Ознакомительная версия.
Сам Шелленберг пытался держаться в стороне от этой полемики, понимая, что, как самый младший по возрасту и занимаемому положению, может оказаться в личных врагах и руководства абвера, и руководства гестапо. А не хотелось бы.
— Напрасно вы считаете, адмирал, что фюрер пребывает в стадии эйфории. Да, был период, когда он и в самом деле полагался только на расчеты генштабистов, — Гейдрих отпил немного вина и, по-наполеоновски скрестив руки на груди, воинственно осмотрел своих собеседников. — Но теперь, когда план кампании вот-вот начнет осуществляться, он пытается осмыслить всю ту глыбу проблем, которую она за собой повлечет. Сегодня утром мне позвонил Гиммлер.
— Так-так, — постучал кончиками пальцев по краю стола Мюллер. — Это уже, как говорят ваши, Шелленберг, неудавшиеся шпионы, «источник, заслуживающий доверия».
— Оставляю за собою право на ответный выпад, — желчно улыбнулся Шелленберг.
— Та встреча, на которую вы, адмирал, возлагаете столько надежд, уже произошла. Вчера. И называлась «обедом у фюрера». Не стоит скорбить по поводу того, что мы не оказались в числе приглашенных. В конце концов, каждый из нас помнит свое место. Для нас сейчас куда важнее знать, что во время обеда фюрер был задумчивым, сдержанным и предельно сосредоточенным. И не скрывал, что настроение это вызвано необходимостью выйти на берег Рубикона.
— Но он говорил что-либо по поводу того, что русскую кампанию следует перенести на более позднее время, а возможно, и на год? И что существуют данные разведслужб, в частности абвера, которые не позволяют нам относиться к этой кампании легкомысленно?
— Извините, адмирал, но в последнее время фюрер не очень-то и полагается на данные нашей разведки. Почему это произошло — тема другого разговора.
Все, кто был за столом, прекрасно понимали, что прежде всего Гейдрих имел в виду ошибки Шестого управления, то есть вверенного ему управления политической разведки Главного управления имперской безопасности. Гейдрих лично занимался делами некоторых его сотрудников, а затем приказал Мюллеру и руководителю внутренней службы безопасности РСХА Штрекебаху провести основательную проверку и даже чистку его сотрудников. На двух из них даже заведены уголовные дела. Сути положения они, конечно, не изменили, Шестое управление требовало коренной перестройки организационной и агентурной деятельности. Но заниматься этим Гейдриху придется уже в условиях войны, что изначально осложняло его задачу.
— Так вот, — продолжил Гейдрих, так и не дождавшись сколько-нибудь внятной реакции шефа армейской разведки, — роль утешителя фюрера по праву взял на себя Борман, который сказал: «Я знаю, фюрер, какие напряженные у вас дни. Мне понятно, как вы волнуетесь. Но все мы понимаем, что успешное завершение русской кампании зависит только от вас. Бог избрал вас как свое орудие для решения судьбы всего мира. И, поверьте, никто лучше меня не знает, сколько в вас решимости выполнить эту миссию наилучшим образом. И так оно и будет. Мне известно, что вы до мельчайших подробностей изучили политическую и экономическую ситуацию в России, взвесили потенциальные возможности ее и наших союзников. Я очень внимательно ознакомился с вашим планом проведения русской кампании и нахожу, что в нем нет изъянов, которые бы заставляли поставить этот план под сомнение. Вы начали великое дело построения Великой Германии, и нет сомнения в том, что в очень скором будущем оно будет успешно завершено». Не могу ручаться за точность каждого слова, адмирал, но смысл его речи был именно таким.
— Борман… — морщась, недовольно проворчал Мюллер. — Если бы фюрер хоть на какую-то долю был так уверен в себе, как Борман уверен в своем фюрере…
— Вот-вот. Именно Борман очень часто мешает вести диалог с Гитлером, мешает вести беседу откровенно и по существу. — Канарис взглянул на Шелленберга, ища у него поддержки, однако бригадефюрер в это время предпочел внимательно рассматривать остаток телятины в своей тарелке. Но как только адмирал умолк, тотчас же поинтересовался:
— Ну, и как к его запрестольной речи отнесся фюрер?
— Очень сдержанно, — ответил Гейдрих. — В том смысле, что никакой уверенности в исходе кампании нет. И можно лишь надеяться, что в конце концов успех будет на нашей стороне.
— Да? — оживился Канарис. — Он так и сказал?!
— Могу изложить точнее. Он ответил, что никто не может быть абсолютно уверенным, что все учтено и взвешено. А посему приходится лишь надеяться и молиться, чтобы победителями в этой войне оказались германцы.
Канарис чуть было еще раз не воскликнул: «Да, именно так он и сказал?!», однако на сей раз что-то удержало его и от недоверия, и от непростительного восторга.
— Ну что ж, позиция фюрера заслуживает внимания, — задумчиво произнес адмирал. Если бы Гейдрих рассказал о звонке Гиммлера в самом начале их встречи, Канарис, очевидно, вообще воздержался бы от своей изобличительной речи.
— Как видите, адмирал, фюрер далеко не так беспечен и беззаботен, как некоторые из его военных советников.
На какое-то время за столом воцарилось напряженное молчание. Канарис прекрасно понимал, что его замысел не удался, ибо никто из этих людей в противостоянии фюреру поддерживать его не станет.
— И все же, как думаете, господа, — уныло спросил он, — когда фюрер намерен провести совещание с нашим участием?
— Уже после того, как наши войска подойдут к Минску и Киеву, — не стал церемониться с ним Мюллер.
— То есть боевые действия начнутся очень скоро?
Шелленбергу жалко было смотреть на шефа абвера. Он прекрасно понимал, чего стоило начальнику армейской разведки интересоваться у них, когда именно армия начнет свои боевые действия. Всем стало ясно: хотя фюрер еще и доверяет Канарису, иначе попросту убрал бы его с этого поста, тем не менее держит его на расстоянии и не рассматривает в качестве своего военного советника. А долго так продолжаться не может.
…Да-да, именно барон фон Штубер во время первой же встречи с ним в районе Ясс самым неожиданным образом вверг его в воспоминания, связанные с катастрофой дирижабля «Гинденбург», заявив, что буквально накануне войны с Советским Союзом Гитлер вдруг потребовал отчет о расследовании гибели этого супер-дирижабля.
— Как, разве это дело еще не закрыли?! — искренне удивился Гредер. — Я ведь в свое время лично возглавлял группу, которая занималась его расследованием. Возглавлял, правда, недолго.
— Поскольку лично отвечали за безопасность его полетов и даже чудом спаслись во время катастрофы. Впрочем, — смилостивился над ним Штубер, — об этом не будем.
— Однако в декабре 1938‑го фюрер…
— Совершенно верно: грохнул по столу и сказал, что этой катастрофой мы опозорились на весь воздухоплавательный мир, а расследованием — рассмешили всю полицию Европы.
— Не перевирайте, Штубер, фюрер такого не говорил! — побагровел штандартенфюрер. — Не создавайте ненужных легенд и слухов, особенно когда речь идет о воле и словах фюрера.
— Согласен, я слегка утрирую. Но лишь в том, что касается словесного, а не душевного возмущения фюрера. Извините, штандартенфюрер, что речь идет о группе СД, которую возглавляли лично вы… Но ведь каждому понятно, что вы лишь возглавляли общее руководство, а самим расследованием занимался следователь гестапо штурмбаннфюрер Ютгер и трое его помощников. Кроме того, Геринг подключал своих людей и агентов абвера в США.
— Все это мне известно, — еще более нервно отреагировал Гредер. Разговор происходил в кабинете штандартенфюрера, в присутствии начальника отдела абвера при группе армий «Центр» генерал-майора Роттена, который хотя и молчал, но по его реакции нетрудно было догадаться, что разговор его явно заинтересовал.
Они все трое ждали звонка из штаба группы «Центр», который должен был внести ясность в вопрос о действии полка «Бранденбург» после вступления германских войск на территорию Украины, а также о взаимодействии при этом абвера и СД.
— Как известно и то, что к этому делу был подключен американский резидент абвера на Западном побережье США некий Янке, который затем стал экспертом по разведке и шпионажу у заместителя фюрера Рудольфа Гесса.
— Вы считаете, — взъярился Гредер, — что подключение к операции этого «китайского гробовщика» Янке[17] каким-то образом помогло комиссии? Или хотя бы потенциально способно было помочь?
— Занятие, которое он себе избрал, может быть, не самое уважаемое в этом мире, — возразил генерал Роттен. — Но, во-первых, оно долгое время служило ему надежным прикрытием, а во-вторых, он — из тех немногих агентов абвера, которые не только не выклянчивали у Берлина все новые и новые суммы денег, но и сами способны были содержать как минимум половину германской агентуры в США.
Ознакомительная версия.
