— Вопросов и просьб, товарищ майор, нет. Все решено правильно. Тяжело, но мы обязаны летать в одном экипаже, потому что вина наша общая. А за доверие, за предоставленную возможность смыть позор в родном полку — спасибо.
Отпустив виновников позорного происшествия, Наконечный продолжал:
— Теперь указания инженеру: проверить исправность переключателя магнето в штурманских кабинах и проводку к нему. Переключатели законтрить и опломбировать, чтобы впредь не было никаких подозрений на штурманов. Людям объяснить, что это не недоверие, а оберегание их чести. Инженеру полка срочно организовать умельцев и придумать установку задней и нижней брони в штурманские кабины. Материалы для этого подобрать с разбитых самолетов.
Летчики и штурманы одобрительно закивали головами, и это обрадовало Наконечного. Выждав, пока люди успокоились, продолжал:
— Теперь вопрос к командирам!… Сразу оговорюсь — этот вопрос я уже ставил перед вами, а воз, как говорят, и ныне там. Летчиков остается все меньше, а вы по-прежнему плохо занимаетесь доподготовкой молодежи. Учебные полеты проводите от случая к случаю. Этого я не понимаю и с вашей бездеятельностью не согласен. Требую, чтобы вы каждую свободную минуту использовали для обучения тех, кто не ходит в бой… Нездорово получается: одни гибнут, а другие выступают в качестве наблюдателей. Коммунисты и комсомольцы, особенно летчики, высказывают большое недовольство такой обстановкой. Я думаю, все приняли к сведению сказанное. Это приказ, и возвращаться к этому вопросу больше не должно быть поводов. — Сделав небольшую паузу, Наконечный продолжал: — Для нас с вами ясно, что наступление немцев Житомиром не закончится. Время подошло к такому моменту, что нужно подумать о семьях погибших и наших тоже. Начальнику штаба командировать трое человек в город. Пусть займутся эвакуацией жен, вдов, детей и родителей. Людям решение довести к сведению, чтобы воевали спокойней. Возражений нет?… Согласны?…
Слушая нестройный хор радостных голособ, Наконечный думал о своей семье, судьба которой все больше его беспокоила. Дела в Белоруссии шли совсем плохо.
— Прошу успокоиться, товарищи! Последнее сообщение имеет значение также для всех. Вы знаете, что введен институт военных комиссаров. В дивизии подписан приказ. Привезут его завтра. Зачитать по эскадрильям перед строем. Разъяснить значение…
Потери полка в летном составе и самолетах заставляли Наконечного в каждом вылете дополнять эскадрилью, идущую в бой, людьми и техникой из других подразделений. Неразбериха всем надоела. Посоветовавшись с комиссаром полка и начальником штаба, Наконечный ранним утром собрал весь командный состав на общее построение и объявил решение — все силы объединить в двух сборных эскадрильях.
Переселение началось с построения.
Начальник штаба читал приказ. Над строем стоял негромкий шум. Здоровались, разговаривали, кто весело, а кто сдержанно, явно не желая показать свое отношение к реорганизации. Но приказ не обсуждали.
Осипов был рад, что их пятая не расформировывается, а только пополняется самолетами и людьми.
Комиссаром эскадрильи был назначен старший лейтенант Мельник — отличный летчик Бывший комсомольский работник, в авиацию он пришел по партийному призыву, был командиром звена, а теперь стал комиссаром эскадрильи.
Матвей давно симпатизировал ему, и это назначение обрадовало его.
Сам же Осипов оказался по обязанностям в должности командира звена, а ведомыми к нему были определены экипажи Пошиванова и Свистунова. Получился полный набор воинских званий и географических мест. Сам Осипов — рабочий класс, Урал. Младший лейтенант Свистунов — интеллигенция, Подмосковье. Летчик Пошиванов — сержант, родом из виноградарей Крыма. Штурманы и техники были тоже в разных воинских званиях, с разбегом по возрасту более десяти лет, а по месту гражданского жительства, как говорят поляки, «от Можа до Можа».
Построение затянулось. Солнце закрылось облаками, и стоять было не жарко, а раннее утро настраивало на оптимистическую волну.
Когда все были расставлены по новому расчету, к полку обратился комиссар Чумаков:
— Товарищи! Вы должны понять умом и сердцем смысл происходящего. Никто из летного или технического состава не понижен и не повышен в должности. Смысл сделанного заключается в том, что для повышения боеспособности полка нужны слетанные эскадрильи, что упрощает управление в бою и позволит нам сохранить свои силы. Первой нашей заботой является хороший боевой вылет. Сейчас главное не должность и место в боевом порядке, а право бить фашистов, и этим правом надо воспользоваться с максимальной пользой. Мы несем потери, но и враг не бессмертен. У меня нет всех цифр, но, по данным нашей печати, немцы по девятнадцатое июля потеряли в воздушных боях уже тысячу двести восемьдесят четыре самолета. На Ленинград и Москву наступление захлебнулось: суточное продвижение — два-три километра. Эти цифры, товарищи, говорят о росте нашей силы и организованности.
Осипов слушал Чумакова, а думал о своем, о том, что он волею старших поставлен командиром звена.
«Доволен ли ты, пилот, новым назначением? — спросил себя Матвей. И, подумав, ответил: — Доволен. Это признание моего боевого опыта. Теперь мерилом качества службы, возраста и жизненной долговечности стал бой. Умение и желание бить врага, умение ходить в огне, не теряя рассудка, определяют место человека в строю. Правда, не все в бою разыгрывается по нотам. Чаще бывает как раз наоборот. И это, наверное, закономерно, потому что борются две силы, два ума, два опыта. И кто-то один навязывает свою волю другому. Победа более сильного над слабым правомерна, если первый не допустит каких-либо существенных ошибок Однако и слабый, борясь за свое утверждение, постепенно превращается в гранит. Кто с кем в бою встретится? Слабый с сильным, два новичка или две равные силы — чистая случайность… Получается, что случайность и закономерность все время рядом, ходят рука об руку, и подчас невозможно разобраться в истинных причинах поражения или победы в бою».
Осипов тряхнул головой, чтобы избавиться от наседавших на него разных доводов, прогнал из головы путаницу случайного с закономерным и опять стал слушать комиссара.
— Бить врагов до полного их уничтожения. В этом наш партийный и гражданский долг, в этом сейчас весь смысл жизни военного, рабочего и колхозника, всех коммунистов, комсомольцев и беспартийных граждан нашей горячо любимой Советской Родины.
Моторизованные фашистские части были остановлены на реке Ирпень. И теперь противник сдерживался силами войск и ополчения на оборонительной полосе протяжением в пятьдесят-шестьдесят километров. Огненная дуга неправильной формы радиусом до тридцати пяти километров опоясывала город с запада, упираясь своими концами в Днепр южнее и севернее города.
Защитникам города помог контрудар советских войск с севера. Он в самый ответственный момент отвлек на себя восемь немецких дивизий. Этот контрудар в сочетании с активными действиями частей Красной Армии южнее Киева значительно ослабил войска первой танковой группы немцев. Линия фронта стабилизировалась, и, видимо, надолго. Авиация теперь всего активнее действовала в районе города, здесь шли воздушные бои и была сосредоточена бомбардировочная авиация. «Юнкерсы» каждый день бомбили переправы через Днепр и не давали планомерно снабжать войска, а места базирования фашистов не были известны.
Осипов получил задание найти, где находится главное гнездо «юнкерсов».
…Самолет шел над облаками. Поля белой ваты под самолетом закрывали больше половины видимого пространства и создавали в сочетании с земными красками впечатление ледохода, только кажущаяся вода была не голубой или серой, а разноцветной. Зеленая — это леса и луга, желтого цвета — хлеба. Иногда и на желто-зеленом виднелись разноцветные камешки — населенные пункты. Земля то медленно показывалась в окнах облачности, то вновь пряталась за белой скатертью. Если в «окно» падал солнечный свет, то видно было все до мельчайших деталей, если нет — внизу омут. Осипов поглядывал на меняющееся внизу разноцветье равнодушно, больше по привычке, но старательно осматривал небо, искал в нем врага. К этому его уже приучила фронтовая жизнь. По просьбе штурмана он увел самолет подальше от облаков, чтобы Василию было легче вести ориентировку через прогалины, но от этого самолет стал заметнее в голубом просторе. Матвей чувствовал себя неспокойно: как будто бы находился под перекрестными взглядами.
Ощущал их на себе, но не мог определить, откуда за ним смотрят. Желание спрятаться в облака и необходимость создания условий для работы штурману сделали из него двух человек. И каждый тянул в свою сторону.
— Червинов, не высоко мы забрались? Снимут нас с этой небесной лазури в два счета. Давай пойдем вниз. Будем идти к нижней кромке облаков впритирку. А при подходе к объекту разведки будем выходить под облака. Посмотрим, что надо, и опять вверх.
