для моего организма представляют не жиры, не белки и не углеводы, а спирты. Как химик художникам, я вам скажу, чисто по секрету, что ещё в десятом веке Авиценна заявил: — «Не бывает ядовитых ядов и лекарственных лекарств. Яд и лекарство — это одно и то же, вопрос всего лишь в дозировке». В этом деле Авиценна является безусловным авторитетом по сегодняшнюю пору, и, между прочим, написал «Канон врачебной науки». С его подачи студенты химического факультета БГУ имени В.И.Ленина подошли к вопросу дозировки со всей полнотой ответственности. Для определения количества активных веществ, поступающих внутрь человека с пищевыми продуктами питания, мы разработали специальную единицу измерения «Лигорыл». Исчисляется она по формуле: количество литров этилового спирта умножается на его концентрацию в продукте, выраженную в объёмных процентах, затем полученное значение делится на количество пьющих рыл. Сокращённо Лигорыл выражается так:
Литр * Градус / Рыло (литр, на градус, на рыло).
Единица получилась весьма удобная и информативная. После небольшой серии лабораторных экспериментов мне удалось установить, что лично я от семнадцати лигорыл делаюсь пьяным, от восемнадцати пою, от двадцати хожу по синусоиде, а двадцать два лигорыла вызывают у меня полный отрубон. То есть, если я натощак в одно лицо откушаю поллитровую бутылочку водочки, то следующая рюмка объёмом 50 мл срубит меня с копыт. Эти знания стали революционным прорывом в жизни человечества, по значимости сопоставимым с изобретением колеса и приручением электричества. Без единицы «Лигорыл» все мучались в терзаниях и сомнениях.
В те времена в Советском Союзе у водки было всего два состояния: в магазине водка либо есть, либо её нет. Не могло быть так, чтобы студенты в общаге собрались скоротать вечерок и предложили бы: «Давайте накатим по три рюмочки «Столичной»? Этого невозможно было сделать, потому что ты мог прийти в магазин и не обнаружить там никакой «Столичной». Зачем ты будешь с дружбанами за неё договариваться? Однако советская торговля никогда не бросала нас на произвол судьбы, и мы точно могли рассчитывать, что не будем обречены вечером засыпать в трезвости и тоске. Что-нибудь советская торговля в магазин непременно должна была доставить. Загадка заключалась лишь в названии зелья. Легко можно было угодить в ситуацию, когда мы договорились испить по три рюмочки «Столичной», кто-то взял сброшенные в общак деньги, прилетел на крыльях любви в магазин, а там вступила в силу ситуация «водки нет». Водки нет, зато пиво есть. Или «Агдам». Или «Ркацетели». Что делать в такой ситуации? Бегать между магазином и общагой, метаться в нудных переговорах, договариваться по сколько рюмок пацаны захотят выпить «Агдаму»? А вдруг кто-то упрётся рогом и захочет испить кастрюльку пивка? Что в такой ситуации делать? По мобиле из магазина позвонить дружбанам было невозможно, потому что ни у кого в Союзе не было тогда мобилы, даже у самого Андропова. Тут и пришла к нам на выручку единица измерения «Лигорыл». С этого момента наступила полная прозрачность и ясность в этом вопросе. Переговоры по вечерам стали происходить в лёгкой и непринуждённой манере. Примерно так:
— Сколько брать?
— Давай, 20 лигорыл.
— Да, ну, не надо напиваться. Давай по семнадцать и по койкам.
— Тогда давай по восемнадцать. Поорём песен под гитару, а потом — по койкам.
После такой содержательной, насыщенной интеллектом беседы, любой сопляк шагал в магазин с карманом мелочи и сияющей улыбкой на устах. Он был твёрдо уверен, что вечер не пройдёт даром, даже если водки нет. Он пересчитает оговоренную цифру лигорыл либо в винный, либо в пивной эквивалент быстро, оперативно, почти без логарифмической линейки.
Пока я обдумывал всю эту важную научную информацию, Орёл устал махать руками, утёр рукавом гимнастёрки со своего подбородка слюни, набрызганные в порыве вещания, и удалился в СПС покемарить в отдыхающую смену. Саня Манчинский смахнул набежавшую от приступа ржачки скупую сержантскую слезу и полез похрапеть в другой СПС. Главное, чтобы подальше от Орла, иначе этот негодяй опять начнёт что-нибудь рассказывать, и тогда хрен уснёшь, а ночью на посту будешь спички себе вставлять в глаза, чтобы веки не закрывались.
После представления Орлова мне не хотелось смеяться, а грустно думалось в моей подстриженной башке, что, по большому счету, тут надо плакать. Что Орёл видел за свою короткую жизнь? Что он успел попробовать? Пять стаканов «Агдама» и пережмякать всех девок в деревне? Офигеть, достижение. А зачем это делать, какой в этом смысл, какое удовольствие? Он же был пьяный в зюзю, назавтра хрен вспомнил их имена. Да и женщина должна быть у пацана одна, и не взмыленная, а напомаженная.
После «представления» Орлова я подумал: — «Боже, кого в армию призывают — обнять и плакать». Пацан дожил до восемнадцати лет, а в его башке было пусто, как зимой в скворечнике. Он ещё не успел ничего ни понять, ни осознать, а его взяли в военкомате под белы рученьки и закинули на гору Зуб Дракона. Теперь он грязный, голодный и замученный постоянной жаждой ходит за водой по душманским минам и в него каждый день стреляет душманский ДШК, а когда он спустится с Зуба Дракона, его снова будут пинать узбеки. А впереди ещё полтора года горной войны. Доживёт он до дембеля?
