Пашка Зинчук помешивал палочкой угольки, чтобы тлеющие лепестки угасающего пламени отдали тепло до самого конца; высокий Стукаленко приподнялся на цыпочках и пытался высмотреть, что находится за стенами из земли и бревен; Ертаев и Грош обсуждали что-то вполголоса, видимо, как обычно, Роман помогал товарищу с упражнениями в русском языке.
При виде командира бойцы подобрались, поднялись и вытянулись в ожидании команды. Шубин принял решение:
— Стукаленко, Евсюков, Грош идут со мной. Ертаев и Зинчук в карауле посменно, зеленая ракета — сигнал о помощи. Наша группа выдвигается на рекогносцировку поля обстрела на нейтральной территории между линиями фронта. С нами идет лейтенант Морозко, командир разведподразделения батальона.
Глеб подробно объяснил все особенности расположения немецких огневых точек на Соленых холмах, что узнал у лейтенанта, обозначил порядок прохода по полю. Бойцы кивали, затем послушно принялись убирать в сторону личные вещи и оружие, что не пригодится во время вылазки — вещмешки, мелкие предметы из карманов, которые могли помешать при марш-броске. Ничего, что могло бы звуком выдать их присутствие, взяли только ножи. Даже свое вооружение, ППД‑40, разведчики оставили в окопе, чтобы тяжелые пистолеты-пулеметы не мешали продвигаться в сторону территории врага. Стукаленко, который прислушивался к звукам снаружи, отметил:
— Тихо так, как будто не на передовой.
Морозко прошептал:
— Сейчас начнется, только выдвинемся.
Его лица не было видно в темноте, негромко звучал только тихий голос, но от него продирал озноб из-за острого страха, скрытого в глубине груди.
Шубин поставил лейтенанта первым в цепочке, чтобы тот указывал дорогу. Снаружи их встретила морось, с неба без конца сыпалось ледяное крошево. Маленькие снежинки падали с неба, успевали в конце своего полета растаять, превратившись в холодные капельки. Командир отряда негромким голосом успокоил бойцов:
— Хорошо, что непогода. Чем хуже видимость, тем лучше для разведки. Ну, давай, Морозко, направляй.
Цепочка, пригнувшись, пробралась до укрепленного края, где заканчивались окопы и начиналась широкая, почти в километр, полоса между двумя территориями. Шубин поторопил своих напарников:
— Быстрее, надо успеть вернуться до рассвета. Небо уже серое, холмы видны. — Он ткнул в черные очертания невысоких возвышенностей напротив. — А значит, и мы так же видны противнику.
Морозко первым опустился в холодную жижу из воды и земли, пополз, отталкиваясь с силой ногами, подтягивая все тело на руках. Следом за ним в грязь улегся Шубин, потом по цепочке еще два человека из группы, замыкающим двигался Стукаленко. Разведчики не просто ползли, ориентируясь на сапоги товарища впереди, каждый следил за своим квадратом, отмечая метки и расстояние до холмов. Метр за метром они двигались по открытому пространству, каждый из них сжимался все сильнее, но не от ледяной грязи, что налипла на тело снизу, а от непривычного затишья. Слишком пугающей была эта тишина — ни выстрела, ни криков, совсем не похоже на гул орудий и постоянные команды на обеих сторонах поля передовой линии. Морозко неожиданно замер, Шубин с размаху ткнулся головой в грязную подошву сапога, по-пластунски подобрался поближе, отчего цепочка позади него замерла.
— Ты чего остановился? Вперед, у нас мало времени! Скоро рассвет!
Морозко повернул голову и зашептал, на его заляпанном грязью лице выделялись только блестевшие глаза:
— Вот здесь заканчивается коридор, тут безопасно, не достают пули с двух точек. Еще метр вперед, и все… Там перекрестный огонь.
У разведчика мелькнула мысль, что прав, наверное, был майор Тарасов в своей суровости, требуя выполнения приказа, а не осторожных действий. Немцы не заметили их появления и не открыли огонь, наверное, ошибается Морозко, что впереди их ждет смерть, слишком бережется после череды неудач.
Командир группы подбородком указал на угрюмые черные силуэты впереди:
— Там полная тишина. Если бы дозорные нас заметили, то уже поднялась бы стрельба. Надо торопиться и не бояться. Двигай вперед! Час остался на вылазку.
Несколько секунд парень не сводил глаз с Глеба. Капитану показалось, что Морозко что-то хочет сказать ему, но молодой мужчина тяжело вздохнул, медленно опустил голову вниз и покорно двинулся вперед. Толчок сапогами, нога у лейтенанта пошла юзом, потом снова по мягкому влажному грунту, худое тело шевельнулось и заскользило вперед по грязевой жиже.
Внезапно тишину разорвал сухой треск пулеметов, вместе с ними загрохотали автоматные очереди. Черная грязь вдруг поднялась фонтанами, полетела кусками вверх, как будто огромное поле вздыбилось, ощерилось черными пиками. Тишина будто треснула, засвистели осколки, раскаленные пули — зверь на той стороне полосы, затаившийся в холмах, ожил. Тысячи пуль впились в землю, они зарывались в грязь, взбивая столбики из грязевой каши. Сразу несколько десятков выстрелов попали в цель — пули прошили замершего в полуметре от капитана Шубина Морозко. Его тело дернулось, выгнулось в судороге, выдавая тем самым себя еще больше. Движущуюся цель заметили снайперы и стрелки. Тотчас же немцы стали вести прицельный огонь в эту точку, очереди принялись рвать на куски тело несчастного парня. Он извивался в предсмертных муках, пули терзали его, дырявили плоть, форму, смешивали кровь и грязь в ранах.
— Не двигаться! Замрите! Не шевелиться! — уже не скрываясь, закричал командир в полный голос своим разведчикам. От грохота стрельбы его едва было слышно. Глеб вытянул руку вперед и дернулся от боли: несколько пуль сразу разодрали рукав ватника, рассекли кожу. Он поймал ступню уже мертвого лейтенанта, который все еще содрогался без остановки от врезающихся в него пуль, потянул на себя изо всех сил легкое тело, так что оно прокатилось на метр назад по жидкой грязи поля. Окровавленное лицо в ошметках кожи, с раздробленными костями, белеющими между комками грязи, оказалось прямо перед глазами Глеба. Несчастный парень в последние мгновения своей агонии прошептал разорванными на куски губами:
— Я… го… во… рил…даль…ше не…
Единственный глаз вдруг широко распахнулся, ресницы разлепили пленку из кровяных сгустков и почвы. Лейтенант Морозко навсегда уставился удивленным взглядом в свинцово-серое небо. Выстрелы с удвоенной силой загрохотали над полем, волна вспаханной пулями земли накрыла Шубина, который лежал у самого края безопасного участка. Он уткнулся лицом в черную влагу грунта, так что ноздри мгновенно забились слякотью, но рот искривился в беззвучном крике. Глебу не было страшно, хотя за секунды он понял: прав был Морозко, сто раз прав и погиб из-за того, что никто ему не поверил. Сейчас капитану было безумно стыдно и больно от того, что рядом, бок о бок с ним лежал мертвый парень. И он, Глеб Шубин, отправил его на верную смерть, поддался тарасовской самоуверенности, решив, что разведотделение здесь слабое и никчемное. И вот теперь прибывшие разведчики оказались посередине смертельного урагана
