Спрыгиваю с брони и захожу внутрь здоровенного барака. Там тепло, поскольку работают горны, да и крыша уцелела. Окна забиты фанерой. В темноте сверкает сварка, рассыпает искры резчик металла, шипит ядовитой змеёй автоген. Подхожу к первому попавшемуся под руку бойцу, тащащему куда-то радиатор.
— Товарищ красноармеец, где мне найти командира?
Тот останавливается, утирает со лба пот.
— А зачем вам, товарищ майор?
— Ну ничего себе! Это что за дисциплина здесь?! — рявкаю я на все мастерские своим командным голосом. Между тем боец не теряется, как обычно, а молча поворачивается и машет рукой, подзывая кого-то из специалистов.
— Семёнов! Подойди сюда!
Не менее чумазый спец подлетает и лихо отдаёт честь:
— Товарищ начальник! По вашему приказанию рядовой Семёнов прибыл!
— Вольно. Продолжайте работу.
— Есть!
Блин! Попал! Хотя он сам виноват. Ни знаков различия, ничего. Один комбинезон.
— Я подполковник Ивушкин. Начальник АБТМа. Что вам нужно, майор?
— Майор Столяров. Прибыл с экипажем для получения новой машины.
Протягиваю ему пакет от командира полка. Ивушкин читает, затем слышится короткая фраза на «втором командном».
— Нет у меня «КВ». Вообще ничего нет! Сам видишь, только прибыли, начали работать. До этого целую неделю машины со всей округи стаскивали. Нет отремонтированных танков. Вообще ничего нет. Может, к концу недели, что и будет, но ни одного «Ворошилова» точно не сделаем. Они вообще не поступали. Нечем нам их таскать. Так что, майор, можешь возвращаться.
Дело знакомое, и я перехожу в наступление:
— Это как нет?! Да у меня приказ!
— А мне насрать! Ясно? Если нет танков, где я тебе возьму? Вон, завтра будет два «БТ» и «двадцать шестой». Можешь забирать. А ни «КВ», ни «Т-34» нет, и не будет. Запчасти отсутствуют напрочь.
Он зол до невозможности, и я легко читаю его мысли: припёрся тут какой-то, а если действительно не найти ничего? Что тогда? Решаю действовать по-другому.
— Как зовут-то, товарищ полковник?
— Ты мне, майор, мозги не пудри. Пойми меня правильно — нет тяжёлых машин. Ничем не могу помочь.
— Ну, хоть переночевать то где можно? И как бы мне с командованием своим связаться?
— Вон в той комнате коммутатор. Там и поговоришь. А поспать… На чём приехал?
— Да во дворе стоит…
— Загоняй сюда. Тут хоть тепло…
— Ладно…
Мы подходим к калитке, прорезанной в широкой створке. Начальник открывает массивный висячий замок, и при виде нашей «четвёрки» замирает с раскрытым от удивления ртом. Я же с невозмутимым видом машу высунувшемуся из люка механику:
— Коля, загоняй сюда!
Тот кивает, двигатель глухо урчит, и угловатая махина осторожно вползает внутрь, чтобы не дай Бог чего не помять…
Небо было фиолетово-синего цвета, такое бывает только зимой. Неяркое солнце красного цвета озаряло вьющий в высоте фигуры высшего пилотажа маленький самолётик. Время от времени с плоскостей машины срывались белесые струи уплотнённого плоскостями воздуха. Группа лётчиков в тёплых овчинных полушубках заворожено следила за юрким самолётом, время от времени разражаясь восхищёнными возгласами в адрес пилота.
— Даёт Столяров!
— Классный лётчик!
— Ему не штурмовиком, а истребителем быть! Вот где талант пропадает!..
С не меньшим вниманием, чем остальные, за виражами истребителя наблюдали ещё двое, стоящие на крыльце небольшого домика.
— Так что скажете, Павел Андреевич? Согласны?
Тот, что пониже, вздохнул, и, кивнув, бросил:
— Согласен, Леон Давидович…
— Значит, так и решим. Звено Столярова, вся его пара, Лискович, Власов. Не хочется их отпускать, но, сами понимаете — приказ есть приказ.
Зашипел в сугробе отброшенный окурок, хлопнула дверь дома. Между тем истребитель пошёл на посадку. Блеснул на солнце прозрачный диск пропеллера, бесшумно за рёвом мотора вышли стойки шасси. Красная резина покрышек зашелестела по укатанному снегу взлётного поля. После короткого пробега остроносая машина развернулась и вырулила к месту стоянки. Сдвинулся назад угловатый фонарь, на плоскость крыла вылезла почти квадратная из-за толстого мехового комбинезона фигура в шлеме и легко спрыгнула на укрытую настом землю, прихлопнула друг о друга унтами.
— Как там, товарищ капитан?
— Ух, здорово, Семёныч! Понимаешь, небо — оно всегда небо!
— А этот как? — техник кивнул головой в сторону замершего неподвижно на стоянке трофейного «Ме-109», на котором летал пилот.
Лётчик задумчиво ответил:
— Знаешь, Семёныч, врать не буду. Получше наших будет… Но кое-что я нашёл. Завтра попробуем с ребятами.
— Хорошо бы, товарищ капитан. А то ведь жгут нас почём зря!
— Вот утром и посмотрим. Как там говорится? Утро вечера мудренее?
— Так точно!
— Не знаешь, кстати, что там нам за кино привезли?
— Механик сказал, вроде как «Цирк».
— Слыхать слыхал, но сам не видел…
Пилот забрал у техника заботливо согретую за пазухой шапку-ушанку, сменил на неё шлем. Затем, неуклюже переваливаясь, пошёл к засыпанным снегом казармам, где размещались лётчики эскадрильи, закуривая на ходу…
Его приход все отметили восторженным гулом, впрочем, быстро стихшим при появлении начальника особого отдела части майора Чебатурина. Раздвинув плечами лётчиков «особист» появился перед капитаном и крепко пожал ему руку, хлопнув по широченному плечу:
— Здорово, Володя! Ты из «мессера», наверное, все соки выжал?
— Да нет, товарищ майор. Оставил на всякий случай. Он нам ещё пригодится…
Оба подмигнули друг другу. Капитан и майор были знакомы давно. Ещё с огненного сорок первого. Вместе выходили из окружения, участвовали в боях. Неоднократно Чебатурин летал вместе со Столяровым в качестве воздушного стрелка на переделанном полковыми «Кулибиными» «Ил-2», что было редкостью по военным временам. Обычно товарищи из НКВД старались отсидеться в тылу, терроризируя окружавших их военнослужащих. А этот слыл настоящим человеком, честным и прямым воином, не боящимся говорить правду в глаза любому начальству. За что был не любим, и уважением в среде больших звёзд в петлицах, не пользовавшийся. Но майор был хорошо известен самому Лаврентию Палычу, поэтому трогать и подсиживать Чебатурина опасались, резонно понимая, что в случае чего — полетят их головы. Именно майор спас горячего капитана под Клином от внезапно вылетевших из-за тучи «охотников», свалив длинной очередью из крупнокалиберного пулемёта воздушного стрелка одного, и тяжело повредив второго…
— Ладно, Володя. Пошли. Тебя Леон Давыдыч видеть хочет.
И добавил, обращаясь ко всем остальным:
— Он скоро, ребята.
Если бы кто другой сказал такое пилотам, то услыхал бы недовольный гул, а то и кое-что покрепче. Но «особиста» в полку уважали. Поэтому разошлись молча, проводив взглядами Столярова и Чебатурина, скрывшихся за дверью штаба.
Внутри штабного домика было жарко натоплено, и капитан позволил себе расстегнуть комбинезон.
— Доложите подполковнику Рейно, что капитан Столяров по его приказанию прибыл. — обратился он к дежурному. Но дверь комнаты распахнулась, и на пороге появился сам командир полка, подполковник Рейно Леон Давыдович.
— Заходи, капитан. Давно тебя ждём с Павлом Адреевичем.
Следом за Столяровым в комнату прошёл и начальник особого отдела.
— Присаживайся, Володя. Получен приказ Верховного командования об откомандировании троих лётчиков-штурмовиков в распоряжение Управления кадров Воздушного Флота. Причём, лучших пилотов!
Командир поднял к верху указательный палец, выделяя многозначительность фразы.
— Мы тут посовещались, и решили, что твоя тройка и поедет в командировку. Ты у нас самый опытный, всю войну с первого дня прошёл и живой. Тем более — кадровый военный, а не «взлёт-посадка». Да и ведомые твои — асы ещё те. И как ни жаль мне полк ослаблять, но лучше тебя у нас нет, поэтому никого другого отправить не можем.
Капитан с досадой сжал массивный кулак, но промолчал. А что делать? Есть приказ, его выполнять надо. Поэтому ничего другого не оставалось, как произнести:
— Слушаюсь, товарищ подполковник. Когда выезжать?
Тут уже усмехнулся комиссар Лукницкий:
— Вот какой шустрый. Не надо никуда выезжать. Завтра, в 10.00 к нам «ТБ-3» сядет. На нём и полетите. А машины свои в полку оставите.
— Есть, товарищ батальонный комиссар. Разрешите идти, товарищ командир?
— Идите, капитан. И — молчите. Вам всё ясно?
— Так точно.
— Выполняйте.
Столяров молча поднялся, отдал честь, и повернувшись, рубанул к выходу нарочито строевым шагом… Когда за ним захлопнулась дверь, Рейно повернулся к «особисту»:
