Ознакомительная версия.
— Ты — трус? — тихо спросила она.
— Я сказал, радио…
— Трус, — Люба бросила на пол черную тарелку репродуктора и яростно растоптала ее. — А я-то, дура, думала, что мой муж — русский офицер.
— Твой муж — красный командир, а не офицер! Красный, понятно?..
— Офицер в России не попугай, в цвета не окрашен. Он украшен честью, и либо имеет ее, либо не имеет. Минус честь, Алексей, а не минус счастье. Загляни в свою душу, загляни и посмотри, осталась ли там хоть капля…
— Дура! Дура чертова! — заорал он. — Из дерьма не выплывают!
— Трус! — резко выкрикнула Люба. — Мой муж — трус, слышите?!.
В стену резко застучали: услышали в соседней квартире. И Трофимовы сразу замолчали, испуганно глядя друг на друга. Потом Люба опустилась на пол рядом с раздавленной тарелкой репродуктора и беззвучно заплакала. Алексей шагнул к ней, тоже почему-то сел на пол, обнял, зашептал в ухо:
— Успокойся, Любаша, успокойся…
Трамваи, трамваи. Плакаты, плакаты.
Детство, в котором мы вырастали.
И опять — приемный пункт передач страшной Лубянки. Опять — скорбная молчаливая очередь женщин. Опять — глубокое, как амбразура, окошко. Здесь они пытались прикрыть нас. Раньше, чем это совершил Александр Матросов.
— Варавва Иван Семенович.
— Уберите передачу, — донесся глухой, как из подземелья, голос. — Заполните бланк. Четко и без ошибок.
— Пожалуйста, примите, здесь очень большая очередь. Я заполню, обязательно заполню.
— С бланком без очереди. Следующий!
Люба вынырнула из ниши с листком и передачей в руках. Растерянно оглянулась, отошла. Суетливо полезла в сумочку в поисках, чем можно было бы заполнить бланк.
Женская рука протянула ручку с вечным пером.
— Благодарю, — тихо сказала Люба.
— Это плохо, — почти беззвучно выдохнули в ответ. — Это очень плохо. Лучше уходите.
— Я знаю, — кивала Люба. — Знаю, как это плохо. Только у него никого нет, кроме нас.
Комната в квартире Трофимовых.
— Вон по радио цельный день про шпионов шумят, — ворчала Антиповна, старательно орудуя шваброй. — Про шпионов не понимаю, неграмотная я. А так тебе скажу, что из-за жилплощадей все. У кого жилплощадь добрая да с мебелью, тот сразу же и шпион. Его, значит, в холодную, а сам — в теплую. На согретое место, на хорошие мебеля. Жизнь такая, что кому в тюрьме сидеть, кому — суму делить. Кто, значит, кого упредит. Нищий народ сильно ушлый.
— Антиповна, милая, ты за моим присмотри, — с глубокой тоской сказала Люба. — Сын в училище, ему проще.
Она сидела у двери с опустевшей сумкой на коленях. Как вошла, так и села.
— Уезжаешь куда, что ли?
— Арестуют меня. Не сегодня, так завтра.
— Чего?.. Тоже богатейка нашлась, — Антиповна бросила тереть пол, глядела с открытой насмешкой. — Какой им интерес тебя на казенные харчи сажать? Нету такого интереса, не нажила ты интерес. За неделю больше съешь, чем все твои книжки стоят. А им какой от этого прок? Невыгодно это им.
И вновь принялась с ожесточением теретьы пол.
— Господи, ну где же Алексей? — помолчав, вздохнула Люба. — Специально на работу не пошла, чтобы с ним последний вечерок… Ну где же он, где?..
Алексей сидел в чужом кабинете против молодого симпатичного майора. Майор был улыбчив, но полковник Трофимов мало улыбался в ответ.
— Значит, чего хочет твоя жена, то и творит, так получается? — вполне благодушно допытывался майор. — А твоя, Трофимов, хата с краю?
— Варавва спас ее от смерти в Туркестане.
— Геройством прикрываться — самый их распространенный приемчик, чтоб ты знал, — сказал майор. — А если глубже копнуть? Не размышлял?
— Да куда уж глубже-то, — вздохнул Алексей.
— В корень надо смотреть, в корень, Трофимов. А тут один корень — зажиточный казак, а другой корень — дворянское отродье. Два чуждых нам класса.
— Ее отец — боевой офицер, командир дивизии. Я документы читал.
— Мало ли чего в документах напишут. Скажи, мог командир дивизии в атаку ходить, будто солдат?
— Ну, если надо. Он — офицер, мало ли…
— Мало, Трофимов, мало! Это наши краснозвездные герои… — майор вдруг решил не развивать начатую тему. Сказал, помолчав:
— Окрутили, выходит, тебя, Трофимов. Слабинку выказал и по их нотам… этого… Моцарта сыграл.
— Что? — удивленно спросил Алексей.
— А то, что на примете та квартирка была. Со львами у подъезда. Офицерье там собиралось, бывшие всякие. Думаешь, тогда милиция дознание проводила по делу об убийстве? Нет, Трофимов, ошибаешься. Наши за тем гадючьим гнездом следили, ученики железного Феликса Эдмундовича Дзержинского. А ты им все карты спутал.
— Чем спутал? Тем, что Любу на фронт увез?
— Она тогда уже роли не играла, почему и увезти не препятствовали. Ты же всю операцию сорвал.
— Какую еще операцию? Я бандюг с поличным взял и милиции передал из рук в руки.
— Это те-то бандюги? Ошибаешься, Трофимов, крупно ошибаешься в классовом подходе. Оступившиеся они, Трофимов, оступившиеся хлопцы, нам социально близкие. А та публика — социально враждебная. Уразумел? И ты по их социально враждебным нотам… этого… Моцарта сыграл. А парней на третий день отпустили за неимением прямых доказательств. Все в деле есть, все запротоколировано и пронумеровано, — майор похлопал рукой по лежавшему перед ним пухлому «Делу». — У нас, Трофимов, ни один фактик не пропадает, время над бумагами власти не имеет. Ну ладно, по-товарищески отвечать не хочешь, тогда прямо спрошу. Что тебе, гражданин Трофимов, известно о связях и разговорах твоей жены с врагом народа Иваном Вараввой?
— Ничего.
— Отрицаешь всякую связь?
— Отрицаю.
— Ты подумай. Крепко подумай.
— Варавва спас мою жену от смерти.
— Не желаешь отвечать?
— Отвечаю: Варавва спас мою жену от смерти в Туркестане, — сжав зубы, упрямо повторил Алексей.
— Ну-ну, — вздохнул майор. — Упрямый ты, Трофимов. Но ничего, посидишь — вспомнишь. Все вспомнишь! У тебя мозги тренированные, ты вон академию с медалью закончил.
Майор позвонил, и в кабинет вошли двое. Остановились у двери в ожидании дальнейших приказаний.
— Сдай оружие, Трофимов. Оружие, документы, все бумажки. И сумку свою оставь. Там она без всякой надобности.
Ослепительно залитые светом бесконечные гулкие коридоры. Ни души, только стук сапог. То там, то тут. То тише, то громче.
Начало безлюдия и безмолвия.
Ночь. Тот же — только очень далекий, как эхо, стук сапог.
Квартира Трофимовых освещена. И кухня, и комната. На ходиках с инвентарным номером — начало второго.
Люба так и не ложилась спать: постель не тронута, застелена, как днем.
Люба ждет, сама не зная чего. То ли возвращения мужа, то ли ночного ареста. То бесцельно бродит по комнате и кухне, то присаживается, то пытается читать, то снова начинает метаться. И все время мучительно прислушивается. Это вслушивание словно застыло на ее лице.
У двери стоит небольшой фибровый чемоданчик. Иногда Люба открывает его, в который раз проверяя, все ли взяла, не забыла ли чего. Перебирает содержимое: белье, теплая кофта, шерстяные носки, простые чулки, юбка, связанный ею свитер, мыло, зубной порошок, что-то еще очень необходимое ТАМ.
Чемоданчик дальней дороги, чемоданчик долгого расставания.
Гулко хлопнула далекая тяжелая дверь. Вздрогнула Люба.
Ярко освещенная и оттого кажущаяся очень холодной небольшая камера-одиночка. Койка, табурет, столик намертво вделаны в цементный пол. Крохотное зарешеченное окошко под самым потолком.
Алексей — без портупеи и фуражки — стоял посреди одиночки спиной к двери, которая только что с лязгом захлопнулась за ним. Он не потерял самообладания и сейчас внимательно оглядывал первую в своей жизни тюремную камеру.
Некогда белые стены ее были сплошь усеяны выцарапанными по побелке надписями. Алексей подошел ближе.
«ДЕНИСЕНКО ПОДЛЕЦ И ПРЕДАТЕЛЬ», «ДА ЗДРАВСТВУЕТ ТОВАРИЩ СТАЛИН», «ГРУЗДУПА ВЗЯЛИ», «ЗА ЧТО?»…
И в изголовье койки: «АЛЕШКА, ДЕРЖИСЬ. ПОСЛЕДНИЙ ПОКЛОН ЛЮБОЧКЕ И ЕГОРУ».
Без подписи.
Раннее утро. Пуст вестибюль Управления. Дежурный раскладывает почту: видимо, только что заступил.
— Товарищ дежурный! — крикнул часовой.
Он не пускал внутрь Любу. Подошел дежурный,
— Где мой муж полковник Трофимов? — не ожидая вопросов, выпалила Люба.
— Где положено.
— Он арестован?
— Мне знать не положено.
— Я буду стоять здесь, пока вы не скажете!
— Здесь стоять не положено.
Люба ходила у подъезда Управления. Было еще не время, и служащие здесь командиры пока не появлялись. Но Люба упрямо ждала.
Подошел какой-то полковник с туго набитым портфелем. Люба поспешила к нему, но он, увидев ее, бегом скрылся в подъезде.
Потом стали появляться другие служащие. Люба бросалась к ним, но они отмахивались, пожимали плечами и быстро скрывались в том же подъезде.
Ознакомительная версия.
