Серега Фёдоров из Москвы. Высокий, немного несобранный, он вызывал у меня и моих товарищей большое уважение за свое бесстрашие. Серега дрался часто, на него можно было положиться в трудную минуту.
Запомнился случай его драки с Нуртаджиевым. Это было воскресное утро. Узбек, проходя мимо, грубо толкнул его плечом, вскоре они схватились. Житель Ферганской долины схватил табуретку и угрожающе начал двигаться на Фёдорова. За спиной Нуртаджиева вмиг собралось с десяток узбеков, за Серегой выстроилась наша бригада. Начались разборки.
Со словами «Спартак — чемпион!» «Фёдор» резко впечатал Нуртаджиеву между глаз. Удар был настолько сильным (Фёдоров до армии занимался боксом), что узбека сбило с ног, — он упал, подминая под себя несколько человек из группы его поддержки, находившихся позади него. Табуретка также описала круг и приземлилась на разбегавшихся узбеков. Чистая победа. Ура! Ура! Ура! Враг повержен.
Другой раз он тремя прямыми ударами по голове («куполу») оправил в нокаут Кинконга. Огромный казах плашмя рухнул на мокрый пол умывалки. К нему подбежали земляки, вытаскивая своего «батыра» (т. е. богатыря, по-казахски) с поля боя. Но никто из них даже не думал напасть на москвича, знали, что за него «впрягутся» его друзья.
Собирались мы обычно в каптёрке нашего взвода: слушали музыку (группы «Кино», «Наутилус Помпилиус», «Бригада С»), пили чай, разговаривали о жизни. Вскоре Городний стал заместителем командира взвода, а я — командиром отделения. И эта каптёрка стала нашим, можно сказать, домом, нашей базой.
Помимо нас в казарме действовали две (так называемые русскоязычные) группировки: «банда корейца» и «борцы» во главе с Олегом Гордым, со своими местами обитания — каптёрками.
Во главе «банды корейца» стоял кореец Саша Ким. Он был родом из Средней Азии. Как-то проговорился, что до армии немного занимался наркобизнесом. С ним у меня были неплохие отношения, мы достаточно много беседовали.
В его отряд входили Вася Петров (родом из Ташкента), Женя Залетаев (Приморский край), Андрей Павлов (Алма-Ата), Юра Суслов (Томск). Вместе они частенько курили «дурь», варили «ханку», «разводили лохов на бабки».
Одним из любимых развлечений «корейцев» были бои. Гладиаторские бои. Два «чмыря» ставились напротив друг друга на вытянутую руку. На полу мелом проводилась черта, за которую нельзя было перешагнуть. По команде Кима «быки» начинали дубасить друг друга хаотичными ударами, под гогот и крики обкуренных, «раскумарившихся» братков. Кто падал или отступал, тот проигрывал бой. За это его могли избить («прессануть») «корейцы». Большинство «чмырей» роты платили им «дань» с денежных переводов, посылок, нескольких «лохов» «крышевал» Гордый, другой казарменный «авторитет».
Любимым «бойцом» для Кима был Паша Кунцев из Астрахани. Во время схватки делались ставки, работал тотализатор (на небольшие суммы). Кунцев часто выходил победителем из всех схваток и вскоре стал «главным» «чмом» роты, смотрящим над всеми «лохами» роты. Его обкуренный Ким «короновал» в ноябре в своей каптёрке.
— Добей косяк, — сказал Ким, протягивая Паше огрызок папиросы с коноплей.
Кунцев жадно сделал несколько затяжек, преданно глядя корейцу в глаза.
— Хоть ты и «бык» по жизни, будешь смотрящим над всеми фуцанами. Ты понял?
Паша закивал головой.
— Ты чё гривой машешь, бычара, язык проглотил? — зло прокричал Петров.
— Да, да, я всё понял.
Дверь каптёрки открылась, Суслов за шкирку тащил сюда рядового Максима Котова (тоже, как и Паша, призванного из Астрахани; они были с ним вроде как товарищи).
— Пацаны, этот фуцин посылку зашкерил, крыса!
Залетаев, вскочив со стула, подбежал к вошедшему Котову.
— Ты чё, урод, братву решил кинуть?! Ты чё нас подогреть дачкой не хочешь?
Максим, зажавшись в угол, со страхом молча ждал своей участи.
— Ну что, Кунцев, пусти под «пресс» эту крысу.
«Смотрящий» мигом подбежал к своему земляку и начал тупо, беспорядочно месить его ударами рук и ног.
— Паша, Паша, не надо! Мы же с тобой в одну школу ходили, — жалобно скулил Котов.
— Ну в натуре «бычара»! — дико ржали «корейцы» в наркотическом угаре.
Паша докладывал своему «боссу» обо всем, что знал, и иногда получал в виде поощрения за службу разрешение курнуть «дури» или взять с собой немного «хавчика». Ким сделал его своим личным телохранителем. Паша был готов любому вцепиться в глотку за своего патрона, отличаясь особой жестокостью, когда банда «прессовала» очередную жертву.
Другую группировку возглавлял бывший борец Олег Гордый, имевший условную судимость. Он был кандидат в мастера спорта по вольной борьбе. Среднего роста, с широкими плечами и сломанным носом, он был похож на квадрат, на правом плече у него красовался лев. Олег родом из города Комсомольск-на-Амуре, у него были какие-то дела в Черниговке. Будучи в наряде по КПП, я видел, как к нему подъехали поздравить с днём рождения несколько «братков» на красных «Жигулях» 8-й модели, подарили ему трехлитровую банку красной икры. Первый раз в жизни я ел красную икру (да еще столовой ложкой).
Олег, в отличие от «корейцев», «мутил» масштабнее. Вместе со своими подельниками он «бомбил» боевые самолеты, стоящие на консервации. В кресле пилота в качестве «энзэ» хранились наркотические средства для оказания первой медицинской помощи. Наркотики он сбывал местным жуликам, но вскоре их команду поймали — «хлопнули». Гордый, с его слов, всю вину взял на себя, но, продержав на «киче» пару месяцев, его каким-то чудом отпустили дослуживать в часть. Мутная история.
Его товарищем-«подельником» был Кирилл Грибанов (Амурская область). Он мне сразу не понравился. Злой, непорядочный, он был с «гнильцой», постоянно косил то под блатного, то под спортсмена. Когда «закрыли» на «кичу» Олега, он временно прибивался то к нам, то к «корейцам».
Водитель командира части Антон Прибывалко (Приморский край) часто бывал в их каморке. Себя считал «кручёным-верчёным». Любил Антон приврать, как он с дружками до армии наезжал во Владик на своем мотоцикле с разборками. Частенько «борцы» мотались на командирском уазике по своим делам.
Еще одним членом их объединения был борец Дмитрий Коршунов (Красноярский край), перворазрядник по дзюдо. Огромный как медведь, спокойный, ему было все «фиолетово». Любимым развлечением его была отработка бросков над «бандерлогами» (так он называл всех нерусских). Когда он выходил из каптёрки, «бандерлоги» с визгом разбегались в разные стороны. При встрече он всегда обнимал меня своими медвежьими руками, приговаривая: «Как дела, зёма?»
С Гордым и его командой у меня сложились в принципе хорошие отношения. Мы друг другу не мешали. А перед самой моей отправкой домой он пожал мне руку и пожелал счастливого пути.
Беседуя как-то с Олегом, я обратил его внимание на то, как пять азербайджанцев в углу «прессуют» какого-то лоха.
— Чмэр! Я твой глаз е…ль, я твой ухо е…ль, я твой мама е…ль, я твой сестра е…ль! — кричал каптёрщик Омар-оглы. — Иды, мой каптёрка, мой поль, лёхь ванучий!
— Смотри, Олег, — сказал я, — русского бьют, и никому нет дела. А если бы зацепили азера, их сбежалась бы целая толпа.
— Женя, а в случае наезда этот чмырь впряжётся за меня? Он будет где-нибудь гаситься, спасая свою шкуру. Он сам виноват в том, что его там «лошарят».
На это мне нечего было сказать — действительно, всё так выходило.
Кича (губа)
Гарнизонная гауптвахта («кича») была расположена на территории части и представляла собой обнесенное бетонным забором караульное помещение с решетками и несколько камер. На «киче» отбывали наказание солдаты-срочники: беглецы, казарменные хулиганы, самоходчики и другие нарушители воинской дисциплины.
В нашем гарнизоне попасть на гауптвахту было очень легко, отправляли даже за незначительные нарушения (например, за неотдание воинского приветствия). Многие из солдат гарнизона не раз побывали на киче, камеры которой никогда не пустовали.
Наказание гауптвахтой в целом не давало ожидаемого эффекта, дисциплина в гарнизоне оставалась на низком уровне. Тем более что в караул заступали солдаты, которые в любой момент сами могли оказаться в камере, да и побаивались, что отомстят — служили-то все вместе. Короче, бардак был везде и даже на гарнизонной гауптвахте. Как шутили местные острословы, «когда Бог наводил порядок на земле, авиация была в воздухе».
Отношение многих офицеров к солдатам в части было как к источнику дармовой рабочей силы. Часто нас использовали в качестве носильщиков при переезде семей офицеров. И, что самое обидное, даже спасибо не говорили. Жены офицеров покрикивали на нас, торопили, им даже в голову не приходило предложить, например, нам воды напиться. Мы были для них вроде рабов, которые только должны что-то делать. В одних из таких переездов жена какого-то летчика, полная женщина в очках, досаждала нам своими командами и распоряжениями. Два худеньких солдатика вытаскивали тяжелый шкаф с пятого этажа, по ее мнению, слишком долго.
