Руки делали привычную работу, а перед глазами стояло поле с колышущимся на ветру долгунцом. На краю поля — деревня Изосинки. Не самая большая в области. Двадцать пять дворов — хоть с того конца считай, хоть с этого. В зарослях осоки течет Холохолёнка — тоже не из больших рек, но зато в Волгу впадает, не куда-нибудь. В весеннее половодье разольется — держись. Иные сараи, бывало, прихватывала. Он сам однажды, когда сошла вода, нашел в сарае вот такого язя, полуживого. Зазевался язь, не успел уйти с водой. Пожалел его Долинин, кинул в реку: чего там, пусть живет…
«Как лен, — говорит, — у тебя волосы». Ах ты ж, тростиночка…
Зарядники ушли вверх. Долинин устало прислонился к ларю. Он сам не знал, чего ему больше хотелось: спать или курить? Круглые часы на переборке показывали четверть восьмого. Уже утро. Какое сегодня? Шестнадцатое? Да, шестнадцатое сентября сорок первого года. Выйти бы сейчас на бак, прищуриться на солнце, затянуться махорочным дымком…
— Подать боезапас!
И сразу вслед за этим — голос комиссара из динамика трансляции:
— Товарищи! Танковая колонна противника прорвалась к Стрельне. Наступили решающие минуты… — Глухой рокот покрыл его слова. — …Подтянул батареи и начал обстрел корабля… — продолжал он затем. — Командование выражает уверенность, что…
С полчаса молча работали на полной скорострельности. Снаряд за снарядом уплывали вверх, в башню.
— Стрельна, — сказал Деминский сквозь вой моторов. — На электричке двадцать минут до Питера…
— Разговорчики! — прикрикнул Седов.
Корпус корабля сотрясался. Долинин не видел, не мог видеть, что творится там, наверху, но понимал, что линкор ведет ураганный огонь. Двадцать минут до Питера. С ходу решили ворваться?.. Врешь, Гитлер!
Теперь в погреб донеслись новые звуки: Долинин узнал их: это заработали корабельные зенитки. Значит, воздушный налет…
Линкор содрогнулся. Обвальный грохот. Тьма.
— Стоять по местам!
Голос Седова. Значит, ничего, живы.
Вспыхнул свет. Это Седов включил аварийное. Долинин бросился к стеллажу. Черт, снаряды перекосились в ларях…
— Ну, что там, Долинин?..
Седов подоспел к нему, помог выкатить снаряд.
— Кокор не идет в электрическую, — растерянно сказал Долинин. — Питания нет…
— Вручную подавать! — прохрипел Седов.
Там, наверху, яростно стучали зенитки. А здесь, в погребе, люди, обливаясь потом, вручную гоняли тяжелые механизмы подачи. Погожев сдернул с себя робу. Чудовищно вздулись бугры его мускулов. Опять голос комиссара:
— Братцы, не пропустим фашистов в Ленинград! Стреляйте! До последней возможности — стреляйте!
Погожев бешено крутит рукоятку платформы. Снарядики — будь здоров, каждый почти в полтонны. Ух, можно сказать, на руках подали боезапас на верхнюю схему… Заработала башня… Как там другие башни?
— Молодцы, комендоры! Красиво горят ихние танки! А ну, дайте еще!..
…Долинин очнулся от резкой боли в позвоночнике и увидел над собой белое лицо Седова.
— Живой, Иван?
Долинин кивнул и стал подниматься. Седов подхватил его под мышки. Деминский, с лицом, залитым кровью, сидел, покачиваясь, возле платформы. Погожев, полуголый, блестя мокрой спиной, скатывал снаряд со стеллажа.
— Помоги ему, — хрипло сказал Долинин Седову.
Только сейчас он сообразил, что бомба — вторая бомба — рванула где-то рядом и его с силой отбросило на угол опрокидывающего лотка. В погребе клубился дым. Дышать нечем… Откуда дым? В трюме, что ли, за переборкой горит?..
Из вентиляционной трубы посыпались искры. Мелькнул острый язык пламени. Пожар в снарядном погребе — да это же…
Шатаясь, Долинин шагнул к переборке и навалился спиной на раструб вентиляции. Гаснущим сознанием успел отметить, что Седов крутит клапан затопления погреба.
«Вот видишь… Ты только не бойся… Я тебя защищу…»
* * *
Израненный и окутанный паром, отбиваясь от «юнкерсов» и продолжая прямой наводкой бить по Приморскому шоссе, линкор уходил в Кронштадт.
Там, в Стрельне, близ завода пишущих машинок, низко стелилось огромное черное облако. Пламя долизывало груду металлического лома — все, что осталось от фашистской танковой колонны. Уцелевшие танки уползали назад.
Но всего этого Долинин уже не мог увидеть.
