все лесные бандиты захватили.
— Не беспокойтесь. Наша помощь безвозмездна. Мы бесплатно закопаем вашу полицию и… и, пожалуй, про запас отроем вам еще несколько могил. Копать-то, вижу, некому, все население разбежалось.
— Разбежалось. Убежало, пан начальник. Кто в лес, кто в дебри кукурузы… Но подождите же. Подождите, бесовы души! — погрозил кулаком в сторону леса староста. — Вы еще узнаете, кто такой Гнида, дай только подкрепление придет. И пояснил: — Подмогу я запросил из Луцка. Обещали.
— Сколько? — спросил Гуляйбабка.
— Сколько погибло. Восемь хлопцев обещали прислать, пан начальник. Все, как есть, восемь.
— Значит, надо выкопать шестнадцать?
— Точно так, пан начальник.
Гуляйбабка обернулся к сопровождавшим его лицам, неотступно следовавшим за ним и готовым тут же уловить его распоряжения.
— Помощник президента по свадебным и гробовым вопросам!
Подлетел длинноногий Цаплин в темном траурном фраке:
— Слушаю вас.
— Господин Цаплин! Распорядитесь вырыть восемь могил для погибших за фюрера. И… и восемь резервных, чтоб господин староста не испытывал в этом нужды. Имея такой резерв, он сможет лучше сосредоточиться на решении задач, поставленных фюрером.
— Я вас понял. Разрешите начать?
— Да, да. Поторопитесь. Нам дорог каждый час. Нашей помощи ждут в других местах.
Цаплин, тронув край черного цилиндра, быстро ушел. Гуляйбабка позвал заведующего протокольным отделом:
— Господии Чистоквасенко! Составьте протокол о безвозмездной помощи господину Гниде. И заготовьте удостоверение о награждении господина Гниды медалью БЕ.
— Есть! Будет сделано! Но дозвольте спросить: медаль какой степени? Первой или второй?
— За такие заслуги, господин Чистоквасенко, может быть награда только одной степени — высшей. Черная лента уже на шее господина старосты. Разве не видите?
— Извиняюсь. Не заметил. Спешу подготовить наградные документы.
С кадилом в руке подошел отец Ахтыро-Волынский. Длинная черпая мантия на нем едва не волочилась по земле, широкие рукава развевались. На груди на оловянной цепи висел большой серебряный крест с изображением распятия Иисуса Христа.
— Мир праху их, — махнул он кадилом над убитыми полицаями. — Скатертью дорога в рай божий. Кто хозяин убиенных? С кем разговор вести?
— Я, батюшка. Со мной, — поклонился Гнида.
— Отпевать вознамерены или закопаете без оного?
— Отпеть, батюшка. Непременно отпеть. За труды, сколь надо, заплачу.
— Само собой. Без оного я бы и рукавом не махнул. Время эвон трудное! Уголь в кадило и тот чего стоит, не говоря о мирских хлебах.
— Сколько вам, батюшка?
Отец Ахтыро-Волынский покосился на тощий бумажник старосты:
— Панихида в храме стоит сто целковых за усопшую душу. Я же, как священник богоугодного БЕИПСА, беру со скидкой десять процентов. Паче того, еще сброшу рублишко. Уголь, яко вижу, есть.
— Скиньте еще малость, отец наш. Деньжонок совсем маловато, — взмолился староста. — Налоги еще не собрал. Кругом саботаж. Отпевать-то не отдельно, а разом всех.
Отец Ахтыро-Волынский поскреб перстом обгоревший на солнце нос, махнул рукавом:
— Бог с вами. Тако ж и быть. Скину еще два процента за оптовый отпев. — И, обернувшись к гревшемуся на пожарище полицаю, крикнул: — Отрок божий! А заряди-ка мае угольком кадильце. Да подымней, подымнее каким, чтоб подольше чадить.
Помощь старосте Гниде началась. Члены "Благотворительного единения" трудилась горячо, сбросив с плеч рубашки. Они за какой-то неполный час отрыли близ сгоревшей комендатуры шестнадцать могил полного профиля и установленного стандарта, а дабы в «резервные» могилы не упала блудная скотина или пьяный полицай, обнесли их забором в три жерди.
Растроганный пан Гнида не знал, как и чем отблагодарить за помощь. Он слезно умолял важного гостя остаться на поминки полицаев и отведать горилки со свежей телятиной, нашпигованной луком, но гость любезно отказался.
— Мы весьма признательны вам за приглашение на столь важный ужин, сказал, поклонясь, Гуляйбабка. — Рады бы разделить с вами эту горькую трапезу, но торопимся оказать помощь фюреру.
— Ай, жаль! Ай, жалко, пан начальник! — вздыхал Гнида, успевший вырядиться в новый костюм, сильно пахнущий нафталином. — Ну возьмите хоть что-нибудь. Хоть бутылягу горилки или полтеленка. Жареный теленочек. Смачный теля, пан начальник.
— За горилку спасибо, а телятину, пожалуй, взять можно, — почесал за ухом Гуляйбабка и обратился к кучеру: — А вы как считаете, Прохор Силыч?
Сидевший на облучке с вожжами в руках разнаряженный в кучерские доспехи Прохор облизнул усы:
— Взять надо, сударь. Чего ж не взять. В дороге все пригодится. Да и горилку, если хороша.
— Та добрая. Очень добрая, пан начальник, — расхваливал староста. — Из чистого сахара. От одной кружки глаза на лоб лезут. Ай какая горилочка! Ай какая!
Вместе с окороком жареной, еще теплой телятины на телегу начпрода погрузили ведерную бутыль горилки. При этом староста путано просил:
— Выпейте за мертвых. Во здравие… За упокой их. Меня. За старосту Гниду. Вспомните. Не забудьте…
— Не забудем. Вспомним. Помянем, — старался поскорее отвязаться Гуляйбабка от назойливого старосты, но не тут-то было. Гнида с цепкостью сухого репья ухватился за рукав.
— Фюреру. Хвюреру расскажите обо мне. Хоть одно слово. Хоть полслова. Хоть только назовите фамилию, пан начальник. Мол, Гнида… Гнида очень любит вас.
— Скажу. Непременно скажу. Да пустите же, Гнида! Эка прилипли! Прощайте! Счастливых похорон!
Гуляйбабка вскочил в карету и, выхватив из картонного ящика патефонную пластинку, протянул ее старосте:
