— Вот что, братцы, — заговорил он и ощутил на своем лице чье-то дыхание. — Это ты, Глеб?
— Нет, это я — Федя, — теплая ладонь легла ему на колено. — Зря вы за нас… в общем, пасете нас зря. Мы тут без вас толковали… Одному Глебу доверяете…
— Ну и что?
— Да нет, все правильно: он старше, и опыт имеется, только ведь и мы… Я и вот Серега — мы тоже…
— Да не тяни! — попросил из темноты Богданов. — Говори толком.
— Я и говорю. Вы нам прикажите, товарищ сержант, а там сами увидите: что надо — все сделаем.
— Ух ты! — сказал Богданов. — Не хвались, едучи на рать…
— Обожди, — остановил его Стрекалов. — Тебя, Зябликов, я понял, а чего Карцев молчит?
— Конечно, конечно, сделаем, — поспешно ответил Сергей. — Только вот насчет приказа… Зябликов говорит, не было нам такого приказа, чтоб…
— Будет. — Стрекалову вдруг стало и тревожно и весело одновременно. — Будет вам такой приказ. Зябликов, передай «Заре»… Нет, не микрофоном, а отбей ключом: «Объект номер один оставляю. Перехожу в квадрат „4-а“». Закодируй и передай. Ответа не жди, рацию свертывай. Не нужен нам пока их ответ…
ТЕЛЕФОНОГРАММА
«Командиру 412-го Отдельного батальона СС штурмбаннфюреру Крафту.
Сегодня ночью наблюдаемая нами группа русских разведчиков неожиданно оставила свой наблюдательный пункт возле Алексичей и скрылась в неизвестном направлении. Ее исчезновение было обнаружено только в 2.10 по местному времени. Несомненно, русские воспользовались оплошностью постов № 7 (старший поста шарфюрер Рашке) и № 8 (старший обершарфюрер Вильер). Вина последних усугубляется отказом дать правдивые показания, а именно: оба виновных утверждают, что русские через их посты не проходили, в то время как я убежден, что они (разведчики) вернулись в расположение своей части, следуя вдоль ручья на юго-запад, и еще до полуночи перешли реку. Согласно приказу фюрера № 6210014 от 2.8.41, прошу вашего согласия на передачу шарфюрера Рашке и обершарфюрера Вильера военно-полевому суду.
Оберштурмфюрер Хаммер».
ТЕЛЕФОНОГРАММА
«Крафт — Хаммеру
Одновременно с вашим я получил другое сообщение: сегодня в 3.35 местного времени не далее, как в пяти километрах от Алексичей неизвестными лицами был захвачен наш „фольксваген“, следовавший из Великого Бора по северной дороге. Заметьте: северной! Находившиеся в нем солдаты (три человека) и один обершарфюрер убиты. Сам „фольксваген“, а также оружие и обмундирование убитых похищены. Немедленно организуйте поиск машины. Очень важно установить, нет ли связи между исчезновением русских разведчиков и этой диверсией. Не исключено, что группа „Сокол“ пошла от Алексичей не в южном направлении, а в северном, то есть в наш тыл. Пошлите за ними разведгруппу Книттлера. Этим „оборотням“, кап вы их называете, в последнее время все чаще изменяет удача. По-моему, они не столько занимаются собиранием разведсведений, сколько мародерством».
Подпрыгнув на очередном ухабе, «фольксваген» остановился. Сидевший за рулем Богданов склонился к приборному щитку.
— Все? — спросил за его спиной сержант.
— Все было еще полчаса назад, — ответил Глеб, — после этого мы, надо понимать, на соплях ехали. — Он взял лежавший на сиденье автомат, сумку с запасными магазинами, трофейную флягу. Стрекалов бросил ему трофейную шинель. — Да ты в уме? — вскричал Глеб. — Чтоб я…
— Надевай! — на сержанте была форма обершарфюрера СС, в руках он держал «шмайссер». Богданов брезгливо развернул шинель.
— Она же в крови!
— Другой нет, — сказал Сашка. — А ну, ребята, за мной, бегом! Не отставать!
Группа двинулась за ним. Погода пока что благоприятствовала разведчикам: ленивый вначале снегопад усилился, поднялся ветер и вскоре от следов людей ничего не осталось. Убедившись в этом, Стрекалов остановился, сбросил вещевой мешок, вынул карту. Богданов открыл консервы, достал хлеб. Подошли Карцев с Зябликовым, не снимая с плеч рюкзаков, повалились на снег.
— Вот так-то! — усмехнулся Богданов. — Не хвались, едучи на рать…
— Да, тебе хорошо… — по своему обыкновению, начал Карцев, но, увидев колбасу, умолк. Стрекалов, низко склонившись над картой, водил по ней кончиком ножа.
— Здесь! — сказал он и поднял голову. — Все произошло здесь, в этом районе. Обе группы сигналили отсюда. Значит, надо тут искать и главный клубок. — Он взял свою порцию, лениво пожевал хлеб. — Да смотрите, не потеряйтесь! Крик сороки — «внимание», ворона — «иди ко мне». Ясно? Кто не умеет кричать сорокой?
— Я не умею, — признался Карцев.
— Как же ты можешь?
Карцев подумал.
— Могу по-кошачьи.
Вспыхнул хохот и замер, словно сбитый взмахом руки сержанта.
— Вы что, одурели? Дорога рядом!
Дольше всех не мог успокоиться Федя. Зажав ладонью рот, трясся всем телом, стараясь не смотреть на Сергея. Богданов, перестав смеяться, озабоченно переводил взгляд с сержанта на Федю: не истерика ли? Стрекалов терпеливо ждал. Карцев вскочил и убежал куда-то. Обеспокоенный сержант послал за ним Федю. Радист возвратился скоро.
— Там какая-то землянка, — сказал он.
Федя привел группу на широкую поляну, у края которой действительно виднелась заброшенная землянка. Карцев сердито раскапывал полузасыпанный вход.
— Ну, вот вам, синьоры, и новые апартаменты, — сказал Стрекалов, оглядывая низкий потолок из не-ошкуренных бревен, земляные осыпи стен и узкий проем двери. — Не нравится? Хорошо, хоть такая осталась. — Он ковырнул носком сапога кучу позеленевших гильз. — Некогда было ребятам лоск наводить…
— А по-моему, вполне приличное помещение, — заявил Глеб. — Эх, соснуть бы сейчас минуток шестьсот! — Взгляд его больших красивых глаз затуманился, отяжелевшие веки тянули книзу. — Привал, Сань, да?
Остальные нерешительно поглядывали на командира. Стрекалову и самому до смерти хотелось спать, но он пересилил себя.
— Здесь останется Зябликов, остальные — на проческу леса. Сойдемся тут же через три часа. Все.
— Товарищ сержант, а если нас вызовет «Заря», — спросил Федя, — отвечать или нет?
— Нечего нам отвечать, — угрюмо бросил Стрекалов, — ввязались в такое дело, так помалкивайте, не то прикажут вернуться. А нам с пустыми руками возвращаться нельзя!
Разведчики опустили головы.
Богданов пришел на стоянку последним. По его виду сержант понял, что произошло нечто важное. Глядя не на Стрекалова, а куда-то мимо него, Глеб сказал:
— Ты был прав. Все произошло здесь. — Он был бледен, руки его дрожали. — Все они там… Наши ребята, — вдруг он всхлипнул и закрыл лицо обеими ладонями. — Не могу, братцы! У них вместо тела — не поймешь что!
— Ну, будет! — прикрикнул на него Стрекалов, беря автомат. — Веди!
Когда трое разведчиков пришли на место страшной казни, день был в полном разгаре. На повороте дороги из-под тонкого слоя снега высовывались ботинки, белье и защитного цвета куски материи, торчали задубевшие на морозе клочья шинелей. Подойдя ближе, Стрекалов начал различать руки, ноги, головы раздавленных людей. Свежий снег ложился на другой, раскроенный до земли гусеницами танков, местами розовый от крови.
— Нет Драганова, — сказал Стрекалов, осмотрев побоище, — остальные, надо полагать, здесь.
На обочине под елкой молча страдал Карцев — его тошнило.
Вдали послышалось урчание машины, и разведчики залегли тут же, за высоким снежным сугробом. По выражению лица сержанта Глеб понял, что на этот раз фрицам несдобровать. Приближался крытый брезентом грузовик. Ковыляя по ухабам и старательно объезжая колеи, он поравнялся с местом, где лежали убитые, и дал большой крюк в сторону. Сержант приподнялся, чтобы точнее поразить сидевших в кабине, но в это время из-за поворота показался второй грузовик, за ним третий. Богданов покосился на своего командира. Стрекалов, все еще держа кабину первого грузовика на мушке, не стрелял, видимо, соображая, как поступить. В таких грузовиках с минимальной охраной — один человек в кабине, два в кузове — немцы обычно возят боеприпасы. По низкой осадке и по тому, как старательно водители объезжали колеи, Сашка понял, что машины идут от склада к передовой и нагружены сверх нормы. А это значило, что в кузове не два, а один — двоим там места нет.
Решение было принято мгновенно.
— Останешься за меня, Глеб, рацию спрячьте. Меня ждите ровно сутки. Если через сутки не вернусь, возвращайтесь к нашим той же дорогой. Может быть, и прорветесь.
— Как же, Сань… — нерешительно начал Богданов, но Стрекалов уже передавал ему ракетницу.
— Если увидишь, что не прорваться, дай ракету. Ну, братцы, либо грудь в крестах, либо голова в кустах!
