и скалкой, и колом из плетня, и простой дубиной, и бычьей жилой, и собачьей цепью, и шестом, которым сливы с дерева трясут, и солдатским ремнем, и… — Не знаю, сколько бы я еще перечислял, если бы Скендер не перебил меня:
— Сразу видно, что у тебя мудрая мать. Испробовала на твоем хребте все орудия и инструменты домашнего хозяйства, чтобы воспитать из тебя хорошего хозяина.
— Не хватало только твоих пулеметных стихов в сумке, чтобы я стал настоящим хозяином и защитником нашего общего большого дома — Югославии, — ответил я.
— Смейся, смейся, рыжая грмечская лисица, а все-таки, даже если ты и погибнешь сегодня, Станивук в моих стихах будет по-прежнему строчить из пулемета и храбро биться, не в пример таким героям, как ты.
Ничего не скажешь, здорово он меня отшил. Давно известно: даже если герой и погибнет, песня о нем останется. Ее не убьешь, не расстреляешь, она будет лететь и лететь по земле.
Мои рассуждения прервал новый залп наших орудий. Я снова вздрогнул, но уже в следующую секунду с радостным криком выскочил из укрытия. Далеко внизу под нами лежал в долине Бихач, сияя тысячами электрических огней. Вдруг все они сразу же погасли, и город погрузился в густую темноту, которая поглотила весь Бихач без остатка.
— Ага, они только теперь выключили ток! — весело сказал командир Коста, стоявший невдалеке от нас на небольшом возвышении. — Им и не снилось, что мы можем на них напасть. Нам удалось застать врага врасплох, а это уже первый шаг к победе.
Некоторое время казалось, что внизу в темноте на подступах к городу нет ни живой души, но вот застрекотали пулеметы, защелкали винтовки, раздался приглушенный разрыв гранаты. Все эти звуки сливались с каким-то неясным, мерно нарастающим гулом, словно издалека приближалась страшная буря, заранее дававшая о себе знать угрожающими раскатами.
— Что это такое? — заволновались мы со Скендером.
— Идет на штурм Вторая краинская, партизаны Грмеча и Козары, — весело объявил командир Коста. — Они к нам ближе остальных, потому мы их лучше всего и слышим. Вот, прислушайтесь, уже можно разобрать, что они кричат:
— Ого-го!.. Козара! Вперед, Грмеч!.. Бей!..
— Вперед, ура!..
— Подбавь огоньку, Стевания!
— Круши, Байра!
— Бери его живым!
Это доносились крики бойцов, очищавших от неприятеля деревеньки, почти слившиеся с городскими окраинами. А батальон, в котором находились наши герои — Станивук, Николетина, Черный Гаврило и повар Лиян, уже пробрался между вражескими укреплениями к окраине города на правом берегу Уны и теперь как раз готовился «сеять панику» среди вражеских солдат, как учено выражался старый полевой сторож. Однако от них пока ничего не было слышно.
В темноте над Бихачем взвивались вверх и расцветали в небе красные ракеты, проносились цепочки трассирующих пуль. Когда какой-нибудь тяжелый пулемет выпускал длинную очередь таких пуль, казалось, что стая фантастических огненных птиц, вспугнутых стрельбой, стремительно уносится в темноту.
— Смотрите, как бьются над городом наши жар-птицы-освободительницы и усташеские огненные змеи, — восторженно заговорил я, а Скендер подхватил, пришел, так сказать, на подмогу с набором седых гуслярских слов:
— Изрыгает пламень кровавый усташеский змей на соколов козарских и медведей грмечских, но все напрасно. Как в старой народной песне:
Синим пламенем дыхнул он жарким,
Опалил медвежью шкуру на юнаке,
Только Милош невредим остался…
Я расхохотался, потому что Черный Гаврило, Николетина, заместитель командира Второй краинской Джурин и даже тетка Тодория действительно походили на «медведей грмечских», как сказал Скендер, но вот остальные — про них такого не скажешь. Йово Станивук — отважный грмечский волк — и правда был стремительным и беспощадным, когда врывался во вражеские окопы. Сам командир Второй краинской Ратко Мартинович, стройный и красивый, как девушка с Купреса, напоминал молодого оленя.
А черный вражеский змей с одинаковой ненавистью жег огнем и медведей и цветы. Надо было ему отплатить той же монетой, смертельным огнем и пламенной песней.
Словно читая мои мысли, командир Роца подмигнул и весело сказал:
— Сегодня ночью мы приготовим хороший сюрприз этим сволочам, засевшим в бункерах. Вчера был испытан наш первый огнемет.
— Да что ты говоришь?! — удивился Скендер. — А как выглядит этот наш огнемет?
— Да вроде аппарата для опрыскивания винограда. Стоит направить его на амбразуру вражеского дота, нажать на гашетку — и ты подпалишь шкуру пулеметчику в доте, как крестьянин поросенку пучком горящей соломы.
— Для нашего бывшего сторожа Лияна это было бы самое лучшее оружие! — воскликнул я. — С такой «клизмой» в руках он бы наделал делов!
А правда, где сейчас Лиян? Небось отсиживается где-нибудь в тылу, в какой-нибудь деревеньке, и ждет, когда наши освободят город, чтобы тогда самому пойти уже в атаку и наполнить собственную фляжку в первом же бихачском трактире.
Ах как я был несправедлив к другу моего детства, бывшему полевому сторожу, а теперь самому славному повару из Второй краинской. В то время как я наблюдал бой с холма, он в числе самых отважных бойцов был где-то далеко впереди, в первых рядах сражавшихся, там, где «смертный бился бой», как поется в старой народной песне.
Уже совсем стемнело, когда ударная группа гранатометчиков добралась до первых домов Прекоунья в Бихаче. Вслед за ней, скрытый темнотой, осторожно продвигался первый батальон Второй краинской бригады.
Николетина Бурсач и Йово Станивук командовали двумя ударными группами гранатометчиков, которые были усилены «паникерским подразделением», состоявшим из Черного Гаврилы и повара Лияна — мастеров поднимать шум, создавать переполох и неразбериху, или, выражаясь военным языком, создавать панику в рядах противника.
У Лияна была и еще одна, дополнительная, обязанность — помогать проводнику, который должен был незаметно провести партизан между неприятельскими укреплениями в город.
— Ты же сам сказал, что эту часть города от вокзала и дальше через Уну до самой тюрьмы «Вышки» знаешь как свои пять пальцев, — говорил ему командир первого батальона. — Вот и покажи теперь свое знание — проведи нас кратчайшим путем до Уны.
Джоко Потрк, неофициальный батальонный поэт, перевел это распоряжение командира на стихотворный язык:
Проведи нас, Лиян, до реки,
Так, чтоб не услышали враги.
— У меня, видать, совсем ум за разум зашел, когда я хвастал, что хорошо знаю Бихач, — проворчал Лиян, нехотя занимая место в голове колонны, сразу за проводником, а потом добавил вслух: — Знаете что, я привык всегда идти в хвосте колонны, где кухня помещается, и теперь, в голове отряда, мне все кажется, что я задом наперед иду. Все каким-то перевернутым кажется, наизнанку вывернутым.
Джоко Потрк снова насмешливо
