Обзаводились жильем и одновременно совершали вылазки на дорогу. Разумеется, это совсем не то, что хотелось бы, но успехи были налицо: во-первых, немцы почти перестали передвигаться в одиночку. О чем это говорит? Нервничают фашисты, боятся, а это значит, что даже в своем тылу изматываются. Во-вторых, прибежали в лес с одной неисправной винтовкой, а теперь у каждого и автомат, и пистолет, и гранаты; и запасец оружия некоторый создан. Наконец, в-третьих, питание не ахти какое, но исключительно за счет немцев.
Разве все это плохо для начала?
Однако есть и ошибки. Основная — совершенно напрасно сторонились всех местных жителей. Судя по рассказу Виктора, деревни лишь для вида покорились немцам. Значит, уже с сегодняшнего дня нужно начать устанавливать связь с местным населением. И возложить это на Виктора: у него уже есть знакомые — дед Евдоким, Афоня с женой, Клава…
Да, пусть Виктор обязательно принесет комсомольский билет, покажет его…
Всю ночь не спал Василий Иванович и забылся только под утро. Но в это время проснулся Григорий, который сегодня дневалил. А он ничего не умел делать тихо. Вот и теперь, пока вылез из землянки, растолкал всех, а потом ничего лучше не придумал, как прокашливаться у самого входа.
И что интересно, скажи Григорию, что он не уважает товарищей, — кровно обидится. И по-своему будет прав: для товарищей он ничего не пожалеет, на любую пытку пойдет. У него просто самоконтроль отсутствует, вот и получается, что, вроде бы оберегая сон товарищей, он нещадно будит их.
Василий Иванович вздохнул и сел. Тотчас зашевелился Каргин и сказал совсем не сонным голосом:
— Пташка-кинареечка в наряд пошла — прощай постеля, не горюй, не грусти, пожелай нам вовремя пожрать.
— Сам-то чего орешь? На Гришку не надеешься? — огрызнулся Юрка, но в голосе его не было настоящей злости. Он просто хотел поспорить, однако Каргин не клюнул на приманку, и Юрка в два прыжка выскочил из землянки, заорал на Григория: — Ты чего, гад, базаришь? До побудки еще час, а шумишь, как недорезанный! Вот погоди, чернявый красавец; я завтра заступлю на дневальство, так и не в такую рань тебя вздыблю! — И уже совсем неожиданно для Виктора: — Дров-то наколол или помочь? Я это мигом могу…
— Два громкоговорителя, — заметил Павел, который лежал рядом с Виктором. — Слушай, Самозванец, а отец у тебя где? Узнать не пробовал?
Виктор, особенно когда было невероятно трудно, часто вспоминал отца, даже тосковал о нем, а вот искать не додумался.
— А у кого узнаешь?
— У тех, кто в Пинске тебя выручил. Видать, мужики стоящие.
— Не сообразил.
— А соображать не каждому дано. Это бабу облапить большого ума не надо. Там, как ученый Павлов доказал, за человека инстинкт действует, — затараторил Григорий, который, послав Юрку за дровами, уселся у входа в землянку.
— Испарись, граммофон! — простонал Павел, и вслед за этим что-то мягкое шлепнулось в Григория.
Тот отшвырнул подальше в лес предмет, ударившийся в него, и немедленно пожаловался:
— Обращаю ваше внимание, товарищ комиссар, этот несознательный тип в меня противогазной сумкой бросил. Так сказать, казенным имуществом раскидывается. Кроме того, как я сейчас лицо должностное…
— Комиссар мне велел во всем этом разобраться, — сказал Каргин, вставая.
Григория будто вихрем унесло из землянки.
Немного погодя, умывшись ключевой водой, пили кипяток и жевали хлебные лепешки, напоминающие прессованную фанеру.
— Еда заграничная, галета немецкая, а ты морду воротишь! — набросился Григорий на Виктора.
— Просто так…
— Просто так, без мысли, полуумки живут. Взять нашего Павла. Имущество казенное выкинул куда-то, оно мокнет, а он и в ус не дует. А почему? Привык, что дядя за него всегда думает.
— А с чего, Гришенька, мне над этой проблемой голову ломать, если то барахло твое? — с самым простецким видом спросил Павел.
Виктор расхохотался, а Григорий, почему-то зло глянув только на него, метнулся в кусты и долго шарил там, вполголоса матерясь.
— Я бы, Ваня, хотел мысли кое-какие высказать. Не возражаешь? — начал комиссар, и все посерьезнели. — Землянка наша, как я и говорил, оказалась мала. Еще одного человека примем, а дальше как? Да и печка отсутствует, а зима не за горами.
— Опять всем одной лопатой ковыряться? — огрызнулся Юрка. — Да и не господа те, кто придут. Пусть Самозванец себе хоть нору, хоть дворец роет…
— Рыть и по-настоящему оборудовать землянки будем мы… Тебе, Виктор, задание другое. Сегодня пойдешь обратно в деревню.
— И почему людям так везет? — всплеснул руками Григорий. — Ему, товарищ комиссар, еще нет восемнадцати, малолетка он! Ей-богу, пошлите меня, и я такую бабу обуздаю — закачаетесь!
Деревянная ложка звонко ударила в затылок Григория. Он прикоснулся пальцами к ушибленному месту, покосился на Каргина и замолчал.
— Поговори с дедом. Нам бы две или три пилы и несколько лопат для начала, — продолжал Василий Иванович, словно ничего и не случилось.
Задание, которое давали Виктору, обсуждали обстоятельно, стараясь предугадать и предусмотреть всякую неожиданность. Решили, что для деда Евдокима и Клавы он пусть пока так и остается лейтенантом, а для всех прочих, если это еще возможно, — мужем Клавы. И жить ему в деревне до сигнала, который будет в свое время дан, изучать народ, обстановку. Не раскрывая отряда, постараться навербовать помощников. И будет просто замечательно, если он сумеет раздобыть приемник!
Но первоочередное — лопаты и пилы. Чем больше, тем лучше. Их сегодня же ночью передать Юрке, который пойдет провожатым и будет, если потребуется, до утра ожидать его в лесу, напротив домика Клавы.
— Двоим бы надо с Самозванцем идти, лопаты и пилы не так просто тащить в такую даль. Да и вообще, на всякий случай, — начал было Григорий, но Каргин властно оборвал его:
— Опять за дружком тянешься?.. Я о другом думаю… С оружием или без оного идти Витьке? Если с оружием, то с каким? Пистолет вернуть или немецкий автомат подбросить?
— Автомат, он злее бьет, — немедленно отреагировал Григорий.
— Лично я пошел бы без оружия, — заметил Павел и, когда все уставились на него, пояснил: — Встретится патруль фашистский, а у Самозванца оружие. Остается — бежать или верная смерть. А без оружия совсем другое дело! «Остановись!» — приказывают. «С нашим удовольствием, стою». — «Куда идешь?» — «Домой, к жене, в деревню такую-то!» — «А если проверим?» — «Милости просим, гостями будете!» И обыск учинят — ничего не найдут.
— А ты, Виктор, как сам считаешь? — спросил Василий Иванович.
— Я?.. Мне с оружием удобнее. Меня с ним видели. И Клава, и дед Евдоким…
— Быть посему, — решил комиссар, и, простившись с новыми товарищами, Виктор зашагал за Юркой.
— Эй, Самозванец! — окликнул его Григорий, догнал и сказал скороговоркой: — Ты, парень, там поаккуратней. Комиссар с Каргиным и шибко строгими быть могут.
3
Юрий ушел с Виктором. А Каргин с Павлом отправились осматривать окрестности, чтобы попытаться найти для землянки более подходящее место; здесь и сейчас сырость, а что будет весной, когда, как в народе говорят, даже из камней вода течет? Исчез и Григорий. Вздумал грибов насобирать, грибовницей порадовать. Вот и получилось — все разошлись, у всех дело есть. Один он, Василий Мурашов, сидит у землянки, греется на солнышке. На большее пока не способен.
Остаешься один — всегда мысли одолевают. Вот посмотрел вслед Виктору, а уже какая-то сосущая тоска навалилась, уже стоят перед глазами сыновья — Сергей и Никита, стоят, хоть что ты делай!..
Старший, Сергей, на год моложе Виктора. Такой же брюнетистый и по-юношески непосредственный…
Интересно, чем сейчас сыновья заняты? Хотя можно с уверенностью сказать, что они на уроках в школе: сегодня 29 сентября. И перед глазами уже не только сыновья и жена, но и двухэтажное рубленое здание школы. В позапрошлом году ее открыли и всем приезжим с гордостью показывали химический кабинет, где был вытяжной шкаф: уже одно это делало деревенскую школу похожей на городскую. Знай наших!
Однако у Виктора ботинки совсем развалились. Надо, пожалуй, посоветовать Каргину, чтобы ребята снимали одежду и обувь с убитых немцев: сюда ведь ни интендант, ни кооператор не приедут.
И ни в коем случае нельзя допустить, чтобы люди окончательно оборвались или начали обмундировываться за счет деревенских. Случится такое — первый спрос с него, Василия Мурашова: он старший и должен все предусмотреть.
А память уже подсовывает из далекого детства картину. Тогда он был просто Васяткой и жил у деда в Котельниче. Дед встал перед глазами таким, каким видел его в последний раз: с серебристой окладистой бородкой, недоумевающей улыбкой и кровью на виске. Кровью потемневшей и ссохшейся.