Старик, наконец, вышел в проход. Тяжело дыша, прислонился к березке, переводя дух, и услышал только последние слова. А пес от рычания перешел к злобному лаю. Он перебегал вдоль ограды, и рыкал сквозь решетку на парней, пинающих кованные прутья ногами, обутыми в тяжелые армейские ботинки.
Иван Петрович отпустил ствол березы и сделал шаг. А парни нашли деревянный брус и начали им раскидывать венки. Тыкать, пытаясь спихнуть памятник в сторону. Пес вцепился в брус и рванул его.
— Ай! — Тот, что держал брус, сунул палец в рот. — Руку занозил, мля.
Сплюнул кровь и щелкнул выкидным лезвием.
— Ах ты сука…
— Ганс, это кобель! — Засмеялись остальные.
— А ну прекратить! — Выкрикнул Иван Петрович. Он остановился рядом с бритоголовыми и затряс тростью.
— Вы что творите, ироды?
Парни повернулись.
— А это что за привидение?
— Ты из какой могилы выполз, немочь? — Заржали все трое.
Злость накрыла лавиной. Он отчетливо разглядел на майках нарисованные пустые черепа, а на руках вытатуированную свастику.
— А ну пошли вон, вандалы! — Старик уже был готов броситься вперед.
Где-то сзади громко заговорили.
— Ладно-ладно, не сыпь песок, ветеран. — Усмехнулся тот, кого назвали Гансом, глянув Ивану Петровичу за спину. Бросил приятелям:
— Пошли отсюда.
И троица удалилась.
Старик взялся за ограду и перевел дух. Давно он так не злился. С войны, наверно. Но какие сволочи — разрушать память о человеке!
Он посмотрел на надгробие.
— Надо поправить.
Открыл калитку и зашел внутрь. Пес успокоился сразу, как ушли те обритые и внимательно смотрел на Ивана Петровича. А он подошел к могиле. Поправил надгробие, аккуратно разложил венки. Затем глянул на табличку и ноги подогнулись. Он сел прямо на землю. С фото смотрел молодой парень.
"Тридцать пять лет. Как и моему сыну… было". Горечь подступила к горлу.
В руку ткнулась влажная морда. Пёс положил голову на колено Ивана Петровича и тяжело вздохнул. Ветеран потрепал кудрявую морду.
— Я понимаю тебя, дружище. Сам тоскую по своим.
Эрдель скульнул и закрыл глаза. Старик погладил его и подтянул выпавший пакет.
— Вот, — достал он печенье и хлеб, — поешь.
Пёс поднялся, понюхал предложенные угощения и внимательно посмотрел на старика.
— Ешь-ешь, — улыбнулся Иван Петрович, — после боя поесть обязательно надо.
Тот вильнул опущенным хвостом и склонился к еде.
"Отощал, бедняга. Но молодец. Как он защищал! Те и побоялись зайти. Издалека палкой тыкали. Вандалы. Ножи носят…".
— Ножи! — Воскликнул Иван Петрович. Он вспомнил, что ножи иногда называют — перо.
"А эти говорили, что выкинули нож. В реку. И что милиция ничего не найдёт. А не они ли парня убили? Надо сообщить".
Он вынул телефон и нажал кнопку.
— Алло? — Отозвались на том конце. В волнении не заметил, что позвонил по последнему номеру.
— Иван Петрович, это вы? Что случилось? — Спросил его военком.
— Да, я. Я, это, Виктор Иванович. Я, наверно, знаю кто убил того милиционера. — Взволнованно заговорил старик, и глянул на табличку. — Стешова Павла Александровича, участкового.
— Вот так дела! Откуда?
— Я разговор слышал. Подошли бритоголовые парни к той могиле, у которой пёс сидел. Один оговорился, что нож они выкинули в реку, а менты, то есть милиционеры ничего не найдут. Ещё пытались памятник ему разрушить.
— Так, понял. Я сейчас в милицию звоню по обычному телефону. Вспоминайте приметы пока. — Закричал он в трубку. — Ты сейчас где?
— Я ещё никуда не ушел.
— Ещё с кладбища не ушел? Секунду Петрович, — и что-то быстро стал говорить в другой телефон.
— Иван Петрович, приметы, какие приметы? — Вновь спросил он старика.
— Не помню. Татуировки есть. Наголо обритые.
— Мало-мало. — Он на немного прервался, что-то говоря по-другому телефону, затем спросил:
— Петрович, ты видел, куда они пошли?
— В сторону карьера, по-моему… — Иван Петрович вышел на дорожку и посмотрел в ту сторону, куда скрылись трое бритоголовых. — Точно в карьер пошли.
— Ладно, я уже сообщил. Милиция выезжает. Я и сам сейчас подъеду.
— Я могу проследить, они не так далеко ушли. — Предложил ветеран.
— Нет-нет, ни в коем случае! — Обеспокоенно заговорил военком, но Иван Петрович отключил телефон.
"Каковы сволочи? Ходят безнаказанно. Убили хорошего парня, а у него наверно дети маленькие…".
Он решительно двинулся в сторону карьера. В след ему внимательно смотрел эрдельтерьер.
Иван Петрович шел быстро. До карьера своим шагом он потратил всего десять минут. Ветеран вышел на песчаную дорогу и увидел тех бритоголовых парней. Они сидели на огромных валунах и пили пиво. Негодуя, старик направился к ним.
— За что вы убили Стешова Павла Александровича? — Громко спросил ветеран.
Те от неожиданности подскочили, но увидев перед собой только старика, успокоились.
— Чё? Ты чё, козел старый, офанарел? — У высокого глаза недобро сверкнули. — Какого Стешова?
— Участкового милиционера.
Бритоголовые переглянулись.
— Обер, я тебе язык обрежу. — Прошипел "Ганс".
— Не надо было на кладбище переться. — Огрызнулся тот.
Снова переглянувшись, начали обходить его, намереваясь окружить. Но Иван Петрович спокойно смотрел на "Ганса". Тот завел руку за спину и что-то достал.
Сверкнул клинок.
— Это кортик унтер-офицера, настоящий, немецкий. Не раз пил кровь унтерменшей, — оскалился бритоголовый, показав на ноже ненавистный знак, — сидел бы ты скелетон на кладбище, где тебе и место, был бы шанс ещё пожить, а теперь будешь убит как собака и зарыт тут, в карьере.
Иван Петрович с ненавистью смотрел на свастику. Перед глазами встало то пепелище от огромного сарая, сожженного карателями вместе со всеми жителями белорусской деревни.
В груди взорвался тайфун. Он снова был на той войне. А впереди враг.
Тяжелая трость молниеносно взлетела.
— Ас-с-у… — нож, сверкнув клинком, отлетел далеко в сторону, а "Ганс" отскочил, тряся отшибленной кистью.
Бам! Бритоголовый мордоворот справа откинулся с разбитым носом.
Хлесь! "Обер" завыл, держась за перебитую руку.
— Я, на фронте, таких как вы…
Тот, что назывался "Гансом" зарычал и метнулся вперед.
Силы в старости обманчивы. Три молодых подонка легко сбили с ног старика. Они начали пинать его. Жестоко. Что им до жизни старого человека, уже раз переступившим запретную грань? Тем более, что он свидетель их неосторожных слов.
Мелькнуло поджарое тело. Рык и клацанье мощных челюстей. Бритоголовые заорали. Метнулись в разные стороны, держась за укушенные места.
— Вот сука. Всё, убью, тварь!
"Ганс", щелкнул выкидушкой.
— Давайте вместе, парни. Нам нельзя оставлять свидетеля.
Но между бритоголовыми и затихшим телом ветерана застыл оскалившийся эрдель. Теперь его можно только убить — он не пропустит к этому человеку врага.
Взвыв сиреной, на дорогу вылетели три машины. Два милицейских УАЗика и двадцать четвертая волга.
— Валим!
Бритоголовые бросились врассыпную. Вслед им кинулись милиционеры, а к лежащему Ивану Петровичу подбежал военком. Он опустился рядом и осторожно повернул старика.
— Петрович… Петрович… не умирай. Теперь всё будет хорошо… сейчас приедет скорая, тебе помогут.
— Андрей? — еле слышно прошептал Иван Петрович и улыбнулся.
Эрдельтерьер, стоявший рядом, опустил хвост и заскулил.
Туман в глазах ещё не совсем рассеялся, но Иван Петрович с удивлением увидел отца и мать. Кто-то сзади поддерживал его. Повернул голову и увидел брата.
— Андрей?
— Здавствуй, Ваня. — Брат помог подняться.
— Как… где… — ошалело и, одновременно, радостно заозирался Иван.
— Там где тебя давно ждут, Ванюша. — Ласково сказала мама.
— С нами ты успеешь наговориться, — улыбнулся отец, — иди, там тебя ждут.
Они расступились, и он увидел солдат в гимнастерках.
— Лешка… это ты, Лёшка? — Узнал он друга, погибшего в первом бою.
— Да, дружище, это я, — ответил он, — ты так долго шел сюда. Но… мы тебя ещё подождем.
Он отошел в сторону, а там другой…
— Витька!
Они обнялись.
— Как…
— Потом, все потом… — смеётся друг, — иди…
Он шел через них плача от счастья. Когда-то погибшие друзья расступались. Они тянули руки и хлопали его по плечам. И расступались…
Он знал, кого увидит, но все равно замер перед Сашей и Алешей. Женой и сыном. Иван Петрович бросился к ним, и они застыли, молча заключив друг друга в объятиях.
В последний путь Ивана Петровича провожал весь приволжский городок. У могилы дали залп сослуживцы погибшего участкового. На памятнике из красного гранита, в самом верху была оттиснута медаль, которой больше всех дорожил Иван Петрович. Медаль, с колодочкой, обтянутой красной шелковой муаровой лентой с пятью полосками — три черные и две оранжевые, а по краям полосы цвета крови. Медаль памяти его друзей, немного не доживших до Победы. Евгения Прохорова, Смирнова Валеры, Виктора Панина… всех ребят его батальона. Это была медаль — "ЗА ВЗЯТИЕ БЕРЛИНА".
