Летчик быстро заговорил. Боцман вслушивался изо всех сил. Ждал услышать, как попала в самолет эта женщина — жена старшего лейтенанта.
Но летчик говорил совсем о другом: он тоже торопил идти.
— Джермэн, джермэн![5] — произнес он несколько раз, указывая на скалы.
— Идти-то вы можете? — с сомнением взглянул на женщину Агеев.
— Я могу идти, я могу! — вскрикнула она. Вскочила, пошатнулась, запахивая халат на груди. Это был именно халат — из грубой дырявой холстины.
Напряженный свет излучали ее широко открытые глаза.
— Никогда не видел раньше таких глаз, — рассказывал потом Агеев. — Прямо они меня по сердцу резанули…
Да, положение становилось невероятным, как в сказке. Он приведет на пост не только летчика, приведет жену командира. Такое совпадение! Кому-нибудь рассказать — засмеют, скажут: «Трави до жвака галса!»
— Ну что же, идти так идти! — сказал наконец боцман.
Но он решил возвращаться не прежней дорогой. Повернул к берегу фиорда, неловко подхватив женщину под руку. Она торопилась, скользя по камням. Англичанин шел размашистым твердым шагом.
Из-за скал доносился шелест волн. Они вышли к синей, вскипающей пенными барашками воде за лаковой, черной линией камней. Туман рассеялся, светило высоко поднявшееся солнце, блестело на серой скорлупе раковин, на мокрой морской траве, опутавшей камни.
В одном месте осушка вдавалась глубоко в берег. Здесь море в час прилива билось, видно, в самое подножие отвесных утесов. Летчик стал огибать мокрые камни.
— Хелло! — окликнул Агеев. Летчик оглянулся.
— Прямо! — Агеев искал нужные английские слова. — Стрэйт эхед!
Уже начинался прилив, небольшие волны, белеющие пеной, набегали все ближе. Агеев сделал знак идти прямо по обнаженному дну водной излучины.
Но теперь летчик потерял, казалось, способность понимать разведчика. Пошел, тщательно огибая излучину, карабкаясь по скалам.
— Ну, мистер, если боишься ноги промочить, нам с тобой не по пути, — пробормотал Агеев.
Отпустил руку женщины, взял своими сильными пальцами летчика за предплечье. Повел его, слегка сопротивлявшегося, прямо по мокрым камням. Женщина шла следом.
— Так-то лучше. — Боцман выпустил руку летчика. — А теперь прибавить шагу надо. Вода зажила, как мы говорим — по-поморски…
Он почти бежал по неглубокой впадине вдоль отвесного темного утеса. Волны плескались все ближе, они почти прижали трех пешеходов к камням. Казалось, сейчас ударят под ноги — придется идти уже по воде…
— Вот и порядок! — сказал наконец Агеев.
Он ухватился за выступ утеса, подтянулся, поднялся на выступ. Подхватил женщину, поставил рядом с собой. Брызги волн хлестнули по мохнатым унтам летчика. Англичанин подтянулся тоже, встал рядом с Агеевым, с улыбкой глядя вниз.
В излучине, которую только что пересекли, плескались темно-синие беспокойные волны, пузыри пены лопались на камнях.
— Олл райт! — сказал летчик.
— То-то — «олл-райт!» — ответил боцман.
Снова подхватил женщину, подтянул на следующий выступ утеса. Подсадил англичанина, легко подтянулся сам.
Так они карабкались все вверх и вверх. Англичанин тяжело дышал и уже не улыбался. Женщина бледнела все больше.
Они добрались до самой вершины утеса. Утес свешивался прямо над морем, уходил подножием в волны. Прилив продолжался.
— Вот и прошли по морскому дну, — взглянул боцман на женщину. — Маленькая предосторожность… Литтл каушен… — повернулся он к летчику. — Не понимаете, в чем дело? После, может быть, поймете…
Он пересек утес, лег у его противоположного края. Подал знак спутникам сделать то же самое.
— Теперь можем и отдохнуть. Только за скалы прошу не высовываться.
Сам осторожно выглянул через край утеса.
Ничего не осталось кругом от недавнего промозглого тумана. Высоко в небе стояло полярное неяркое солнце. Небо было чистым, будто омытым морской водой. И лилово-синими красками играло море, принимало те глубокие, непередаваемые оттенки, которые навсегда пленяют сердце северного моряка.
Дул свежак, пахнущий морем и солнцем.
Далеко внизу, направо, среди однообразных камней был виден маленький, беспомощно приподнявший крыло самолет.
Летчик, лежа рядом с Агеевым, расстегнул желтый комбинезон на груди, снял шлем. Ветер шевелил мягкие волосы на затылке.
Женщина явно мерзла в своем рваном халате.
Агеев скинул ватник.
— Наденьте, товарищ Медведева.
— Мне не холодно… — Она сделала слабый протестующий жест.
Агеев набросил ватник на ее узкие плечи.
Англичанин медленно вынул из кармана вместительный портсигар. Взял в рот сигарету, протянул портсигар Агееву.
— Спасибо, — отвернулся боцман.
Летчик не опускал портсигара. Сигареты дразнили своим нарядным, свежим видом, так и просились в рот.
— Спасибо, фэнк, — повторил Агеев. Он резко отвел руку летчика, чуть не рассыпав сигареты.
Англичанин пожал плечами. Чиркнул зажигалкой, закурил.
— Теперь, — боцман старался не смотреть на вкусно вьющийся дымок, рассеиваемый ветром, — расскажите-ка поподробнее, товарищ Медведева, как вы на этот самолет попали?
Он решил пока ничего не говорить ей о муже. Пускай сюрприз будет полным для обоих. Холодело сердце, когда взглядывал на страшно худое лицо, на меловые нити в густых растрепанных волосах. Конечно, не такою хотел бы увидеть командир свою супругу… А мальчик, сын?.. Какое-то чувство стыдливости удержало от расспросов об этом. Пусть сама обо всем скажет мужу…
— Что мне вам рассказать? — Она взглянула и тотчас отвела глаза. — Сама не знаю, как мне посчастливилось… Здесь, в горах, они что-то строят, какой-то завод… Нас там много — замученных женщин… Я бетонщица, вчера провинилась, не выполнила нормы… Не выполнила нормы, — повторила она, будто вслушиваясь в музыку русских слов. — И вот меня должны были наказать сегодня утром. Сечь перед всеми, перед строем рабынь.
Она села, прижала ко лбу маленькую, морщинистую, темную от въевшейся грязи руку.
— Меня должны были сечь! Вы не знаете, что это такое! Они засекают до смерти… На днях убили одну женщину, она умерла под розгами. Так страшно… Я не могла вынести ожидания. Убежала ночью из барака, прокралась возле проволоки, мимо пулеметных гнезд. Но все равно идти некуда, только разве броситься в море… Вокруг стройки охрана, в горы не убежишь, поймите! Знала — утром все равно отыщут с собаками: решила не даваться, лучше головой о камни. Так было страшно, поймите!
Она говорила это «поймите», вскидывая на Агеева глаза, прижимая ко лбу руку снова и снова, как будто смиряя острую головную боль.
— И вот — чудо! Крадусь между камней, в тумане, и вдруг будто занавес разорвало, тумана нет — и самолет и все, что я вам рассказала. Когда лежала в хвосте, думала: а может, все это сон, сейчас проснусь в нашем бараке, и все по-прежнему, и нет никаких надежд. А потом услышала русскую речь — вас услышала. Тогда выбралась наружу…
Она замолчала.
— Чудно… — протянул Агеев.
Англичанин лежал и сосредоточенно курил, ничего не понимая в их разговоре. Когда женщина кончила, повернул лицо к Агееву, приподнял вопросительно брови.
Боцман попытался передать ему рассказ женщины. Нет, ничего не выходило. Летчик вежливо слушал, старался помочь сам, но Агеев так и не смог растолковать ему, в чем дело, а кстати разузнать, как попал самолет к врагам, в самую засекреченную зону.
«Ладно, — решил Агеев, — доставлю их командиру, там выясним все…»
Время от времени он взглядывал с обрыва туда, где они проходили полчаса назад, от самолета к береговым камням. Вдруг тронул летчика за плечо, сделал знак не высовываться из-за камней.
Увидел: из-за скал, окружающих площадку с самолетом, мелькнуло приземистое верткое существо. За ним другое, будто связанное с первым… Еще одна фигура появилась из-за скал…
Агеев провел языком по обветренным твердым губам.
Два горных егеря в темно-зеленых коротких шинелях подошли к самолету. Огромная ищейка извивалась и прыгала впереди, натягивая длинный ремень. Она обнюхала крылья, камни около самолета и рванулась вперед, по следу, ведущему к береговым камням.
Англичанин тоже смотрел осторожно вниз.
Совсем близко от Агеева розовело его приподнятое над камнями лицо.
Агеев сделал знак — пригнуться ниже.
— Понимаете, мистер, зачем мы по морскому дну шагали?
Егеря подошли к самым волнам фиорда. Они остановились перед излучиной, там, где Агеев провел своих спутников по обнаженным отливом камням. Ищейка металась вправо и влево, словно принюхиваясь к волнам. Эти волны смыли следы троих, глядящих теперь вниз с вершины утеса.
Летчик повернулся, сел на камнях; его пухлая горячая рука крепко сжала пальцы Агеева. Восхищение и благодарность были разлиты на его добродушном лице.
