— Что же будет дальше?
— Все решат ближайшие дни, а может, и часы. Флот не жалеет снарядов. Слышите, как бьют крейсеры и линкор?
От стрельбы тяжелых батарей дребезжали в рамах стекла и мигала электрическая лампочка под потолком, Полковой комиссар вдруг стал официальным.
— Вас, как имеющего уже некий опыт войны, мы назначаем редактором многотиражной газеты воюющих кораблей, — сказал он. — Соединение сборное. В него входят корабли разных ОВРов — рижского, таллинского, выборгского, кронштадтского. Будете выпускать газету для сторожевиков, минных заградителей, тральщиков, сетьевиков, спасателей и морских охотников. Кораблей, как видите, много. Но в соединении нет ни типографии, ни наборщиков, а газету надо выпускать немедля.
— Как же я это сделаю?
— Могу подсказать некие ходы. Здесь, на рейде, как мне докладывали, болтается баржа, прибывшая из Тронзунда. На ней редактор и имущество газеты шхерного отряда. Разыщите эту баржу и посмотрите, что вам может пригодиться. Редактора отошлете в наше распоряжение.
— Есть, — сказал я, хотя представления не имел, как сумею наладить немедленный выпуск газеты.
Уже надвигалась ночь. Артиллерия фортов и кораблей продолжала бить по южному берегу. Было тревожно и душно, как перед грозой. «Неужели и ночью передышки не будет?» — невольно подумалось мне.
В темноте я с трудом разыскал у Петровского парка здание кронштадтского ОВРа. Начальник политотдела полковой комиссар Ильин еще не спал. Это был невысокий, круглолицый человек с тусклыми глазами и глухим голосом.
— А — а, редактора прислали… Очень хорошо. Когда же мы газету начнем выпускать? Меня уже теребят.
— А у вас есть хоть какое-нибудь типографское оборудование? — спросил я, надеясь на чудо.
— Типографское? — переспросил он. — Нет, даже простого ротатора не имеем. Политотдел сборный, имущества много, но все какое-то не то.
— Где же вы намереваетесь газету печатать?
— А это уж ваше дело. Может быть, городская типография возьмет? Но у нас нет денег.
— На первое время мне нужны два-три сотрудника.
— Сотрудников найдем, — уверил он. — Построим завтра вновь прибывших и спросим, кто с газетами имел дело. А пока можете взять старшину Петра Клецко. Он у нас по печати: за газетами ездит, почту разносит…
Поняв, что в газетном деле начпо ничего не смыслит и серьезной помощи не окажет, я решил дождаться утра.
— Куда разрешите устроиться на ночь? — спросил я у него.
Начпо вызвал старшину, сидевшего за пишущей машинкой в приемной. Тот взял у меня аттестат на питание и отвел в одну из комнат политотдельцев. В ней стояло три койки. На крайней спал старший политрук из морской погранохраны. Это я определил по нашивкам на рукавах кителя, висевшего на спинке стула. Несмотря на грохот тяжелой артиллерии и позвякивание стекол в окне, он спал на спине с открытым ртом, словно убитый.
Я разделся, погасил свет и лег на койку у стены, которая от мощных залпов вздрагивала, источая запах известки.
На новом месте не спалось. Лишь временами охватывало какое-то странное оцепенение. Мне мерещилось, что я плыву по штормовому, грохочущему морю и не могу удержаться на койке, потому что руки не подчиняются мне… Я падаю и не могу достигнуть палубы, вместо нее — свистящая пустота.
К утру стрельба как будто несколько стихла и стекла окон перестали дребезжать.
«Видно, стреляю! малым калибром с залива, — соображал я. — А может, немцы уже ворвались на улицы Ленинграда, не будешь же палить двенадцатидюймовыми снарядами по домам».
Со двора послышалось нарастающее завывание сирены. Захлопали двери. Снизу донесся топот многих ног.
Вскочив, я быстро оделся и хотел бежать. Но куда? Зачем? Здесь я не был «расписан», не имел своего поста, как на «Полярной звезде».
— Куда тут деваться во время тревог? — спросил я у соседа по койке.
Тот зевнул, потянулся и, закурив, ответил:
— Вчера в Петровский парк загоняли. Там наши бомбоубежища.
Видя, что старший политрук никуда не спешит, я тоже остался в здании.
Воздушная тревога длилась недолго. Не успел я побриться, как по радио разнеслась песня горниста, играющего отбой.
Отыскав секретаря политотдела, я попросил вызвать почтаря. Ко мне явился главстаршина в поношенном бушлате и черных краснофлотских брюках, заправленных в голенища кирзаков. Внешность его была какой-то стариковской, хотя ему не было и тридцати лет. Старили главстаршину мешки под глазами и стертые зубы, державшие обгорелую трубку. Мне показалось, что этот морячина попал в ОВР из торгового флота. На малых судах боцманы и механики любят напускать на себя солидность морских волков.
— Где вы до войны плавали? — спросил я.
— На Балтике. И на островах служил. Морское дело знаю, могу исполнить любую работу. Можете проверить. Морских волков узнают по аппетиту и беспробудному сну. Всеми этими качествами я обладаю в полной мере.
Главстаршина, поняв, что я не кадровик, что передо мной можно не тянуться, распустил язык. Он явно рисовался, изображая развязного эрудита. Видно было, что это тертый калач.
— Говорят, вы стихи пишете? — поинтересовался я.
— Могу.
— В газете приходилось работать?
— Было дело. На Гогланде за редактора многотиражку подписывал.
— Почему же вас почтальоном сделали?
— В политотделе думают, что это самая близкая к писательскому труду деятельность.
Клецко был старожилом в соединении, он знал, где и что можно добыть и к кому обратиться. В первый день я не уловил в нем швейковских задатков и предложил:
— Пойдете в секретари многотиражки?
— Хоть сейчас! Надоело с почтальонской сумкой таскаться и всюду слышать одни попреки: «Где мои письма? Куда их деваете?»-точно я их сам пишу или рву. Один даже сказал: «Он их выбрасывает, чтобы меньше бегать». А разве я виноват, что письма плохо ходят? Прихожу на камбуз, а кок «расхода» не оставил. «Я тебя, гада, кормить не буду. Отдай письмо». А где я его возьму?..
— Значит, договорились, — перебил я главстаршину. — Сейчас же отправляйтесь и доложите начальству, что слагаете с себя почтальонские обязанности и переходите в мое подчинение. Как только сдадите сумку, будем действовать сообща. Нам надо разыскать на рейде СБ-1. Для этого хорошо бы раздобыть небольшой катеришко. Кто здесь катерами распоряжается?
— Штаб. Но лучше пойти к командиру базы ОВРа — интенданту третьего ранга Белозерову. У него свои катера. Сходим вместе, а то он на меня накинется, подумает, что я сам к вам напросился.
Не теряя времени, мы зашагали к начальнику базы. В приемной нас остановил толстощекий старшина:
— Сейчас нельзя, начальник занят.
— У меня нет времени ждать, — сказал я и решительно направился к двери. Клецко отстал, он не решался без вызова показаться на глаза начальству.
В небольшой комнате за столом сидел белобрысый, почти безбровый интендант с бледным лицом и перебирал бумаги. Мельком взглянув на меня, он буркнул:
— Занят. Придите позже.
Но я сделал вид, что не расслышал его, представился. Интендант сразу же поднялся. Видимо, в его расчеты не входило обострение отношений с будущим редактором газеты. Из сурового он стал приветливым.
— Очень рад. Чем могу служить? — спросил интендант. А узнав, для какой цели мне понадобился катер, он даже обрадовался: — Давно мечтаю заиметь свою типографию, а то бегай, выпрашивай каждый бланк. А тут и ведомости сможем отпечатать, и накладные…
Я не стал возражать. Зачем же с первой встречи портить отношения? И решил, что теперь можно поговорить и о Петре Клецко.
— Да сделайте милость, забирайте. Только наплачетесь вы с ним, — предупредил Белозеров. — Чистый Швейк! Впрочем, такой вам может сгодиться. Ему все баковые сплетни известны. Один вашу газету заполнит.
В общем, забирайте, а для порядка прикомандирую вам своего помощника по строевой. Вы только разыщите баржу и приберите ее имущество к рукам, а разгрузку и доставку возложите на Макарова. Он все произведет в лучшем виде.
Интендант Макаров оказался расторопным человеком. Без всяких возражений он отправился со мной на Петровскую пристань.
Проходя через сад, затененный огромными дубами, кленами и серебристыми тополями, мы остановились перед памятником Петру Первому, сооруженному ровно сто лет назад.
«Оборону флота и сего места держать до последней силы и живота, аки наипервейшее дело», — прочитал я петровский завет.
Сумеем ли мы его выполнить? Опасность, нависшая над Кронштадтом и Ленинградом, видно, не убавилась. Артиллерия кораблей и фортов продолжала бить по побережью. От частых залпов, сотрясающих воздух, осыпалась листва с деревьев и, кружась, падала на землю.
У пристани стоял небольшой железный катер. На нем мы и отправились на розыски баржи шхерного отряда.
