– Не рисковать собой, ребята! Точнее вести огонь! – скомандовал он, а потом взял телефонную трубку и закричал: – Дайте огоньку по лесу – оттуда идет бронетранспортер с пехотой!
Через несколько секунд над нашими головами зашелестели снаряды и накрыли цепь гитлеровцев. Постепенно обстановка прояснилась, и Бадеев передавал по телефону все новые и новые данные. Сложная машина боя работала безотказно. Несколько раз сзади нас, за рекой, раздавался характерный, запомнившийся на всю жизнь звук «катюши» – словно гигантский паровоз пускал пары. Огненные кометы мелькали в воздухе, и в расположении фашистов, приготовившихся к очередной атаке, вставали огромные черные столбы. Горела земля. Теперь мы были окружены не только немцами, но и кольцом огня нашей артиллерии. Только бы не оборвалась связь…
Но бой был слишком неравным, и силы нашей группы таяли. Появились раненые, остальные выбивались из сил. На исходе боеприпасы, гранат несколько штук. А ведь раненые в воде, им не продержаться – утонут. Полукольцо немцев вокруг нас сузилось метров до пятнадцати.
Капитан Попов, замещавший начальника разведки, с правого берега передал:
– Продержитесь до темноты. Берегите каждый патрон, каждую гранату. Раненых укройте в окопах. Высылаю боеприпасы.
Мы и сами понимали, что нужно продержаться до темноты, забота командира радовала и поддерживала. И в то же время все понимали – сил может не хватить: ведь мы мокрые, замерзшие, усталые. Решили несколько сменить тактику – не стоять на месте, а чаще менять позиции: пусть противник рассеивает внимание, пусть считает, что нас гораздо больше. Как только откатывалась очередная волна атакующих, мы медленно, не столько шли, сколько выплывали на новые позиции, постепенно расширяя наш «пятачок». Получалось, что наступают не немцы, а мы.
А ведь нас осталось восемь человек. Восемь советских бойцов-разведчиков. Мы держали клочок чужой земли, хорошо зная, что это нужно для нашей победы над врагом, которую мы ждем со дня на день. И мы честно, не боясь высоких слов, поклялись друг другу:
– Погибнем, но назад – ни шагу!
Но клятва клятвой, а силы оставляли нас. И тут случилось такое, что я и сам не знаю, как объяснить. Мы вдруг запели. Кончались силы, кончались гранаты, в дисках остались считанные патроны, и мы взяли и запели. Синие губы, спазмы от дикого, пронизывающего холода перехватывают горло, иногда темнеет в глазах, а мы под непрерывным огнем, по пояс, а кое-где и по грудь в воде, поем. Скрипим, хрипло выкрикиваем слова, но все-таки поем.
Когда немцы услышали это наше пение, они прямо-таки осатанели и поперли напролом. Мы понимали, что это последний приступ – патроны на исходе. И мы стреляли одиночными выстрелами или короткими очередями и пели. Пели и стреляли. И немцы опять откатились.
Может быть, это нас спасло. Потому что песня обозлила фашистов, и они все бросились в атаку и поэтому не заметили, как через реку переправились два красноармейца. Капитан Попов сдержал свое слово: нам доставили боеприпасы и продукты. Разведчики быстро перевязали и накормили раненых.
Стемнело. Гитлеровцам стало трудно наблюдать за рекой, а мы приготовились к отражению последних атак. И вдруг совсем рядом, справа и слева от нас, донеслось многоголосное «ура».
Это шли в атаку пехотинцы дивизии, переправившиеся через реку.
С «пятачка», удержанного группой разведчиков, начиналось новое наступление. Громко звучали голоса:
– Вперед, на запад!
Это кричали мы, разведчики, перебегая через дамбу, у которой, дрались, как подобает воинам Страны Советов. Не знаю, откуда у нас появились силы, но, как и положено разведчикам, мы опять оказались впереди.
Такая уж судьба у разведчиков: всегда быть впереди. Что бы ни было, где бы ни было и как бы ни было, обязательно быть впереди.
Весенний свирепый ветер дул с Альп. Идти было трудно. Наконец вскарабкались на небольшую высоту и залегли. Прислушивались к порывам ветра, всматривались в зябкую тьму, уже потревоженную начинающимся рассветом.
Прошло двое суток, как наша поисковая группа оставила позади нейтральную полосу и проникла в тыл врага.
Вспомнилось, как командир дивизии генерал Василевский, склонившись над картой, говорил:
– Нужны новые сведения о противнике. А их нам может дать только хороший «язык». – Комдив немного помолчал и добавил: – Скажу прямо: трудности предстоят большие – в полосе поиска горная местность.
Вот и все. Приказ в нескольких словах. Выполнить его надлежало нам, разведчикам, – старшему сержанту сибиряку Абашкину, юркому черноглазому юноше из Казани Карабердину, тихому, но смелому Седову и мне…
Шоссе, обогнув высоту, убегало на север. Почему-то на дороге никакого движения.
– Эх, махнуть бы сейчас по такому поясочку в Вену, – мечтательно проговорил Седов.
– Да, – отозвался Карабердин. – Видать, в тебе музыка крепко живет.
– А что, браток? – Седов повернулся на бок, и их взгляды встретились. – Разве ты отказался бы сейчас послушать Штрауса?
– Немцы. Идут немцы!
– Тише! – шепнул Абашкин.
Колонна гитлеровцев шла по шоссе. Чуть сутулясь, некоторые несли на плечах ручные пулеметы, минометы, фаустпатроны, другие – ящики с боеприпасами… Подсчитали – рота!
Абашкин поглядел в хвост колонны, которую замыкали связисты. Потом обернулся ко мне и кивнул головой влево. Я сразу понял: медлить нельзя.
Раздвигая заросли, ужом проутюжил склон высоты, сполз к шоссе. Гитлеровцы остановились. Послышалась команда, немцы разошлись и по обе стороны дороги стали копать землю. Ясно: готовят огневые точки. Работали они суетливо, нервозно. Офицер переходил от группы к группе.
Я вернулся к своим.
– Спешат, – сказал командир. – Усиливают охрану аэродрома. – И достал карту.
– Как стемнеет, будем брать «языка», – сказал Абашкин и, немного подумав, добавил: – Но здесь оставаться рискованно. Нужно выбрать другое место. Твое мнение?
– А вот смотри – водосточная труба… Может быть…
Так и решили. Все четверо мы укрылись в этой широкой трубе. Конечно, здесь было не очень уютно: сырость, темень. Но, продвинувшись дальше, в другой конец ее, почувствовали приток теплого воздуха, а вместе с ним до нас стали доноситься звон лопат и немецкая речь. Здесь, за холмами, фашисты чувствовали, видимо, себя в безопасности. Они, не маскируясь, продолжали рыть траншеи, соединяя ими огневые точки.
А когда к вечеру земляные работы были закончены, подъехала автомашина, из которой вышла группа гитлеровских офицеров. Осматривая линию обороны, один из них, видимо, был особенно придирчив. Он то и дело размахивал руками, глядя на небо. И немцы вновь забегали, стали носить охапки веток, которыми маскировали огневые точки.
Вечерело быстро. Траншеи, люди, дорога уже терялись во мраке. Наступала третья ночь в тылу противника. Разработали план захвата «языка». Решили брать одного из младших командиров.
– Пора, – сказал Абашкин.
Традиционно растянулись цепочкой. Я полз последним. Каждый из нас знал свою роль не хуже, чем артист, занятый в спектакле.
Подползли к блиндажу. Пахло свежей землей, опилками.
Гитлеровцы, свесив ноги в котлован, отдыхали. Один рассказывал смешную историю – слышался хохот. Но мы следили за другим. Наши наблюдения в течение дня подтверждали догадку, что он – правая рука командира роты. От безделья немец не знал, куда себя деть. То у лесорубов побудет, то возвратится к тем, что строили блиндаж.
Выбрав удобный момент, Абашкин повернулся к Седову. Старший сержант еще ничего не успел ему сказать, как сзади, чуть левее, донесся треск сухих сучьев. Кто-то шел, раздвигая ветки, приблизился к поляне. Наконец мы его увидели. Это был связист. Тяжело дыша, он нес телефонный аппарат и катушку. Абашкин молниеносно принял решение:
– Брать!
Седов вырос перед гитлеровцем так неожиданно, что тот остолбенел. Он открыл было рот, но закричать не успел. С кляпом немец лежал у ног разведчика. Теперь нас беспокоило другое: успеем ли мы до рассвета вернуться в часть?
Обратно шли прежним маршрутом. Гитлеровца несли по очереди. В долине услышали шум. Потом увидели огонек: он то гас, то снова сверкал.
– Передний край, – сказал Абашкин.
Догадка подтвердилась. В долине расположились фашистские минометчики, которых наши отбросили на значительное расстояние.
– Проверить кляп у «языка», – приказал Абашкин. – И взять левее.
Подошли к переднему краю противника. Немцы то и дело подвешивали ракеты. Надо было найти проход. С этой задачей легко справился юркий Карабердин.
– Есть один проход, – доложил он, вернувшись. – Но там недалеко от стрелкового окопа пулеметная ячейка. Дежурит фриц.
– Переходим. В случае обнаружения пробиваться огнем.
Ползли медленно. Вот и проход. Хорошо видны пулемет, голова гитлеровца. Я до боли в глазах слежу за ним, направив свой автомат. Мне приказано прикрывать разведчиков. Но что это? Справа ударила автоматная очередь, еще одна. Закрутил головой и мой «объект». Ребята продолжали ползти по нейтральной полосе, не обращая внимания на стрельбу. Когда они были уже недалеко от наших позиций, снялся и я. С нейтральной полосы дал красную ракету – сигнал возвращения. Он был принят. Артиллерия ударила по немцам. На флангах заговорили пулеметы. Мы сделали последний бросок и ввалились в свои окопы. Нас тискали в объятиях друзья. Но что это с Седовым? Крепко сжав в руках автомат, он попятился назад и упал.
