Юра и Жора даже не заметили их разговора, разгорячённые спором.
Вова послушал-послушал и рассмеялся:
— Чудаки вы какие! Красная Армия обязательно сюда придёт. — Голос Вовы зазвенел уверенно, горячо. — И про нас никто не забудет, всех освободят. Только мы сами должны крепко верить, дружить, не сдаваться. Давайте вот потихоньку соберёмся и решим, как сделать, чтобы легче было нам дождаться Красной Армии.
— И девчат пригласим? — спросил Юра.
— Всех не надо. Позовём Шуру, а она пусть расскажет Люсе и Ане.
— А может, лучше сразу всех собрать?
— Всех нельзя, — сказал Жора. А вдруг к ним в каморку затащится Лунатик, а их нет?
Лунатиком ребята прозвали отца Эльзы Карловны за то, что днём он редко выходил во двор, а по ночам бродил чуть не до утра. То в коровник зайдёт, то к ребятам наверх поднимется, то прохаживается по двору, пыхтит трубкой, бормочет что-то себе под нос, кашляет и без конца бродит всю ночь, точно сторожит своё богатство.
Решили так, как предложил Вова. Соберутся на чердаке Жора, Юра, Костя, Вова и Шура ночью, после работы. Жора и Юра попеременно будут наблюдать за воротами коровника, чтобы вовремя спрятать Шуру, если Лунатик вдруг забредёт к ним.
На следующий день после обеда Вова нарочно задержался на кухне. Шура сливала молоко в большие фляги, Аня вышла принести воды.
— Мы решили сегодня собраться у нас, — быстро зашептал Вова. — Ты должна быть от девочек. Только никому пока ни слова.
Вова испытующе поглядел на Шуру. Она подняла удивлённые глаза:
— Может… может, лучше Люся?
Шура сказала так потому, что Люся всё-таки первая познакомилась и подружилась с Вовой. Но у Вовы были такие серьёзные глаза, что Шура насторожилась. Нет, пожалуй, ребята не просто хотят «отвести душу», поговорить.
Вошла Аня. Вова взял чашку с водой, поднёс её к губам и как бы невзначай твёрдо сказал:
— Ты, Шура, ты!
Допил воду, отдал Ане чашку и вышел, постукивая деревянными подошвами по каменному полу коридорчика, а Шура подумала: о чём же будут они сегодня говорить на сборе?
Но после обеда произошло неожиданное событие. Костя решил перед отъездом вывезти ещё одну тачку навоза, неловко повернулся, и тяжёлая тачка накренилась. Оп попытался удержать её, но не смог и вывихнул руку. Прибежала Эльза Карловна, подняла шум, однако Костю не тронула. Уходя, она сказала Вове:
— Ты поедит завод!
К полудню небо стало проясняться. Яркое солнце пробилось сквозь пелену разорванных облаков, озаряя зеленовато-жёлтые поля и леса, омытые дождём. В свежем осеннем воздухе пахло увядшей листвой. Обсаженная тополями дорога светилась множеством луж, на поверхности которых играли золотые зайчики солнечных лучей.
Ломовая лошадь не спеша тащила плоскую автокачку — телегу на резиновых скатах. На пружинном сиденье, обтянутом чёрным дермантином, восседала грузная Эльза Карловна, держа в руках натянутые вожжи. Вова кое-как пристроился сзади, придерживая тяжёлые фляги.
Чем хуже становилась дорога, чем больше трясло и подбрасывало Вову на ямах и выбоинах, тем мрачнее становились его мысли. Ему так и хотелось толкнуть Эльзу Карловну в широкую заплывшую жиром спину, чтобы она полетела с этого скрипучего сиденья ко всем дьяволам.
Наконец телега выехала на автостраду и плавно покатилась к показавшемуся из-за пригорка городу. Настроение Вовы несколько улучшилось. Кажется, впервые в этом году Вова почувствовал прелесть свежей, чистой и красивой осени. Ему вспомнились школа, друзья, дом. Сейчас бы он уже учился в шестом классе. После уроков вместе с ребятами отправлялся бы на стадион играть в футбол, а потом успел бы заглянуть в сад послушать музыку. Ах, как чудесно жилось там, дома, среди друзей, в родном городе, где был знаком каждый камень. Как привольно дышалось! Как далека теперь та, настоящая жизнь!..
Скоро лошадь свернула опять на просёлочную дорогу, и автокачка въехала в сосновый лес. «Спрыгнуть бы с телеги, спрятаться где-нибудь в зарослях», — думал Вова, но всё это было мечтой. Вова не мог позволить себе ничего, он невольник…
Потянуло смолой. Послышались звон пил и стук топоров. Через несколько минут автокачка въехала на огромную поляну — вырубку, где торчали пни и темнели кучи хвороста. Пахнуло опилками, смолой и дымом. Невдалеке горели костры из хвойных сучьев. Дым подымался прямыми столбами, в воздухе кружились седые хлопья сгоревшего, мха. «Совсем как на пионерском костре», — подумалось Вове, и почему-то захотелось плакать.
Эльза Карловна остановила телегу у фанерного барака. Она кивнула Вове, что означало: «Присмотри за лошадью», — и пошла к калитке, где стоял часовой.
На площадке между пнями и кучами валежника копошилось множество людей. Вова, подавшись вперёд, вглядывался в худые, медленно движущиеся фигуры, в нашивки на их лохмотьях. Он догадался — пленные!
Площадку охраняли немецкие автоматчики.
«Наши здесь!» — Вову била дрожь. Он и рад был увидеть своих советских людей, и горько и страшно было ему видеть их здесь, в Германии, в таком виде.
Невольно он стал прикидывать, как далеко это место от усадьбы Эльзы Карловны. Если по дороге, — наверное, километров десять. Если же пойти прямо через лес и пересечь шоссе, будет, пожалуй, не более четырёх-пяти километров…
Эльза Карловна вернулась быстро. Отворились ворота, и автокачка въехала на чистый, посыпанный песком двор. Против ворот стояло одноэтажное здание, откуда доносились звуки радио, треск пишущих машинок и немецкая речь.
Эльза Карловна разговаривала с толстым немцем в белом халате и военной фуражке с кокардой. Она показывала ему на Вову. Это, очевидно, означало, что она знакомит с Вовой толстяка — не то повара, не то кладовщика — и объясняет ему, что впредь молочные продукты будет возить этот русский мальчик. Немец кивал головой и повторял:
— Гут, гут…
— Сюда давай! — крикнула Эльза Карловна, указывая на склад.
Вова подвёл лошадь к дверям склада и неожиданно почти лицом к лицу столкнулся с человеком в потрёпанной грязно-зелёной гимнастёрке и русской пилотке. Невысокий, худой, с длинными руками пленный пристально смотрел на Вову глубоко запавшими, удивлёнными глазами. Очевидно, костюм Вовы и его вид сразу дали понять, кто перед ним.
Когда пленный по приказу немца взял первую флягу, Вова бросился помогать ему. Их взгляды встретились. Приседая от тяжести, русский понёс флягу. За ним пошли толстый немец и Эльза Карловна. Из склада пленный вышел первым. Он огляделся и быстро подошёл к телеге. У Вовы ёкнуло сердце. Он не знал, что делать, и, вскочив на телегу, стал подвигать флягу.
Пленный взялся за флягу, как бы делая усилие, задержался и, глядя прямо в лицо Вовы, спросил:
— Ты русский?
— Русский! Русский я! — восторженно прошептал Вова.
В это время из-за угла вышел немец с автоматом. Вова торопливо начал подвигать следующую флягу, нарочно гремя крышкой. Пленный с ношей торопливо направился к амбару. Немец отошёл. Вова с нетерпением ожидал возвращения русского.
На этот раз пленный задержался. Вова с огорчением подумал, что в телеге осталось только три фляги. Если бы их было больше, он, наверное, успел бы как следует поговорить с пленным.
«Вот и он!» — облегчённо вздохнул Вова, увидев в дверях знакомую фигуру.
— Как тебя зовут? — подойдя, прошептал пленный.
— Вова. Вова Горлов.
— Как попал в Германию, сынок?
— Пригнали.
Пленный вздрогнул, как будто его ударили, взвалил флягу и отошёл. Вова успел обдумать свой вопрос и, когда пленный вернулся, прошептал торопливо:
— Вас много тут?
— С каждым днём всё меньше становится… Умирают люди…
— Жить плохо?
— Не сладко… Кое-кто от голода на ногах не стоит.
— А у меня с собой ничего нет… — пожалел Вова и тут же торопливо добавил: — Привезу следующий раз.
— Не найдется ли у тебя покурить?
— Я не курю, — растерялся Вова. Ему было так досадно, что он сейчас, сию минуту, ничем не может помочь товарищу.
Вышла Эльза Карловна. Пленный понёс предпоследнюю флягу, а Вова с непринуждённым видом подгребал в телеге солому. Ему хотелось сказать ещё хоть два слова, хоть взглядом перекинуться с этим человеком. К счастью, Эльза Карловна пошла в дом, где стрекотали пишущие машинки, и у Вовы появилась надежда узнать фамилию пленного.
— Вас как звать? — спросил Вова, когда пленный вернулся за последней флягой.
— Кузьма Павлов.
В это время часовой заорал, очевидно, услышав их разговор. Павлов чуть заметно кивнул Вове, дескать, держись, не робей, малыш…
«Да! — Вова вздохнул. — Им, наверное, приходится тяжелее, чем нам. Какой у них вид! Они еле ноги волочат».
Чтобы не выдать навернувшихся на глаза слёз, Вова наклонился, как бы сметая с телеги мусор, и украдкой поискал тоскливым взглядом своего нового знакомого. Вова думал, что он ещё раз поговорит с Павловым, но тот вышел из склада и затерялся среди пленных за изгородью.
