Он отчаянно закричал, и двое солдат побежали снизу к нему, как пара выезженных лошадей. Они приподняли его, взяв под мышки, и тут случилось чудо: пулемет замолк. Настала тишина, зловещая, полная каких-то шорохов, она, казалось, падала на них с деревьев тяжелыми каплями.
Они повернули его на спину. Второй номер склонился над ним. Лица у обоих были испуганные. «Какого черта! Открывайте же скорей!» — раздраженно приказал он. Ему надо было немедленно, сейчас же самому взглянуть на ноги. «Чего ждете?» Они расстегнули ему ремень и начали стягивать штаны. Прелла ударило в пот от боли, но он распорядился, чтобы двое других подобрали убитых. Будь он проклят, если оставит Кроужера и Симса япошкам. Чтобы они обделали их или съели или чего они там творят с чужими мертвыми — да ни в жизнь!
Ему спустили штаны. Ноги были сплошное крошево, как рубленый бифштекс. Он смотрел на них, и внутри у него холодело. Кожа вздулась и начала синеть. Сколько ж крупнокалиберных всадили в него, не сосчитать! Кровотечение не останавливалось, хотя артерию вроде бы не задело. Уже хорошо. Его второй номер присыпал пораженные места стрептоцидом и начал туго бинтовать командиру ноги. Тем временем Прелл, не разнимая челюстей, коротко проинструктировал его, что надо доложить о лощине и Насаки — «в том разе, если со мной что случится».
Прелл понимал, что им надо убираться, и как можно скорее. Он уже ничем не мог помочь Кроужеру и Симсу, но еще что-то мог сделать для остальных. Двое раненых были в состоянии передвигаться без посторонней помощи. Сам он идти не мог, ему чудилось, что перебитые кости скрипят в ногах. Из двух винтовок и курток ребята уже сооружали носилки. Когда его уложили на них и подняли, Прелл подумал, что потеряет сознание. Но он все-таки сказал, чтобы они шли.
Едва они тронулись с места, позади, у развилки тропы, снова начали рваться мины. Японцы попытались накрыть их тремя залпами. Он снова опередил их на несколько минут.
Прелла тащили, а у него холодело внутри. Когда у человека есть ноги, он не задумывается, как они нужны ему, а вот когда их нет… Безногому — куда податься. Тогда-то Прелл и решил, что, если он останется без ног, он не будет жить.
Солдаты знали, что идти им всего с полмили. Но дорога была тяжелая, ноги скользили, на башмаки налипала грязь. Тяжелая для ковыляющих раненых, для тех, кто тащил убитых, и тех, кто нес Прелла. До этого времени он не чувствовал особой боли, ноги только ныли, как ноет испорченный зуб, но он знал, что она вот-вот начнется, и почти что ждал ее. И она началась. С каждым шагом его товарищей он едва ли не физически ощущал, как перемещаются в ногах осколки бедренных костей, рассекая, словно резцы, и без того искромсанные мышцы. Он боялся, что какой-нибудь обломок повредит бедренную артерию, и изо всех сил старался не шевелиться. Но все было напрасно. Так началась Преллова одиссея, состоящая из беспрерывной тряски, толчков и боли, и она продлится два долгих месяца, пока его будут везти полсвета и доставят в общеармейский госпиталь в американском городе Люксор. Да и там она еще не скоро прекратится, эта боль.
Чтобы японцы не застигли их врасплох, Прелл выставил в голову и в хвост колонны двоих бойцов с автоматическими винтовками Браунинга. Им снова везло, они двигались, не встречая противника. Поближе к расположению роты дорога разделилась на несколько параллельных тропинок, связанных между собой вырубленными в зарослях поперечными проходами — по ним японцы доставляли боеприпасы на свои, теперь оставленные, огневые рубежи. Здесь уже было полегче, отделение могло как-то маневрировать. Дважды они слышали где-то рядом голоса — вражеские поисковые группы прочесывали местность, и им пришлось укрыться. Прелл чувствовал, что куртки под ним пропитались кровью. Он несколько раз терял сознание и снова приходил в себя. Войдя в зону слышимости своих, они принялись криками звать подмогу.
Прибывший усиленный наряд держал круговую оборону, пока врач оказывал Преллу первую помощь и делал ему вливание. Затем, ко всеобщему облегчению, их препроводили в расположение роты. В батальонном лазарете хирург, хмурясь, осмотрел Преллу ноги, наложил для фиксации шины, Прелла перетащили на нормальные носилки и привязали ремнями. Он был готов к вывозке. Так кончилась Преллова служба, по крайней мере, в этой части, и он понимал это. Не видать ему больше роты, не видать. Прежде, случалось, он клял ее на чем свет стоит, ее и каждого человека в отдельности, но теперь ему не хотелось расставаться с ними. Когда его на носилках заталкивали в переполненный джип, лицо у него было как каменное. На другой день его самолетом должны были вывезти с острова. Батальонный утром разрешил отделению отлучку, и они приехали повидаться на прощанье. Было похоже, что его никто ни в чем не обвинял.
С задачей они справились не очень-то хорошо. Но Прелл знал, что все было сделано правильно, как предписано и как того требовало неписаное правило, которое по общему молчаливому соглашению дополняло наставления. Неписаное правило гласило, что нельзя подвергать людей опасности. Идти на риск — только ради успеха. Верного успеха. Но ведь у них-то успех был куда верней. Хотя они его и не добились.
Пока Преллу накладывали шины и пока обрабатывали других раненых, в лазарете только и разговору было что об их разведке и, само собой, о том, как выдало их звяканье. Прелл слышал только самое начало. Докладывая батальонному результаты разведки, он сделал упор на готовящемся наступлении и на том, как он чуть было не укокошил Сасаки, но скоро, обессиленный, потерял сознание. И укол не помог. Когда ребята пришли к нему в дивизионный госпиталь, разговор снова зашел о том же. Все слышали, как звякнуло, но никто не признавался в неосторожности.
Некоторые высказывали предположение, что звякнуло у дозорного, Кроужера, когда он сбегал к ним вниз. Наверное, так оно и было — звякнуло у кого-то из них, у Кроужера или Симса. Если так, то оба дорого заплатили за промашку. Так дорого, что им теперь никакое наказание не страшно. А Прелл слушал и тоскливо думал, что эта идиотская случайность помешала ему сделаться знаменитостью, получить тысчонку да еще может стоить ему обеих ног. Она помешала ему самолично прекратить здесь бои на целый месяц раньше, а то и на полтора. Уже потом он узнал, что пижонистый генерал оказывал нашим упорное сопротивление с августа, когда их партию привезли во Фриско, до октября. Японцы еще держались, когда Прелл попал в Люксор. Там он и узнал, что бои кончились. Но к тому времени Преллу было уже наплевать, что происходит в Нью-Джорджии.
В тыловом дивизионном госпитале Преллу стало невыносимо, когда его поредевшее отделение, эти уцелевшие девять человек, попрощавшись, один за другим выходили из просторной палатки. Он едва удерживался от слез. Эти девятеро спасли ему жизнь. Они смастерили носилки и тащили его добрую милю по скользкой грязи, ежеминутно подвергаясь опасности. Им никто не приказывал делать это, но они делали, не жалуясь и не ворча. Золотые ребята, таких поискать. Они спасли его, и ему было жутко от того, что он видит их в последний раз. Их уважение получше всякой награды, а они уважали его, это было видно. Прелла захлестнула благодарная волна ответного чувства.
Ему так не хватало их, их и всей роты, сейчас, когда он лежал на полке санитарного вагона и мучился от страшной, нестерпимой боли в ногах. На пароходе хоть можно было перекинуться иногда словом со Стрейнджем или Лэндерсом. После сортировки в Леттермане он больше не виделся с ними. Правда, один раз он мельком видел Стрейнджа — тот в казенном халате протопал в дальнем конце коридора. Но это все. Он понятия не имел, куда их направили. Откуда ему было знать, что оба находятся в том же эшелоне, только в передних вагонах. Прелл смутно помнил, как кто-то где-то говорил, что в Люксоре есть ребята из их роты. Он надеялся, что сумеет сойтись с ними. Как же ему теперь без роты, одному? В голову Прелла все чаще и чаще закрадывалась мысль, что отныне так ему и быть одному и так будет всегда. А все остальное прошло, стало прошлым, и с каждым часом и с каждым километром это прошлое отодвигалось ото всех них все дальше и дальше.
Поезд тронулся, боль пронизала ноги от ступней до таза, и тут Прелл сообразил, что он так и не повидал Сан-Франциско, ни одного дома не увидел. Ему вспомнилось, что, когда ехал на фронт, он подцепил на Маркет-стрит девочку и они целых два дня не вылезали из гостиничного номера. Интересно, что с ней сейчас.
Мерно покачивая вагонами, поезд постепенно набирал скорость. Прелл закрыл глаза.
Уинч был одним из немногих, кто избежал канцелярщины, связанной с перегрузкой раненых. Едва он успел прибыть в Леттерман, как обнаружилось, что среди госпитального начальства у него есть кореш.
Пока других сортировали, разбивали на группы, гоняли из одного кабинета в другой или, прикрепив к рукам синие, зеленые и желтые бирки, везли к санитарным эшелонам, Уинч сидел на постели в полупустой палате и — раскладывал пасьянс, а то и разыгрывал покерную партию, дожидаясь, когда администрация пришлет ему увольнительную на пару-тройку дней. Вот что значит водиться с нужными людьми.
