Рядом с тобой на земле лежит морпех без головы — самое убедительное доказательство того, что раньше это был человек, а теперь двести фунтов изорванного, переломанного мяса. Морпех без головы лежит на спине. Лицо его снесено напрочь. Верхняя часть черепа оторвалась и сдвинута назад, внутри видны мягкие мозги. Челюстная кость и нижние зубы без повреждений. В руках морпеха без головы пулемет M60, зажатый там навеки трупным окоченением. Палец на спусковом крючке. Его брезентовые ботинки заляпаны глиной.
Ты глядишь на засохшую глину на тропических ботинках морпеха без головы, и вдруг тебя поражает мысль о том, что его ноги так похожи на твои собственные.
Ты протягиваешь руку. Ты касаешься его руки.
Что-то жалит тебя в руку.
И вдруг ты ощущаешь страшную усталость. Тебе тяжело дышать из-за того, что столько бегал. Твое сердце бьется так сильно, что кажется, будто оно хочет прорваться через тело наружу. Прямо через центр твоего сердца проходит звездообразное пулевое отверстие.
К тебе прикасаются руки, нежные руки. «Все нормально, джархед[101]. Не дергайся. Я Док Джей. Слышишь меня? Ты во мне не сомневайся, морпех. У меня руки волшебные».
— Нет, — говоришь, — Нет!
Ты пытаешься объяснить рукам, что часть тебя пропала без вести. Ты просишь руки найти эту пропавшую часть, ты не хочешь, чтобы ее здесь забыли. Но ты не можешь говорить. Твой рот отказывается говорить.
И вот ты уже спишь. Ты доверяешь этим рукам, которые берут тебя и поднимают.
* * *
В одурманенном смертном сне ты видишь себя вербовочным плакатом, приколоченным к черной стене: «Корпус морской пехоты созидает мужчин — Тело — Разум — Дух»[102].
Ты чувствуешь, что разламываешься на три части… Слышишь незнакомые голоса…
— Что случилось? — говорит один из голосов в замешательстве и страхе.
— Что случилось?
— Кто там?
— Что?
— Кто там?
— Я Разум. А ты…
— Так точно. Я его Тело. Мне плохо…
— Это страшно глупо и смешно, — влезает третий голос. — Этого не может быть.
— Кто это сказал? — вопрошает Разум. — Тело? Ты?
— Я это сказал, дурак. Я Дух.
Тело презрительно фыркает.
— Я никому из вас не верю.
Разум медленно говорит:
— Ну, давайте разбираться логически. Наш человек ранен. Мы должны действовать организованно.
Тело хныкает.
— Слушайте, ребята, это же я там лежу, а не вы. Вы же не знаете, каково мне.
Разум говорит:
— Слышь, болван, мы все тут в одном положении. Не станет его — нас всех не станет.
— А он… — Тело не может решиться произнести это слово. — Мне нужно выжить.
— Нет, — замечает Разум. — не обязательно. Это они в такую игру играют. Я не уверен, что нам разрешено вмешиваться.
Тело приходит в ужас.
— Что еще за «игра»?
— Точно не знаю. Что-то там про правила. У них полно правил.
Дух говорит:
— Достал он меня. Я обратно не пойду.
Разум говорит:
— Ты должен вернуться.
— Вовсе нет, — говорит Дух. — Я поступаю так, как мне нравится. У вас нет власти надо мной.
— Ну и черт с ним, — говорит Тело.
Разум настаивает:
— Но Дух обязан вернуться вместе с нами.
— Нет. Он нам не нужен.
Разум обдумывает положение.
— Возможно, Дух привел стоящий довод. Возможно, и мне бы назад не надо…
Тело приходит в панический ужас.
— Не надо! Ну пожалуйста…
— Ну, а собственно, толку не будет и если мы не вернемся. В любом случае, наши действия на их игру не повлияют. От потери одного человека их игра никак не изменится. На самом-то деле, смахивает на то, что цель этой игры — как раз в том, чтобы людей терять. Нужно поступать практично. Пойдем-ка, Тело, назад.
Дух говорит:
— Скажите ему, что я без вести пропал.
* * *
Во сне ты просишь прийти капеллана Чарли. Ты познакомился с этим флотским капелланом, когда брал интервью для статьи. Капитан Чарли был фокусник-любитель. Своими фокусами капитан Чарли развлекал морпехов в палатах и затягивал духовные жгуты тем, кто был еще жив, но безоружен. Обращаясь к грубым детям-безбожникам, капеллан Чарли рассказывал о том, сколь милостив Господь, несмотря на его видимые проявления; о том, что десять заповедей написаны так кратко и лишены подробностей, потому что когда пишешь на каменных скрижалях, высекая буквы ударами молний, приходится быть кратким; о том, как Свободный мир обязательно победит коммунизм с помощью Господа Бога и пары-тройки морпехов, и о беспутности людей. Но однажды вьетнамское дитя подложило мину-ловушку в черный волшебный мешок капеллана Чарли. Капеллан Чарли засунул туда руку и вытащил яркий смертоносный шар…
— Поднимайся, кожаный загривок[103], выдвигаемся.
— Что за…? — я узнаю комнаты, в которых нахожусь. Я помню эту комнату по прошлой поездке в Хюэ. Я во Дворце совершенной гармонии в Запретном городе.
Ковбой шлепает меня по руке. «Хорош, Джокер, хватит притворяться. Мы знаем, что ты не убит».
Я поднимаюсь, сажусь. Я на брезентовых носилках из вертолетного комплекта.
— Именно так. Опа! Номер один! Первое «сердце»!
Стропила спрашивает: «Пурпурное сердце?»
Ковбой смеется: «С этим жопа, крыса ты штабная. Не будет тебе «cердца»».
Я охлопываю себя руками. «Не гони. Куда меня?»
Стропила говорит:
— Ты несколько часов в отключке был. Док Джей говорит, тебя из В-40 долбануло. Реактивным снарядом. Но у тебя всего-то контузия. А вот осколки кой-кому достались.
— Ну, — говорю, — по-служачьи вышло.
Скотомудила фыркает и сплевывает. Скотомудила вообще часто плюется, потому что думает, что так он выглядит круче. «Служак никогда не херят. Разве что тех, кого я сам подорву».
Донлон делает шаг по направлению к Скотомудиле. Донлон свирепо смотрит на Скотомудилу. Донлон открывает рот, но передумывает.
Стропила говорит: «Док Джей тебе морфия вколол. А ты его вырубить хотел».
— Именно так, — говорю я. — Крут я, даже когда без сознания. Но вот морфий этот — дурь классная.
Ковбой поправляет на переносице дымчатые очки, какие выдают в морской пехоте. «Я б и сам сейчас врезал. Жаль, времени нет, чтобы травки покурить».
Я говорю: «Э, братан, на тебя-то кто наехал?»
Ковбой качает головой. «Мистер Недолет теперь в категории «убит», — Ковбой вытягивает из заднего кармана красную бандану и вытирает чумазое лицо. — Взводного радиста ранило. Забыл, как звали, такой деревенский парень из Алабамы. Снайпер ему колено прострелил. Шкипер пошел его вытаскивать. Гранатой накрыло. Граната их обоих накрыла. По крайней мере…
— Ковбой оборачивается и глядит на Скотомудилу. — По крайней мере, Мудила так говорит, а он в голове шел».
Трясу головой, проясняя мозги, и собираю свое снаряжение. «Где моя Маттел?»
Ковбой протягивает мне «масленку». «Похерило твою Маттел. На вот это». Он дает мне брезентовый мешок с полудюжиной магазинов для «масленки», пистолета-пулемета М3А1.
Рассматриваю «масленку». «Что за древний экспонат!».
Ковбой пожимает плечами. «Я ее у похеренного танкиста засувенирил. — Ковбой скребет ногтями лицо. — Новый К-бар надыбал. И пистолет Мистера Недолета засувенирил».
— А где Эрл?
Ковбой выводит меня наружу к длинному ряду похоронных мешков и пончо, набитых тем, что осталось от людей.
Мы стоим над Эрлом, Ковбой рассказывает: «Эрл решил в Джона Уэйна поиграть. Озверел таки окончательно. Начал пульками по гуковскому пулемету палить. Пульки от гуковских пулеметчиков только и отскакивали. Жаль, ты не видел. Эрл заливался смехом, как дитя малое. А потом этот косоглазый пулемет его и грохнул».
Я киваю. «Кто-нибудь еще?»
Ковбой проверяет винтовку, двигает затвором, проверяя плавность хода. «С.А.М. Камень. Снайпер. Голову напрочь разнес. Я тебе потом еще расскажу. Сейчас-то за дело пора. Того снайпера найти надо. Я этого сучонка гуковского персонально похерю. С.А.М. Камень — первый, кого похерили после того, как я принял отделение. Я за него отвечал».
Алиса подбегает к нам. «Тот снайпер там еще. Его не видно, но он там засел».
Ковбой ничего не говорит, он глядит на длинный ряд похоронных мешков. Делает несколько шагов. Я ступаю рядом с ним.
Мистер Недолет больше не похож на офицера. Он лежит голый, лицом вниз на окровавленном пончо. Кожа у него стала желтой, в глазницах — сухие глаза. Мертвый, Мистер Недолет — не более чем набитый мясом мешок с дыркой.
Ковбой глядит на Мистера Недолета. Снимает свой заляпанный «стетсон».
Донлон подходит к Мистеру Недолету. На глазах Донлона слезы. Он вертит в руках трубку радиостанции. Донлон говорит: «Мы — злющие морпехи, сэр». Он спешит прочь, продолжая вертеть в руках трубку.
