Бурцева в это время откомандировали в Западную группу войск. Когда он прибыл в Германию, был поражён аккуратностью, пунктуальностью и дисциплинированностью немцев. Начавшийся развал в центре Союза сюда ещё не дошел, но он дойдёт. Кремлёвская бездарность коснется и сателлитов. Но это потом, а сейчас Бурцев увидел изобилие продуктов в магазинах, отсутствие нищих и грязи на улицах. После той голодухи и очередей с драками за вареной колбасой, его особенно поразили магазины с сотнями сортов колбас, сыров. Не знаю, правда или нет, но ходила среди советских военнослужащих легенда. Однажды советская туристка, будучи в ГДР, зашла в продуктовый магазин, увидев такое количество колбас, воскликнула: «за что»?! И упала в обморок. Василий вспоминал, когда они были на учениях под Калининградом, зашли с Ворониным в магазин в городе Черняховске. За прилавками огромного универсама стояли девушки, а на прилавках одна только мойва.
— Что у вас можно купить? — спросил Воронин у девушки.
— Только нас, — пошутила девушка, — выбирайте любую. И все хором засмеялись. Даже за талоны, которые ввело правительство Горбунова, нельзя было ничего купить. Огромная страна с большими человеческими ресурсами, с одной шестой суши земли, с одной четвертой запасов леса всей планеты, с огромными запасами золота и серебра, платины и меди, алмазов и изумрудов, нефти и газа, бездарностью — бездеятельностью и болтовнёй правителей доведена до разрухи.
— За какие грехи страна-победитель живет во сто раз хуже побеждённых, — думал Бурцев. Они тоже строят социализм, но он почему-то оказался другой. Выходит идеология не во всем виновата, а виноваты сами люди. Прав был Бердяев: «в России всегда старались распределить и уравнять, но не производить и творить». Из-за этого революцию совершили. Все бредили одним — отнять и поделить. Господа радикалы хотели разбудить русского мужика. Ну, разбудили, дальше что? Россия как была по определению Карамзина, так и осталась «воровской». Словно гниль засела в нашем обществе, и мы никак не можем победить воровство, взятки и бюрократию. А самое основное и постыдное — это рабство. То рабство, которое отменил Александр второй, осталось у нас в душе. Оно мешает нам жить. Никакие манифесты отменить его не смогут, поэтому и позволяем мы власти творить над собой всё, что вздумается. Каждый в этой стране ощущает себя рабом, а тот, кто проберётся в эшелоны власти, восклицает: «Ура, я не раб, я рабовладелец». И никакие революции, реформы и кровопролития не изменят сути вещей, пока человек сам не захочет жить по-человечески.
Полк, который принял Бурцев, был полного состава, почти две тысячи человек. Он размещался в небольшом немецком городке, где размещался и штаб армии. Штаб дивизии находился в двадцати километрах. Командарм в полку бывал чаще, чем непосредственный начальник, комдив. Со всеми армейскими начальниками у Бурцева сложились хорошие отношения. Дивизионные начальники служб в полку почти не появлялись. За это в дивизии полк Бурцева называли «придворным». Как только принял полк, он привёл в порядок запущенные, казармы, отремонтировал столовую.
Спустя полгода городок выглядел ухоженным. Солдаты занимались боевой подготовкой. Только здесь Бурцев ощутил полноту той службы, чем должен заниматься каждый офицер. То, о чем он мечтал с курсантской скамьи.
В кабинет Бурцева вошёл Черняк, начальник штаба полка.
— Разрешите войти, товарищ подполковник?
— Входите, Евгений Иванович, зачем спрашиваете, коль зашли.
— Звонили немцы, в гости рвутся.
— Какие немцы?
— Наши друзья. За каждой нашей частью закреплены воинские части ГДР и нам приказано с ними дружить. А вы что, не знали?
— Мне старый командир ничего не говорил.
— Замполит должен был сказать. Он, товарищ подполковник, ничем не хочет заниматься. Немцы волнуются. Говорят, командир полгода, как сменился, а их не приглашает для знакомства.
— Куда там надо звонить, я не знаю. Звоните, приглашайте.
— Я уже пригласил в субботу на восемнадцать.
— А что для этого нужно?
— Василий Петрович, вы же не ребёнок. Начальника продовольственной службы надо вызвать, поставить задачу. Пусть столы накрывает.
— Евгений Иванович, надо бы уточнить, сколько человек будет.
— От немецкой стороны — из полка четыре человека: командир, начальник штаба, замполит и переводчик. Из военкомата — военком и замполит. Итого, немцев шестеро. С нашей стороны — командир, все замы и парторг. С офицером особого отдела — восемь.
— А этого зачем? Следить, чтобы Родину не продавали? Я лично не собираюсь. В Афганистане не продал, а вы уже проверенные.
— Обидится. Старый командир его всегда приглашал.
— А я не буду, мы с ним не в таких уж тёплых отношениях, чтобы рюмку пить. Они у меня за стенкой с замполитом каждое воскресенье гудят. Стенка тонкая, пьяный бред его у меня вот уже где.
Бурцев провёл пальцем по шее.
— Параграф первый — командир всегда прав. Вычёркиваю из списков, — сказал Черняк.
— А если не прав? — засмеялся Бурцев.
— Тогда смотри параграф второй.
— А что во втором?
— Параграф второй, — Черняк поднял указательный палец вверх. — Если командир не прав, смотри параграф первый.
— Да, ну вас, — Бурцев расхохотался. — Позовите Сергей Сергеевича.
Зампотылу, коренастый, лысоватый подполковник, появился тут же.
— Сергей Сергеевич, к нам гости прибудут.
— Я уже в курсе дела. Черняк мне говорил. Мои подчинённые уже занимаются этим вопросом.
— Молодцы, какая слаженность. Если бы на полигон, как на пьянку, командиру делать было бы нечего, — сказал Бурцев и улыбнулся.
— Вы думаете, мне приятно этим заниматься, от прохиндея начпрода быть зависимым? Он ворует, а я вынужден молчать, потому что сам сегодня его заставляю это делать. Знаете, Василий Петрович, чем отличаетесь вы от командира немецкого полка. У него для этих дружеских встреч есть представительская статья, государство для этого выделяет деньги, а вам надо всё украсть, списать на дополнительное питание солдат или на краску.
Немцы прибыли точно в назначенное время. Потом Бурцев часто удивлялся их пунктуальности. В начале разговаривали в кабинете командира полка, знакомились, пили кофе. Спустя полчаса в кабинет зашёл зампотылу и кивнул Бурцеву головой. Тот встал и пригласил всех в офицерскую столовую на ужин.
Гости были без переводчика. Командир полка, молодой худощавый немец по имени Питер, учился в той же академии, что и Бурцев, и в этом году был назначен на полк. Он прекрасно говорил по-русски. Его два зама, молодые, подстать командиру полка, абсолютно не говорили ни одного слова, и, когда кто-нибудь из русских пытался с ними заговорить, они только жевали и в ответ кивали головой. Военком, лет сорока пяти, коренастый толстый немец, тоже по-русски не знал ни одного слова, зато его замполит, старый немец лет пятидесяти семи, говорил на русском лучше всех, почти без акцента. Он взял на себя функции переводчика, и быстро, почти синхронно, переводил. После изрядно выпитого, как ни странно, но публика стала понимать друг друга. Видать, пьяный человек уходит от Бога. И с него снимается гнев, который Бог возложил на людей в период строительства вавилонской башни, и человек на подсознательном уровне переходит на тот единый язык, которым владели люди до ее строительства. Офицеры вели диалог друг с другом, размахивая руками, объясняясь жестами и вперемежку русскими и немецкими словами, иногда вставляя английские, оставшиеся в памяти после школьной и курсантской скамьи. Бурцев завёл разговор с замполитом военкомата.
— Вольфган, вы очень хорошо говорите по-русски. Вы учились в Союзе?
— Нет, никогда не учился. Я в России был ещё ребенком, до войны. Во дворе играл с русскими мальчишками, там и научился.
— А как вы оказались в России?
— Отец мой офицер, учился в России в танковой школе.
— Разве немецкие офицеры до войны учились в СССР?
— Василий, вы, что не знали? Великий танковый стратег Гудериан там учился вместе с моим отцом. В России учились не только танкисты, но и лётчики. Между Гитлером и Сталиным такая дружба была. Сейчас про это молчат. Когда подписали договор, помню, отец тряс газетой и кричал: «Немцы и русские будут миром править. Вольфган, ты должен знать два языка, немецкий и русский. В мире будет только два языка».
— Бред какой-то, — возмутился Бурцев.
— Да, бред, но он боготворил Гитлера и почему-то Сталина. О, как он меня бил, если я плохо учил язык. Когда Россия и Германия разбили Польшу, он торжествовал. В наших газетах тогда печатали выступления Молотова. Это было примерно так: «Непобедимая Красная армия и славные войска Вермахта разбили Польшу». Помню, когда отец прибыл с войны, по этому случаю в доме было пышное застолье. Какой он был гордый и довольный собой! Он уже тогда командовал танковым полком. За столом он поднимал бокал за Гитлера и Сталина и всем доказывал, что Гитлер и Сталин разделят земной шар. «Нам Россия, — говорил, — поставляет сталь, никель, алюминий, а немецкие инженеры умеют делать прекрасную технику, поэтому этот тандем непобедим».
