Сощурившись от встречного ветра, Нина улыбнулась и чуть-чуть ближе пододвинулась ко мне.
Грузовик летел вдоль улицы Горького. Движение людей из города заметно сократилось… По Садовому кольцу шли войска, целые соединения, прибывшие из Сибири, с Дальнего Востока, из забайкальских степей. Нестройными колоннами шагали бойцы, с изумлением озираясь на каменные и молчаливые строения столицы; лошади, звонко цокая подковами по асфальту, тащили пушки, повозки, кухни; медленно пробирались машины с боеприпасами. Рота за ротой, полк за полком… Я знал, что каждую дивизию, новую часть, прибывшую из глубины России к фронту, проводили по улицам Москвы — пусть москвичи знают, что у нас есть свежие боевые силы, способные остановить вражеские армии.
Шофер, немолодой уже человек с небритыми впалыми щеками и угрюмым взглядом, подвез нас к первому попавшемуся загсу. Я выпрыгнул из кузова и помог Нине сойти. В помещение вошли все четверо.
Загс был закрыт. На замке висела, как брелок, большая сургучная печать. Мы с Ниной переглянулись, я уловил в глазах ее разочарование. Чертыханов, как бы в отместку за такой прием, два раза стукнул кулаком в дверь.
— Удрали, черти! Мы сами виноваты, товарищ капитан: всяких задерживали, а вот эти бюрократы не попались. Мы бы попридержали их для такого случая… Но ничего, не огорчайтесь, не один загс в Москве.
Мы опять забрались в кузов. Машина помчалась по пустым улицам и переулкам. Студеный ветер бил в лицо, свистел в ушах, срывал с ресниц Нины слезы.
— Тебе холодно? — спросил я ее.
— Нет, что ты!
Мы заезжали еще в три загса. Они тоже были закрыты. Нина совсем приуныла. Она озябла, но в кабину перейти не соглашалась. Я торопил шофера.
Наконец нам повезло. На Красной Пресне в большом здании райкома и исполкома мы отыскали дверь с табличкой «Загс». В комнате полная женщина в распахнутом пальто укладывала в ящики толстые книги, картотеки, ловко забивая ящики гвоздями.
— Эй, тетя, оторвитесь-ка на минуту от ваших гробов! — сказал Чертыханов, подойдя к ней. — Успеете еще заколотить.
Женщина бросила на ящик молоток, обернулась к нему.
— Ну? — Шерстяной платок сполз ей на плечи, открыв растрепавшиеся волосы с прямым пробором, щеки женщины пылали от работы.
— Поженить надо людей, — объяснил Прокофий, кивнув на меня и Нину. Занесите их в книгу, документ выдайте.
Женщина села на ящик, усмехнулась, оглядывая нас.
— Ну и времечко выбрали для женитьбы…
— Для женитьбы Михаил Иванович Калинин расписания не устанавливал, ответил Чертыханов. — Кто когда захочет, тот тогда и женится, как по нотам. Ваше дело, тетя, скрепить государственной печатью их брачные узы.
— Не могу я этого сделать, дорогие товарищи, — сказала женщина. — Нет у меня печати, нет книг, нет брачных свидетельств.
— Как это так нет! — Чертыханов возвысил голос. — А в этих гробах что хранится? Вытаскивайте живее и пишите, нам ждать некогда. — Для острастки он положил автомат на край стола. Женщина небрежно отодвинула автомат.
— Ты этой игрушкой не балуйся, она ведь, кажется, стреляет…
— Стреляет, тетя, как по нотам.
— Вот и убери. Нет у меня ничего для такого случая. Все вывезено еще неделю назад.
— Куда вывезено?
— В тыл. Подальше от немцев. Зачем вы их сюда подпустили? — Она с насмешкой взглянула сперва на Чертыханова, потом на меня. — Воевать надо, а не жениться.
Нина тихонько рассмеялась, а Чертыханов сказал вкрадчивым голосом, в котором таилась угроза:
— Вы бы, гражданка, остереглись делать такие свои выводы, а то ведь мы можем про свою гуманность забыть.
— Не грози. — Лицо женщины потеплело. — Ты, видно, только с бабами и горазд воевать.
Чертыханов пошевелил белесыми бровями и наморщил картошистый нос.
— Я еще раз вежливо прошу вас: вытаскивайте ваши книги и давайте нам документ.
— Что ты так страдаешь, — сказала женщина Прокофию. — Не ты ведь женишься…
Чертыханов присвистнул.
— Я буду жениться, милая моя женщина, когда фашистов в землю вколотим. Наша Нина — девушка редчайшей красоты. Но со мной рядом, — вы уж извините, Нина, — будет стоять особа распрекрасная. Я даже имя ее знаю — Победа. Вот тогда и попробуйте не зарегистрировать нас!..
Женщина с веселым сокрушением покачала головой.
— Где только учатся люди так болтать языком… А с виду никак не подумаешь…
— Виды часто обманчивы, — ответил Прокофий. — Иной с виду-то герой, картинка, а поскреби его — трусом окажется, паникером, а то и провокатором. Мы ведь и в самом деле спешим, тетя. Обстряпайте нам это дельце, распишите их, и расстанемся по-хорошему. Это командир наш…
— Не могу, ребята, — сказала женщина. — Честное слово, не могу. И рада бы вам помочь. Ничего здесь нет… Ну потерпите немного, если любите друг друга, то расписаться всегда успеете. Да я и не регистрирую браки-то…
— Э, дорогая, так не пойдет, — сказал Чертыханов. — Где еще есть поблизости такой же бюрократический приют?
Мне надоело слушать спор Чертыханова с женщиной, не улыбалось и новое кружение по городу в поисках загса, а Нина готова была просто расплакаться. Я сказал Прокофию:
— Задержи, пожалуйста, эту гражданку здесь на некоторое время. Пойдем, Нина.
Мы поднялись на четвертый этаж, где помещался райком партии. Секретарь райкома стоял в своем кабинете за столом в пальто и в фуражке, широкий подбородок, обросший щетиной, казался тяжеловатым. Перед ним, по другую сторону стола, сидели двое посетителей. Секретарь кричал в телефонную трубку, резко взмахивая кулаком.
— Чего вы на них глядите! Призовите к порядку!
Секретарь швырнул трубку и устало рухнул на стул. Он снял фуражку и провел обеими ладонями по лысеющему лбу, по глазам. Затем с удивлением взглянул на нас, неожиданно и непрошено явившихся к нему.
— В чем дело, товарищи?
Я придвинулся к столу и сказал:
— Мы хотим пожениться.
Брови секретаря медленно поползли вверх.
— Жениться? — Он недоуменно посмотрел на посетителей, сидящих напротив него, как бы призывая их в свидетели. — Ну и женитесь на здоровье. При чем тут я? Не я же регистрирую браки.
— Знаю, что не вы, — сказал я. — Мы побывали в четырех загсах. Они закрыты. В вашем сидит женщина, но она не хочет нами заняться.
— А что у вас за спешка? — спросил секретарь. — Что это — неотложное мероприятие?
— Да, неотложное. Я ухожу на фронт. И вообще нам это необходимо. Поймите нас хорошо.
Секретарь поскреб подбородок.
— Да, причина подходящая… — Затем он снял трубку и набрал номер. Марья Сергеевна, это Баканин говорит. У тебя были капитан с девушкой? Ну?.. — Послушал немного, положил трубку и опять сказал: — Н-да… Неважные ваши дела, ребята… — Он взглянул на меня, потом на Нину. Она стояла у двери, взволнованная, ожидающая, смелая и несчастная. — Я прошу вас, сказал он посетителям, — подождите меня там… Такое дело…
Посетители молча встали и вышли.
— Как ваша фамилия, капитан? Мы, по-моему, с вами встречались?
— Так точно, товарищ Баканин. У ворот завода на Красной Пресне. А фамилия моя — Ракитин Дмитрий Александрович. — Я подал ему мандат Государственного комитета обороны. Секретарь одобрительно кивнул, улыбнулся и отошел к Нине. — А ваша?
— Сокол Нина Дмитриевна.
— Какую вы берете фамилию?
— Его. Ракитина.
— Очень хорошо. Подождите меня здесь. — Он вышел и вскоре вернулся, сказал мне: — А знаешь, капитан, твои ребята помогли нам: порядок хоть и с трудом, но наладили. Говорят, вы задержали главного инженера Озеранского.
— Да. Мы направили его в военный трибунал, — сказал я.
— Правильно, — одобрил Баканин. — Сукиным сыном оказался… Как выявляет людей лихое время! Многих ли вы еще задержали?..
Пока я кратко докладывал ему о действиях батальона, вошла девушка с листком бумаги в руках. Она подала этот листок секретарю.
На листке крупными типографскими буквами было написано: «ВСЕСОЮЗНАЯ КОММУНИСТИЧЕСКАЯ ПАРТИЯ (большевиков)». А чуть ниже было напечатано на машинке: «Брачное свидетельство». Баканин подписал этот лист.
Мы приблизились к нему. Он оглядел нас, стоящих перед ним плечом к плечу. Выражение его лица было торжественное и печальное.
— Не знаю, верно ли я поступаю юридически или нет, но по-человечески, по-граждански, по-отечески я объявляю вас мужем и женой. Будьте живы и здоровы. Будьте счастливы и будьте преданны до конца нашей матери Родине… — Он поцеловал сначала Нину, потом меня. — Желаю вам удачи, дорогие мои. Вручаю вам документ, временный, конечно, который вы можете потом обменять на другой. До свиданья.
Мы взяли самый дорогой для нас документ, поблагодарили секретаря и вышли — муж и жена.
А в это время по радио звучал голос Левитана, объявлявший о новом налете вражеской авиации на нашу столицу.
