Константин Рогов - Годы

Но, доверяя А. П. Дмитриеву, я не принял предложение комдива:

— Я, товарищ генерал, привык к штабной работе, и, если уж так получилось, лучше мне уйти в штаб армии.

— Жаль, жаль! А я был уверен, что ты согласишься. Пойти по командной линии перспективнее. Ну да дело твоё, будем считать, что полк ты передал комиссару, бери вещи и поедем. А завтра Дмитриев отвезёт тебя в штаб армии, в Ново-Светловку. Ты назначен старшим помощником начальника оперотдела.

Я тогда ещё не знал, что управление 24-й резервной армии тоже формировалось, и начальник штаба армии укомплектовывал свой аппарат. При тогдашней нехватки подготовленных кадров, двух «академиков» в штабе дивизии было многовато, поэтому-то меня и забрали.

Собрать свои «вещи» было делом одной минуты. Когда я сел в машину, Иван Терентьевич стал прощаться со скулящим Шалопутом, а тот:

— Товарищ генерал, что это такое, все уезжают, а мне оставаться?

— Ничего с тобой не сделается! Людей учить надо, а не сапоги у генерала чистить. Это и поменьше чином сделать может.

— Вы всегда что-нибудь чудное придумаете! — совсем разобиделся капитан.

Потом, когда отъехали, Иван Терентьевич объяснил:

— Сейчас ему нечего бить баклуши при мне, пусть работает, польза полку и ему практика.

Прощальный вечер я провёл в своей бывшей квартире, но уже ближе к порогу. В переднем углу обосновался Дмитриев. Проводить меня собрались: военком штаба К. В. Шипулин, майор Щиглик, капитан Мельник, Рита и ещё несколько человек, с которыми я сошёлся поближе.

Штаб 24-й резервной армии располагался в небольшом селе Ново-Светловке, которое находилось недалеко от Ворошиловграда (Луганска), на юго-запад. К Ново-Светловке шло шоссе со щебёночным покрытием. Оно содержалось в хорошем состоянии. А начиналось это шоссе от улицы Ново-Светловской, прямо от штаба 255-й стрелковой дивизии.

Докатили мы с Дмитриевым до Ново-Светловки минут за двадцать пять. Искать штаб не пришлось, прямо на въезде в село стояла школа и ещё какие-то административные здания. Ну, а где школа, там и штаб! Оперативный отдел, куда меня направили из отдела кадров, и, вообще, чисто штабные отделы, размещались на небольшой улице, идущей вверх, на юг от школы.

По случаю моего назначения на должность старшего помощника начальника оперативного отдела по изучению опыта войны, я представился начальнику отдела полковнику Котову-Лёгонькому. Полковник Котов-Лёгонький, как я тут же определил, был из числа офицеров старой армии и педант.

— Ну, попался, — подумал я, — от этого не жди дружеского слова и понимания человеческих слабостей. Желчный старик, это видно по цвету лица и по манере прикрывать лысину реденькими рыжеватыми волосиками! Весь начинён параграфами! Заживо съест!

Меня даже морозить стало в предчувствии будущих неприятностей.

В дальнейшем оказалось, что Котов был сухарём, но страхи мои не оправдались, многое человеческое ему было присуще, честность — особенно.

Начальник оперативного отдела представил меня начальнику штаба 24 армии генерал-майору Ловягину П. Е. Я вспомнил, что Ловягин начальствовал над Академией Химзащиы РККА. Когда я учился в Москве, то ежедневно проходил мимо здания этой академии, с крупной броской надписью по фасаду.

Заместителем начальника оперотдела, начальником оперативного отделения, работал подполковник Лукьяненко, недавно окончивший годичные курсы при академии Генштаба РККА. Старшим помощником у него был майор Блох, а помощником был майор Барановский. Ещё был старший лейтенант Цибиков, исполнявший какие-то непонятные обязанности.

В одном здании с оперативным отделом размещался и разведотдел армии во главе с подполковником Прокофьевым. Его помощником по войсковой разведке был майор Задворин, а по агентурной разведке, был танкист старший лейтенант Касаткин. (Все фамилии разведчиков я запамятовал, так что, для удобства, пришлось их придумать.)

Между прочим, о том, как попал в разведотдел танкист старший лейтенант Касаткин. На фронте шли бои и для ознакомления с боевой обстановкой на участках передовых армий выехал майор Задворин. Когда он возвращался в штаб, после выполнения задания, его машину, недалеко от линии фронта, остановил на дороге танкист, назвавшийся старшим лейтенантом разведки отдельного танкового полка Касаткиным. Касаткин попросил майора подбросить его к штабу армии, где он, Касаткин, надеется узнать, где его полк или отдел кадров танкового соединения. Свой полк Касаткин потерял, выполняя разведку в глубине обороны противника. Разведвзвод, которым командовал Касаткин, наткнулся на засаду, машины сгорели, но Касаткин сумел выбраться из горящего танка через люк в днище и спрятаться. После долгих мытарств, Касаткину удалось пробраться к своим, но его полка на том участке фронта уже не было, видимо перебросили на другое направление.

Старший лейтенант завоевал симпатии Задворина. Танкист оказался энергичным и деятельным командиром и за короткое время сумел оказать Задворину несколько услуг. С военной точки зрения, то есть с точки зрения разведчика майора Задворина, Касаткин показал себя знающим своё дело человеком. Общая эрудиция старшего лейтенанта совсем покорила Задворина, и он решил оставить молодого командира в разведотделе группы войск, из которой и развёртывалась 24-я резервная армия, временно исполняющим обязанности помощника начальника отдела. Начальник штаба вновь организовывающейся армии разрешил оставить Касаткина в штабе армии. Конечно, были запрошены у танкистов данные о старшем лейтенанте. Рассказ Касаткина полностью подтвердился. Танки разведывательного взвода погибли на глазах полка, командование танкового полка было радо, что старшему лейтенанту удалось спастись.

24-я резервная армия имела в своём составе более десятка стрелковых дивизий, часть из которых прибыла из тыла страны и была полностью укомплектована. Некоторые, например, 228-я стрелковая дивизия, даже имели сверхкомплектных бойцов. Другая часть армии, как и 255-я дивизия, прибыли с фронта и требовали пополнения людьми, вооружением, боевой техникой и т. д.

Со всеми соединениями была установлена телеграфная и телефонная связь, работа радиостанций на передачу, по соображениям оперативной маскировки, была запрещена. Соединения занимались боевой подготовкой.

Я быстро сошёлся с майором Барановским, майором Задвориным и старшим лейтенантом Касаткиным. Последний был общительным и, в то же время, тактичным командиром, и я счёл нужным держаться с ним возможно проще и не подчёркивать своего старшинства.

Работа оперативного отдела штаба армии, в основном, заключалась в сборе, обработке и суммировании донесений о ходе боевой подготовки, поступающих из дивизий. Сводки поступали в письменном виде, но предварительно их суть передавалась по телеграфу. Это ускоряло суммирование данных и обеспечивало передачу сводки в штаб фронта в срок. Интересно, для чего эти сводки нужны были штабу фронта в СРОК?

Со всеми текущими «разговорами» со штабами соединений обычно справлялся оперативный дежурный. Приходилось дежурить и мне. И когда меня назначали оперативным дежурным, я считал себя несчастным человеком! А что делали остальные командиры штаба? Томились от безделья. Собственно, не от безделья, а от необходимости делать вид, что они что-то делают. Приказ генерала Ловягина, строго контролировавшийся полковником Котовым-Лёгоньким, гласил, что командирам штаба надлежит находится неотступно в своих отделах и работать от 8.00 до 14.00, и от 15.00 до 20.00 часов. С 14.00 до 15.00, как вы сами понимаете, перерыв на обед. Разве нормальный человек мог долго выдержать одиннадцать часов обязательного безделья? А начальство было строго! Нельзя было прийти позже или уйти раньше, чем через пять минут. Пожалуй, единственный, кто стойко выдерживал распорядок дня, был майор Блох. Но он был, по общему мнению, себе на уме.

Чем же занимались товарищи все эти ежедневные одиннадцать часов? Повышали свои знания? Проводили штабные тренировки? Нет, они рисовали «яйца» на картах! А, если на было начальственного глаза, разговаривали разговоры. Процедура рисования начиналась с получения карт в топографическом отделении штаба и склеивании их. На это уходил почти весь рабочий день, так как делалось это с желанием максимально растянуть время. Затем на карту наносились районы расположения всех частей — «яйца», тщательно выписанные и раскрашенные. Через несколько дней рисование заканчивалось, все получали новые карты, и всё повторялось. Старые карты сжигались… А может быть и не все?

Естественно, сотни чертей посылались в адрес начальства, но генерал-майор Ловягин любил порядок и неукоснительно его придерживался, вероятно, даже не подозревая о муках своих «жертв». Полковник Котов-Лёгонький полностью поддерживал начальника штаба армии. Они были очень довольны, когда войдя в рабочую комнату, видели «усердно трудившихся» командиров.