— «После Октябрьской революции моя мать работала счетоводом на Юго-Восточной железной дороге в Воронеже, отец — ветеринарным врачом.
Я с тысяча девятьсот двадцать девятого года учился в средней школе номер шестьдесят в городе Воронеже, которую окончил. В тысяча девятьсот тридцать девятом году призывался в армию, но был зачислен в запас. С тысяча девятьсот сорокового года работал в качестве учителя начальных классов средней школы номер три в городе Ломже...»
— Но это могут проверить. Тогда узнают, что я был комсоргом.
— Я уверен, не будут проверять. Подумаешь, важная персона — агент шуцполиции. Таких чинов, как ты, у них найдется среди бывших уголовников немало. Разве они будут проверять каждого бандита и вора? Нет, они поверят на слово! А для благонадежности напиши еще: «В жидовско-комиссарских холуях не числился...»
— Нет, я такую мерзость писать не буду! — решительно запротестовал Сережа. — Мне противно писать так.
— Ничего, пристраивайся к их терминологии. Тебе нужно хорошо овладеть ею, чтоб не выдать себя. Побольше таких мерзких слов — больше верить будут. Пиши...
Сережа крепко стиснул зубы, так, что на висках выступили желваки, но написал. И добавил в конце: «Имею родственников в Германии, которые носят фамилию фон Мантейфель и служат в немецкой армии».
— Ну что, хватит? — спросил у Казинца.
— Пожалуй, хватит. Теперь пиши заявление, проси зачислить тебя полицейским. Пиши, не скупись на мерзостные выражения. Они как раз по вкусу фашистам и их холуям.
Через пять дней он пришел на явку уже в форме полицая. Странно и неприятно было подпольщикам видеть на нем эту черную форму. Будто подменили хлопца. Только глаза остались те же: большие, немного грустные и внимательные, глаза честного человека. Из-под полицейской черной пилотки на правую сторону лба выбивалась кудрявая черная прядь волос, придававшая Сереже ухарский вид.
— Вот теперь ты при деле... — приветствовал его Славка. — Ну, рассказывай, как приспособился, что узнал, как приняли твои бумажки.
— Вы правду говорили — фашисты ни в чем не усомнились, всему поверили. Направили в школу агентов шуцполиции.
— О, это совсем хорошо! — радостно проговорил Славка. — Очень, очень хорошо! Мы хоть частично будем знать агентуру шуцполиции, а это важно! Да и ты сможешь глубже проникнуть в их среду. Кроме того, агенты могут ходить по городу свободно, а это для тебя также важно. Одним словом, считай, что тебе привалило счастье.
— Лихо ему, этому счастью. Как посмотришь да послушаешь, что там творится!.. Будто в зверинец попал. Друг друга сожрать готовы, а не только честных людей загубить...
— Терпи, братец, терпи. Партия приказывает терпеть и работать. Завтра принеси список всех, кто учится с тобой в школе шпионов. Постарайся каждому дать хотя бы коротенькую характеристику: кто, откуда, кем был до войны, приметы, черты характера. И сообщай обо всем, что услышишь и узнаешь, особенно если речь будет идти о подпольщиках.
— Это я понимаю.
— Завтра же пойдешь к одной молодой женщине. Ее зовут Лидой, кличка — Девочка.
Славка дал ему адрес Лиды Девочко.
— Прежде я познакомлю тебя с одним хлопцем. Жаном его зовут. Хороший хлопец — смелый, решительный, веселый. Вам придется с ним часто встречаться. Он и поведет тебя к Лиде. У нее еще одна подружка есть. Вчетвером вы должны разбросать листовки. Вечером пойдете в кино, там часть оставите, а что успеете — на стены прилепите. Одним словом, листовки нужно донести до читателей, а как это лучше сделать — сами смотрите.
— Вот это другое дело, не то что среди мерзавцев отираться.
— И то нужно, и другое. С тобой смелее распространять листовки: кто подумает на полицая!
С той поры Сергей Благоразумов подружился с Жаном и стал постоянным гостем Лиды Девочко. Все, что делалось в шуцполиции, было известно подпольщикам.
В середине января 1942 года Сережа, взволнованный, встревоженный, разыскал Жана.
— Надо что-то делать! — выпалил он. — Фашисты готовят карательную экспедицию в лес к деревне Клинок, Червенского района. Говорят, что там расположились партизаны. Решили окружить их и уничтожить.
— Откуда узнал?
— Слыхал, как фашистский офицер, говорил начальнику полиции. Приказал подобрать группу самых надежных полицаев. Их также включат в карательный отряд.
— Ты уверен, что это не провокация, что каратели действительно собираются в поход?
— Уверен. Фашистскому офицеру нет смысла давать ложные приказы. Полицаи уже готовятся в поход.
— Ну хорошо, что-нибудь придумаем. Надя Голубовская только что пришла оттуда. Ей следовало бы отдохнуть, но придется послать назад...
— Пусть торопится. Пока они соберутся, она успеет предупредить.
По извилистой подпольной цепочке весть о том, что фашисты собрались уничтожить 208-й партизанский отряд, долетела до командования отряда. Партизаны быстро подготовили удар по врагу. Детально был разработан план операции, расставлены люди, каждый знал свою задачу.
Карательный отряд фашистов был разгромлен. Партизаны не понесли потерь.
А Сережа продолжал служить в полиции. Много раз он порывался уйти оттуда, но Славка приказывал:
— Держись!
И он держался еще долго, до июня 1942 года. Глаза и уши подпольщиков неустанно следили за врагом в самом гнезде шуцполиции.
Из тех, кто стоял в толпе возле Червенского рынка, мало кто видел членов горкома. Но каждый знал, что он выполняет распоряжение подпольной организации. Это по ее решению они покидали город. Для маскировки пришли сюда будто на работу — с лопатами, с кирками в руках. Одеты были в теплые ватники и такие же ватные штаны, в сапоги или валенки, на головах были шапки-ушанки. В толпе стояли и две женщины с лопатами. Вскоре подъехала грузовая автомашина. Мужчины побросали в кузов лопаты, кирки, помогли сесть женщинам, потом забрались сами.
— Все сели? — высунувшись из кабины, громко спросил шофер. — Пусть кто-нибудь пересчитает, а то, не дай бог, не хватит одного, что я скажу хозяину?
Кто-то начал пересчитывать. Возле самого грузовика промчалась легковая автомашина. В ней сидел длинный, надутый фашистский офицер с гестаповскими знаками отличия. Он презрительно глянул на тех, кто сидел в кузове, и отвернулся.
Василь Соколов, который пристроился возле самой кабины, хитро поглядел ему вслед, потом подмигнул Бочарову и Бывалому:
— Знал бы герр офицер...
— Хватит тебе... — оборвал его Бочаров. — Шутки сейчас некстати.
— Да что ты... Я со всем почтением к пану офицеру...
— То-то же! Начальство уважать надо! — назидательно заметил Бывалый и сам весело захохотал. Засмеялись и остальные. И как же не засмеяться, если все идет, как задумано. Даже гестаповский офицер и тот ничего не заподозрил. Значит, можно надеяться на успех.
— Ну, как там у вас, все? — снова спросил шофер.
— Все, чужих нет, своих не забыли, — весело отозвался Соколов. — Погоняй, Кирила, если бегает кобыла...
Машина рванула с места и помчалась в сторону Червеня. Пассажиры прятались от холодного, пронизывающего встречного ветра, который проникал даже сквозь толстые ватники.
Пропуском на выезд из города были лопаты, кирки, носилки. Пассажиры держали их высоко над кузовом: мол, ничего подозрительного здесь нет.
На окраине Минска полицейские остановили машину, но, увидя рабочие инструменты, крикнули:
— Поезжайте!
Шофер прибавил газу. На ухабах пассажиров высоко подбрасывало, но они терпеливо мирились с этим. Каждому хотелось как можно скорей отъехать от города. По обеим сторонам дороги мелькали белые березы, стройные сосны, зябкие осины. Проехали километров тридцать. В лесу машина остановилась. Из густого кустарника на дорогу вышел худой высокий бородатый человек. Он обменялся с шофером паролем.
— Ну, товарищи, слезайте, — сказал шофер пассажирам. — Дальше — пешком, а мне нужно возвращаться. Вот этот человек поведет вас. Будьте здоровы, всего вам наилучшего! Бейте крепче фашистских гадов, а мы вам будем помогать.
Бочаров, Соколов, Бывалый, Иванов, Кудинов и другие пошли лесом за проводником. Шли молча, след в след. Деревья угрюмо молчали. Только изредка с пригнутых еловых веток мягко падали большие хлопья снега.
Зимний день будто одеяло у бедняка — серый да короткий. Не успели подпольщики утром выбраться из города, проехать каких-нибудь полтора-два часа да пройти несколько километров по лесу, как начало смеркаться. Кажется, и шорохи стали громче, и деревья толще. Снег приобрел какой-то голубовато-фиолетовый оттенок.
А на сердце у людей было радостно и светло. Они вырвались из города, где на каждом шагу — враг, где каждый камень напоминает тебе, что ты угнетенный, униженный. Здесь же все свои.
В этих лесах действовали первые партизанские отряды под командованием Покровского и Сергеева. Они были маленькие, плохо вооруженные и не могли наносить ощутительные удары по врагу.
