Владимир Першанин - Последний бой штрафника

Поэтому сожженные «Фердинанды» и «Тигры» часто мелькали в донесениях. Только где их столько взять? «Тигров», согласно техническим справочникам, Германия выпустила менее двух тысяч, «Фердинандов» всего 120 штук. Это составляло считанные проценты от общего количества немецкой бронетанковой техники. Поэтому я не стал увеличивать и без того фантастическое число.

— Совместно со взводом Ярославцева вели бой с двумя самоходками «Артштурм», — доложил я. — Машины нового образца с 88-миллиметровыми пушками. Одну штуку уничтожили. За железной дорогой догорает.

— А может, это «Фердинанды» были? — хитро сощурился комбат.

— Нет. У «Фердинанда» высота три метра, а наши «Артштурмы», как клопы, приземистые. Но орудия, дай бог! У нас один танк сожгли и еще две «тридцатьчетверки» из другой бригады.

— Жаль. За «Фердинанда» можно смело двоих-троих наградить.

— Не заслужил, товарищ майор, — снова козырнул я.

— Волков во время атаки еще одну пушку раздавил, — подал голос Хлынов. — И гусеничный тягач с десятком фрицев раздолбал.

Конечно, майор Плотник что-то уже знал про отставшие машины, но лишь в общих чертах. Если бы ему доложили, что Хлынов бросил на произвол судьбы взвод, старлею бы крепко не поздоровилось. Но никто не выдал. Стукачество на фронте презиралось не меньше трусости.

Но сейчас над командиром роты нависла реальная угроза. Пользуясь паузой и дожидаясь подвоза боеприпасов, Петр Назарович Плотник восстанавливал картину боя.

— Значит, Ярославцева со взводом оставили вышибать немецкие самоходки, так?

— Ну, вроде того, — замялся Хлынов. — Существовала угроза, что они ударят с фланга.

— А зачем Волкова в подмогу им послал?

— Ну, как опытного танкиста.

— А Ярославцев не опытный?

— И Ярославцев опытный.

— Чего ты юлишь? — разозлился комбат. — То Волков никудышный командир, взвод под Букрином угробил. А сейчас ты его посылаешь в помощь Ярославцеву. Самоходку кто уделал?

— Волков, — отозвался Ваня Ярославцев. — Я ему лишь помогал.

— В общем, понял я. У тебя, Степан, личные счеты с Волковым. А это самое никудышное дело. Может, ты замполита Гаценко наслушался и за чистоту рядов борешься? Тогда я его в другую роту переведу.

— Все нормально, — сказал Хлынов. — Волков воюет смело и меня устраивает.

— Он тебя устраивает! — передразнил комбат. — А ты его устраиваешь? Волков на фронте с сорок первого года. С такими подчиненными тоже надо уметь найти общий язык. Усек, Хлынов?

— Так точно!

— За сегодняшний бой благодарность вам обоим и личному составу.

Мы оба козырнули.

— Служим трудовому народу!

Комбат повернулся и зашагал к себе. Я пошел к своему танку. Экипаж загружал боеприпасы. Я присоединился. Молча вставлял в гнезда внутри башни тяжелые остроносые снаряды. Кибалка что-то спросил, я невпопад ответил. «Шли бы все в задницу со своими благодарностями!» — думал я. Экипаж уловил мое настроение. Работали тоже молча. Ведрами переливали солярку в бездонные баки, на корму загрузили дополнительные ящики со снарядами. Десантники, которым предстояло сидеть на броне, с опаской глядели на боеприпасы.

— Пуля попадет, взлетим к чертовой бабушке.

— От пули они не сдетонируют, — успокоил я бойцов. — И от осколка тоже. А если фрицевский снаряд прилетит, то конец один. Вместе на тот свет попадем.

— Мы не торопимся, — засмеялся сержант из десантников.

Ужинали в затишке, в разбитой комнате без потолка, зато с тремя стенками. Пролом и выбитую дверь завесили от ветра плащ-палатками. Круглая крышка полированного хозяйского стола стояла на кирпичных столбиках, вместо табуретов рифленые жестяные ящики из-под мин, накрытые тряпьем, чтобы не застудить задницы.

Легостаев вместе с Кибалкой принесли с кухни четыре котелка пшенной каши, две буханки хлеба и водку. Оба пожаловались, что в наступлении харчи доставляют, как всегда, с запозданием. Впрочем, каша была наваристая, мясная. Водки и трофейного рома тоже имелось в достатке. В качестве закуски они раздобыли огромную луковицу, нарезав ее вкривь и вкось. Выпили, закусили хлебом с луком, после второй порции принялись за кашу. Хотелось горячего чая. В прежней бригаде покойный механик-водитель Иван Федотович всегда заваривал горячий чай.

— Леня, — попросил я. — Поищи кусты иван-чая. Холодина, кишки бы погреть.

— Давай на смородиновых листьях заварю, — предложил сержант. — В саду еще не все листья облетели.

— Ну, пошли вместе, глянем.

— Может, еще по сто граммов? — предложил Вася Лаборант.

Я был бы не против добавить и сто, и двести граммов. Но комбат наверняка соберет после ужина командиров рот и взводов. Передышка долго не продлится. Или вперед пойдем, или здесь окапываться будем. Не хотелось светиться перед Плотником крепко выпивши.

— Пей, если хочешь, — разрешил я Васе Лаборанту. — А тебе, Рафаил, хватит. Пока не стемнело, проверь соединения и тяги. Нас сегодня крепко покидало.

— Не только покидало, — подал голос стрелок-радист. — Снарядом чуть брюхо не пропороло.

В небольшом саду за домом, среди посеченных осколками деревьев, нашли кусты черной смородины. Часть листьев еще не облетела, осталось даже немного ягод. Собирали в каску, подобранную здесь же.

— Настроение паршивое, Леха? — спросил Кибалка.

— Не знаю. Глянь, вишня тоже листья не сбросила. Примета есть, если до ноябрьских листья не опадут — зима теплая будет.

— На Украине, говорят, все зимы теплые. А ты точно не в себе, Алексей. Я понимаю, переживаешь, что ни за что с роты на взвод скинули. Ну, и хрен в глотку этому Гаценко и Хлынову. Переживем. Помнишь, что под Орлом творилось? А когда к Днепру шли? Сейчас полегче, вон сколько сил собрали.

— Писем два месяца нет, — сказал я.

— Все они умники, — гнул свое заряжающий. — Чтобы в анкете — ни сучка, ни задоринки. Сами бы попробовали с самоходами связаться?! Обосрались бы. Когда нас болванкой в лобовину шарахнуло, я себя сразу похоронил. До сих пор пальцы трясутся. А те два экипажа накрылись бы, точняк. Терпелка кончилась, и полезли бы под снаряды.

— Ленька, хватит ерунду молоть. И так тошно.

Кибалка недовольно засопел, а я набрел на терновый куст. Крупные черные ягоды, тронутые морозцем, были сладкие на вкус. Насобирали треть каски и вернулись к своим. Чай или компот заварили в котелках. Пришел Ярославцев. Хорошо выпивший, обнял и сказал, что меня приглашает к себе ротный.

— Мы уже поужинали. Чай пить собираемся.

— Эх, молодцы у тебя ребята. Выручили! Ну, пошли, Хлынов ждет.

— Иди, Алексей Дмитрич, — поддержал лейтенанта весь мой экипаж. — Кому лучше будет, если с ротным не сойдешься? Будет совать в каждую дырку, как затычку, пока не угробимся. А водки мы тебе оставим, если там не нальют.

— Как не нальют! — вскинулся Ярославцев. — Уже налито.

Ребята были правы. На Букрине именно наш взвод сунули под переправу. Там мы потеряли шесть человек и две машины. И сегодня выручать взвод Ярославцева пришлось нам, когда остальные после боя отдыхали. Я согласился и пошел вместе с Иваном. По дороге сказал:

— Долго вы меня приглашать собирались.

Ярославцев, пошатываясь, шепнул на ухо:

— Хлын тебя не звал, потому что опасался, вдруг откажешься. Авторитет все пытается держать. А ребята настояли.

В подвале, освещенном двумя коптилками, сидели за столом оба командира рот, старшина и двое взводных. Мне налили полкружки разведенного спирта. Выпили за победу, потом за Сталина, помянули погибших. Мужики уже усидели несколько фляжек. Как всегда после боя и хорошей выпивки, стоял гул возбужденных голосов. Хвалили Хлынова, который провел смелую атаку и с ходу вышиб немцев из поселка.

— Действовал уверенно, как комбат, — поддакнул старшина.

Познакомился с лейтенантом Артемом Майковым, командиром второй роты. «Лейтенанта» и должность ротного получил на Букринском плацдарме, где разбил две немецкие пушки и удачно отразил несколько атак. На мой вопрос, давно ли на фронте, с гордостью ответил, что с февраля сорок третьего.

— Горел, в госпитале лежал, — возбужденно рассказывал он мне свою биографию. — На Букрине рота фрицам дала жару. Когда командир погиб, комбат Плотник роту доверил. Значит, мне тебя благодарить, что два моих танка помог вывести?

— Брось. Какая там благодарность!

— Н-нет, я добра не забываю.

Потом поговорили о том, как воевали с самоходками. Ярославцев сообщил, что выпустил девяносто штук снарядов.

— Выкурили блядей из засады. Леха одну самоходку в клочья разнес. Ну а мы зенитный пулемет вместе с расчетом уделали.

После трудного дня и выпитого спирта тянуло на сон. Хлынов немного меня проводил, пожал руку. Кажется, отношения с ротным стали налаживаться.