— Ожил, герой?
— Есть до смерти захотел… Вещмешок не могу найти…
— О, то дело! На поправку, значит? Сейчас… я вроде тоже проголодался.
Исаков приносит свой вещмешок. Некоторое время они молча, с аппетитом едят хлеб и мясо, сталкиваясь в темноте руками.
— Полегчало, сержант?
— Ослаб малость. Нога дюже ноет и бок… Как, по-твоему, выкарабкаемся?
— Рук не опустим — выстоим. Одно боюсь: ночью чтоб фриц не полез… Да ночью он не любит, потрепали мы его за день-то, тоже, небось, передышки хочет. На заре, может, начнет, тут уж смотри, сержант.
Но думаю, не очень-то будет на рожон лезть, капут его дело. Наши вон на Днепропетровск тронулись. Не до нас фрицу, сам, поди, думает, как скорее удочки отсюда смотать.
За ночь Исаков не раз высказывал товарищам свои мысли, голос его звучит убежденно и твердо, вселяя бодрость в душу раненого сержанта.
— Автомат-то не потерял?
— Ну ты скажешь тоже… Вещмешок могу потерять, а оружие всегда при мне. Вот он.
— Да я к слову… Пойду, сержант. В случае чего, ты…
— Ясно.
Исаков идет дальше, улыбаясь в темноте своим мыслям. Он сильно устал за сутки, его клонит ко сну, но уснуть сейчас — самое опасное: только четверо их осталось, кто может неустанно следить за врагом.
— Не заснул, сержант? — окликает он, безошибочно останавливаясь у знакомого, неразличимого в темноте окопчика.
— A-а… Милосердная сестричка! — с дружеской усмешкой отзывается невидимый сержант Одинцов. — Взгляни давай. Шум какой-то… не нравится мне.
Исаков втискивается в окоп рядом с сержантом. В расположении противника происходило какое-то скрытое неясное движение. Оба высунулись из окопа, вглядываясь в черную мглу. Тишину ночи оборвали вдруг частые, показавшиеся очень громкими выстрелы. Белая ракета взвилась над траншеей противника, заливая все дрожащим, призрачным светом. Стрельба вспыхнула и на флангах; заговорили пулеметы.
— Беги к ротному, разбуди, — тревожно приказал сержант. — Ох, не по нутру мне эта музыка. Скорей беги!
Лейтенант Белов встрепенулся, как только Исаков тронул его за плечо.
— Затевают что-то фрицы, товарищ командир.
Белов рванулся было, но тут же, ахнув, сел опять.
— Черт… Помоги мне… Времени сколько?
— Третий час.
— Почему не разбудили?
— Вам отдых требуется, товарищ гвардии…
— Хорошенькое дельце… Отдых. Что за чехарда там?
Он встал, поддерживаемый Исаковым, и в первую минуту ничего не мог сообразить. Стрельба у противника сильная, но ни знакомого посвистывания пуль, ни характерного разрыва их при ударе о землю.
— Пули-то, видно, идут много выше нас, — заметил Исаков, примостившись рядом с командиром на бруствере. — Будто спросонья палят.
— Тут не то, друг. Стрельба-то идет с двух сторон…
— И правда, с двух! — радостно вскричал Исаков. — Да то ж наши стреляют, товарищ лейтенант!.. Максим бьет! Он! Точно!
Белов почувствовал, как сладостно забилось сердце и задрожали от волнения ноги.
— Казакова сообщила! Факт! Вот девушка!
Со стороны противника вспыхнуло в ночной мгле раскатистое «ура!». Невидимые однополчане будто приветствовали своих заждавшихся соратников, будто говорили им через вражеские позиции, что они здесь, что они пришли.
— На-аши! — закричал Исаков, повернувшись к траншее. — На-аши! Наши, товарищ лейтенант!
Он вдруг обхватил руками Белова и так стиснул его во внезапном порыве, что тот охнул.
— Да ты с ума сошел! На мне ж живого места нет!
— Простите, товарищ лейтенант. Запамятовал я.
— Беги, передай Одинцову: пусть две красные ракеты выпустит над нашей траншеей.
Стрельба в стороне противника то разгоралась, то ослабевала, распадаясь на отдельные очаги. Дело там, видимо, быстро шло к развязке.
— Наши! Наши пришли! Братцы… наши! — радостно, во весь голос кричал Исаков, бегая по траншее.
Белов жадно смотрел вперед, счастливая улыбка застыла на его измученном лице. «Выстояли… Выдержали», — повторял он, чуть шевеля сухими, растрескавшимися губами. Ему хотелось дойти до Князева, сказать ему об этом — для парторга такая весть была бы лучше всякого лекарства, — но без посторонней помощи он не мог сделать и шагу.
Высоко, раздвигая непроглядную тьму, взвились красные приветственные ракеты. Они еще не упали на землю, как в траншее вспыхнуло троекратное «ура». Кричали нестройно и не очень громко, но однополчане услышали и ответили таким могучим и дружным «ура!», что заглушили шум утихавшего боя.
Кто-то не выдержал, вылез из траншеи и встал во весь рост, освещенный мерцающим светом ракеты. Рядом с ним появился второй человек, третий, четвертый… И вот Белов с завистью увидел, что все они бросились вперед, к вражеским окопам. Оттуда навстречу им тоже спешили бойцы, что-то крича и размахивая автоматами.
Впереди всех бежал рослый плечистый капитан, командир третьего батальона, в который входила седьмая рота…
