Поздно вечером уставший от нервного дня Борисов добрался наконец до своей землянки. Он стащил с себя мокрое летное обмундирование и развесил его у буржуйки. У тумбочки в окружении летчиков эскадрильи младших лейтенантов Мифтахутдинова, Башаева и Кролько Рачков что-то высчитывал на навигационной линейке. Ему помогал башаевский штурман Алексей Арбузов, На нарах, беседуя, полулежали Григорий Зубенко и его штурман Сергей Гараньков, Богачев и Конько, бывший штурман-перегонщик, недавно вернувшийся в экипаж Александра, спали, накрывшись одеялами.
— Я ж говорил! — потряс линейкой Иван. — Мы теряем два часа! Час туда, час обратно. Миша, не знаешь, почему мы не перелетаем на таллинский аэродром или в Пярну? Район боев сместился туда, а мы все еще сидим под Ленинградом.
— Там разбиты аэродромы, — угрюмо ответил Борисов. — Приведут в порядок и перелетим. А в Пярну места нет. Там штурмовики работают на Моонзунде… Ты, Ильич, кончай, между прочим, свою бухгалтерию. Утром вылет.
— Куда? Кто полетит? — вскинулись все.
— Туда же, где Ситяков… В Рижский залив. Приказано блокировать Ригу. Башаев! Вы пойдете со мной топмачтовиком. А сейчас спать, ребята! — приказал Борисов.
— Разрешите мне слетать с «полутоннками»? — спросил Башаев, рыжеволосый усатый летчик, переучившийся из техников. — Не сомневайтесь, Михаил Владимирович, взлечу.
— Хорошо! — согласился, подумав, замкомэск и повторил: — Спать всем!
Он забрался под одеяло, закрыл глаза. Но сон, несмотря на усталость, не шел. Мысль упорно возвращалась к погибшим.
Командира авиаполка и флаг-штурмана Михаил знал недавно, но сердцем почувствовал в них хороших настоящих людей и успел привязаться душой. Сегодня на КП начмин инженер-майор Киселев, тоже горевавший, завел разговор о Ситякове и Заварине, и боль утраты захлестнула Михаила с новой силой. Было ужасно жаль, что погибли такие способные, смелые, а главное, хорошие люди. Боевое крещение оба получили еще в 1938 году, когда громили японских самураев у озера Хасан, потом дрались с ними на Халхин-Голе. Григорий Антонович Заварин имел на боевом счету свыше ста успешных боевых вылетов, много побед. У Федора Андреевича Ситякова счет личных побед был скромнее, зато под его руководством в боях подчиненные летчики добивались весьма серьезных результатов и наносили врагу огромный ущерб. В то же время оба оставались людьми скромными, отзывчивыми к чужой беде. Молодые ими гордились, с них брали пример…
3
Торпедоносец и топмачтовик, оглашая окрестности ревом моторов, мчались над сушей — теперь, когда немцев изгнали из материковой части Эстонии, самолеты летали из Клопиц в Балтийское море по кратчайшему пути через Пярну. Переднюю машину пилотировал Борисов, вторую — Башаев, Курс они держали на Рижский залив, где предстояло вести поиск и уничтожение кораблей противника.
Начинающийся день выдался хмурым настолько, что в кабине царил полумрак. Высота полета была небольшой — около трехсот метров. Под самолетами мелькали еще одетые в зелень осенние леса и поля, матово поблескивали зеркала озер и болот, кривые ленты речушек, петляли паутинки серо-желтых дорог. Чем ближе самолеты подлетели к морю, тем чаще раскидывались обширные поля, густо утыканные небольшими хуторками. Но вот местность под крылом прорезалась неширокой лентой реки, нити шоссейных и железных дорог сблизились, переплелись. Впереди блеснули влажные крыши небольшого приморского города Пярну.
Михаил впервые здесь был и потому с любопытством рассматривал город, разделенный рекой, его узкие, кривые улочки с деревянными домишками и редкими невысокими особняками. Острыми шпилями мелькали кирхи, вот и традиционная ратуша. Порт небольшой, зато залив окаймляет длинный и широкий пляж. Судя по всему, война пощадила городок.
Под крылом промелькнула береговая черта, и самолеты зависли над гладью Рижского залива. Именно зависли: полумрак здесь не рассеивался, а даже густел. Плотная дымка подступила к самолетам, скрыла горизонт настолько, что вокруг все слилось в опасном однообразии: серое море незаметно переходило в такие же серые облака. Сразу пропало представление о пространстве, о движении, о том, где верх и где низ, вода и небо, от этого казалось, что самолеты остановились, их подвесили в центре гигантского шара с серой поверхностью. Борисов вызвал Рачкова и приказал:
— Ильич! Посматривай вокруг. Лечу по приборам.
По приборам — означало, что летчик смотрит только на приборы, так как не имеет возможности видеть, что делается перед самолетом. Если там внезапно возникнет опасность, ему не успеть отвернуть.
Штурман сразу лег на пол кабины и, поправив на голове очки, преодолевая могучий поток холодного воздуха, высунулся за борт, осмотрелся. Горизонтальная видимость не превышала двух-трех километров — в таких условиях разглядеть что-либо нелегко. А нужно было не только наблюдать, но и вести группу по маршруту.
Справа в дымке темным пятном проплыл небольшой прибрежный островок — окончилась материковая часть Эстонии. Островок вернул штурману уверенность: самолеты следовали точно! Дальше на запад и на север через неширокие проливы тянулись многочисленные острова Моонзундского архипелага, где уже не первый день шли упорные бои за их освобождение. Островов много — более тысячи. Перед вылетом начштаба капитан Иванов сообщил летчикам последние данные о положении на островах. Торпедные катера Краснознаменного балтийского флота высадили несколько десантов и заняли остров Вормси, а потом вместе с подоспевшими частями 8-й армии Ленинградского фронта освободили другой крупный остров — Муху и сегодня с рассвета повели бои за остров Хиума, второй по величине в архипелаге. Моонзундские острова для гитлеровцев значили многое — они прикрывали морские перевозки в северной части Балтийского моря и в Рижском заливе, поэтому фашисты цеплялись за них упорно, продолжали укреплять, перебрасывали туда резервы, усиливали гарнизоны. Вот почему начштаба рекомендовал искать вражеские конвои в районе архипелага и в Рижском заливе.
— Миша! Начинаем поиск! Курс двести тридцать четыре!
Искать корабли в море — задача не из легких. Противник не дурак; чтобы пройти в нужный порт незаметно для нашей авиации, он хитрит, маскируется, часто меняет курсы следования, маршруты, время прохождения опасных для него районов. Боевые корабли научились, как правило, ходить без дыма. Поэтому обнаружить их можно лишь пролетев в непосредственной близости.
Торпедоносцы взяли направление на запад, периодически, через равные промежутки времени меняли курсы — галсировали, чтобы осматривать более широкую полосу поверхности моря. Но время шло. Летчики пролетели уже более трехсот километров, а враг не попадался. Михаил начал ощущать усталость: мышцы ног и рук, напряженные до предела нервы, спина — все постепенно утомлялось, в горле пересохло, перед глазами все чаще возникали миражи. Тогда он оглядывался на ведомого. Тот летел рядом уверенно. Это успокаивало.
Вот справа опять что-то затемнело. Борисов довернул машину к пятну, всмотрелся до рези в глазах. Пятно не исчезало, а даже увеличивалось. «Корабли?» — вспыхнула надежда. Но нет! Из дымки проступил изрезанный мелкими заливчиками, окаймленный островками, как кружевами, берег огромного острова Саарема, еще занятого Гитлеровцами. Берег быстро приближайся, обретал краски: зажелтели песчаные отмели, зазеленели кроны прибрежных лесов, блеснули мокрые крыши редких рыбацких поселков.
Первый этап поиска окончился безрезультатно. Торпедоносцы изменили курс и полетели вдоль побережья.
Появились шаланды, лодки, катера. Один из них успел открыть пулеметный огонь по пролетающим самолетам. Светящиеся трассы пуль прошли так близко к носу машины, что Михаил вынужден был резко отвернуть, а потом, опустив нос самолета, ударить по катеру изо всех пулеметов. Мощная струя крупнокалиберных пуль буквально разрезала вражью посудину.
— Командир! — спустя полминуты доложил Демин. — Катер противника скрылся под водой. Запишем на боевой счет?
— Нам, Дёма, фашисты нужны покрупнее. Это не наши цели.
Но крупных целей все не было. Группа пролетела вдоль длинного, как коса, полуострова Сырве, обогнула мыс Сырве-Сяяр, омывавшийся водами Ирбенского пролива, и повернула на север.
— Ты куда, Михаил? — обеспокоился Рачков решением командира без согласования с ним. — Давай назад в Рижский, а то первая эскадрилья обвинит нас в браконьерстве. Это их зона.
Штурман был прав. Штаб авиаполка одновременно с группой Борисова направил в море и других торпедоносцев, а чтобы они не мешали друг другу, установил разграничительные линии — зоны.
— Виноват! Увлекся! — оправдался летчик, разворачиваясь.
— А вот и Ирбен!
Ирбенский пролив, отделяющий остров Саарема от Курземского полуострова на юге и являющийся входными воротами в Рижский залив, довольно широк. От северного его берега до южного почти тридцать километров. С малой высоты полета берегов не видно даже в хорошую погоду, а сегодня — тем более. Пролив этот для немцев важен: только здесь проходил путь судов в рижский порт и обратно.
