он вставал), я, жена, узнавшая, что ее муж уехал на СВО, от родственников, а не от него, я мучила телефон и слала месседжи на выключенный номер: «Любимый, ответь».
Он-то в это время где-то бегал, где-то прятался от каких-то «кассеток» (нет, я и сейчас не знаю, что такое «кассетка», даже знать не хочу, я знаю только, что это опасно и убивает всех), в кого-то там стрелял, а я сидела за три тысячи километров от этой херни и просто… просто не понимала, терзала телефон, не понимая, кому я пишу, живому человеку или покойнику…
Наш с ним путь — это наш с ним путь.
Он, как и путь любой другой семьи, уникален и неповторим.
Я расскажу, мне нечего скрывать и нечего стыдиться.
Все мы по-разному сошлись со своими мужчинами, с любимыми и не очень, и по-разному сложились наши жизни до того, как были защелкнуты наручники на их руках.
И после этого наши жизни сложились по-разному.
Кто-то остался за колючей проволокой, а кто-то уехал, прорываясь сквозь ад к дому.
И я пишу в первую очередь вам, тем, чьи мужья, братья и сыновья сделали этот выбор.
А шире я пишу тем, чьи мужчины были и есть там, за какой-то мифической «ленточкой», шире я пишу всем, кто смотрел в выключенный телефон, несмотря на весь груз накопленных обид, недосказанностей и претензий. А эти обиды у всех есть.
Я пишу Свете из Иванова, Маше из Челябинска, Зульфие из Альметьевска, всем тем женщинам, чьи мужчины были или есть там — на СВО.
Контрактники, мобики, добровольцы — я не знаю, как там они между собой вообще разбираются.
Моя исповедь — это исповедь женщины, глядящей сквозь тысячи верст в выключенный телефон бойца, отправившегося на БЗ.
А личное, индивидуальное?
Ну, давайте переместимся в июль 2002 года…
Глава I
Мальчик с барсеткой
Я шла дворами окраин Екатеринбурга.
Побитая, злая и, что самое главное, ущемленная несправедливостью своего тупого бабьего конфликта.
Господи, даже под расстрелом я не вспомню, в чем там была суть, кроме того, что мне незаслуженно прилетело фотоаппаратом по голове.
Я шла и горько плакала.
И как из-под земли нарисовались они.
Какой-то улыбчивый и душевный паренек в очочках и какое-то мрачное тело рядом с ним, в футболке «Адидас три полоски» и барсеткой под мышкой.
И нет, мой муж в этой схеме не был улыбчивым пареньком в очочках.
Паренек в очочках возжелал куража над беззащитной девочкой в глухих дворах Екатеринбурга, а мрачный типок в футболке «Адидас» взял меня за руку и просто увел с собой куда-то в очаги цивилизации.
Они крепко поругались тогда с пареньком в очочках, и до последней минуты я, моментально протрезвев и осознав, в какую ужасную историю едва не вляпалась, не могла подготовиться к развитию ситуации.
Но она решилась сама собой, без моего участия.
Меня будто взяли на буксир и выволокли из района на широкую светящуюся огнями улицу.
«Ну, — сказал паренек в «Адидасе», — тебе туда, а мне туда».
И махнул рукой в диаметрально противоположных направлениях.
И тогда я сделала то, что определило всю мою дальнейшую жизнь на десятилетия вперед.
Я сказала: «Поехали со мной».
И он поехал.
А предложение мне сделал через полтора месяца.
И в декабре мы поженились.
Могла ли я подумать, что спустя двадцать лет мой мальчик с барсеткой взгромоздится на БТР и поедет со штурмовой группой вламываться в чьи-то там окопы?
Да упаси Бог.
Я думала только о том, что урвала кусочек своего женского счастья.
Что у меня есть теперь любимый муж, которому за счастье целовать мою шею, грудь, живот…
И никто и ничто не отнимет у меня мой кусочек женского счастья.
К своим двадцати годам, вынашивая первого ребенка, я искренне считала себя женщиной, хлебнувшей горя выше крыши и теперь награжденной простым житейским счастьем…
Но все только начиналось…
Наверное, самой большой моей ошибкой было то, что я не отговорила его заниматься бизнесом. Напротив, вдохновляла и укрепляла веру в успех в человеке, который, как оказалось, не был для этого рожден.
Ему нужно было книжки писать. Это у него получалось. Не тянуть лямку скучной и неинтересной работы в офисе, а себя находить в творчестве.
Я была его «злым гением», наверное.
Ведь он чувствовал мою поддержку, начиная в далеком 2008 году это заведомо гиблое дело.
Он совершенно не умел руководить людьми. В нем не было предпринимательской жилки. С первых же месяцев его фирма обросла долгами, как какой-то камень в лесу мхом.
Жилки не было, но вот упрямство, не упорство, а именно упрямство, у него было.
И неумение понимать, когда речь идет о том, чтобы скакать на мертвой лошади, а когда действительно надо идти до конца.
Он все воспринимал как сложности, какие надо преодолеть, поэтому стучался в закрытые двери и упорно пытался прыгнуть выше головы.
Видя, ощущая тщетность и пустоту своих попыток, погружался надолго в тяжелую, отравляющую все вокруг депрессию. Создавал невозможную, невыносимую атмосферу вокруг себя. Искал какие-то решения, осуществлял их — и в итоге еще больше и еще глубже погружался в бездну.
Какое-то время, сколько хватало сил, я пыталась его поддерживать, вдохнуть в него тающую веру в себя. Но потом настал период какой-то тотальной усталости и смирения.
Будь что будет. Идет как идет.
Меж тем звоночки звенели вовсю.
Латая дыры в своем бизнесе, он постоянно вляпывался в какие-то непонятные и непрозрачные для меня мутные схемы.
Какое-то время все это как-то решалось и утрясалось, а потом в нашей жизни появились они: капитаны, лейтенанты, майоры с красными корочками. Все будто на одно лицо, выведенные в каком-то одном инкубаторе.
Обыски, допросы и — в один не самый приятный день — повестка в суд.
Суд длился долго. Какими-то силами дело возвращалось прокурору, дорасследовалось, снова уходило в суд, передавалось из одного суда в другое.
Самые тяжелые, мучительные и томительные дни, недели и месяцы.
Понимала ли я, куда это все двигается и чем закончится?
Наверное, каким-то отстраненным сознанием — да, понимала. Просто по логике событий и надвигающейся закономерности.
Но понимать — это одно, а пережить — это совсем другое.
Глава III
Бандитский Екатеринбург
Помимо тревожных звоночков по эту сторону закона, у мужа постоянно где-то на горизонте маячили те или иные проблемы с криминальным миром.
Калейдоскоп разного рода бандитских типажей,
