Ознакомительная версия.
Постепенно полковник Гришин, видя, что не только у него болит душа за дивизию, стал больше доверять своим подчиненным и не лишать их инициативы.
Теперь главным было – выйти из окружения, встать в нормальную оборону, навести в дивизии настоящий порядок.
Мы мертвым глаза не закрыли…
К вечеру 18 июля соединения 20-го стрелкового корпуса выходили на дальние подступы к Варшавскому шоссе восточнее Пропойска. На Военном совете в штабе корпуса было решено прорываться с ходу, не дожидаясь сосредоточения всех сил корпуса – на это ушли бы целые сутки.
По данным разведки, от Пропойска до Кричева располагались главные силы 10-й моторизованной и несколько отрядов танков 4-й танковой дивизий противника. По шоссе постоянно курсировали танки и бронетранспортеры, на обочинах стояли замаскированные орудия и пулеметы.
Вечером 18 июля, собрав командиров дивизий, генерал Еремин, медленно и тщательно выговаривая каждую фразу, сказал:
– Прорыв начнем завтра с рассветом. Учитывая, что противник не в состоянии занять позиции по всему шоссе, а, как установлено, сильные отряды держит только в отдельных пунктах, решил: прорываться будем по-брусиловски, не в одной точке, а в трех. Каждая дивизия на своем участке. В авангард ставлю дивизию Гришина, слева – дивизия Скугарева, справа – генерала Бирюзова. Прошу к карте.
Генерал показал участки прорыва каждой дивизии, густо отчертив их красным карандашом.
– В каждой дивизии иметь сильный авангард, который мог бы не только пробить коридор, но и расширить его по шоссе в обе стороны.
– Шоссе удерживать? – спросил полковник Гришин.
– Задача корпуса – выйти главными силами на Сож и удержать на шоссе коридор, чтобы по нему могли пройти другие части и тылы армии, – уточнил генерал Еремин. – Вам, Гришин, коридор удержать любой ценой. Назначаю вам в помощь и для контроля подполковника Цвика.
Подполковник Исаак Цвик, помощник заместителя командира корпуса по тылу, маленький, худой, с бледным усталым лицом, сидел на Военном совете в сторонке, занятый своими думами. Боевым частям пробиться и уйти за Сож будет все-таки легче, а вот что делать ему со своими тылами и обозами… Услышав о своем назначении к Гришину, Цвик немного успокоился. Он знал, что его дивизия была в хорошем состоянии, да и сам полковник Гришин смотрелся солиднее других командиров дивизии. Цвик украдкой посмотрел на Гришина: «Красивый открытый лоб, плотно сжатые губы. Волевой, должно быть. Глаза – то мягкие, то колючие. Такой сделает все как надо. Если он пройдет, то за ним и мы свои тылы вытащим…»
– Мальчик! Мальчик, иди-ка сюда!
Ваня Левков оглянулся – в кустах стоял военный в нашей форме.
– Ты из этой деревни?
– Да, скот вот загоняю.
– Подойди к нам.
Ваня, оглянувшись, подошел к кустам.
Стояли двое с кубиками на петлицах. Из-за кустов подошли еще трое, постарше, и с такими же почерневшими от солнца лицами.
– Немцы есть в деревне?
– Нет, но в лесу у шоссе их много, в засадах сидят.
– Сам видел?
– Видел, как они на деревья залезают. В танках их много сидит. Мы за ягодами ходили и видели.
– Давно они здесь? А в деревне точно нет?
– Да когда уж… Четырнадцатого ночью услышали сильный шум на шоссе, мы еще спали. Лязг такой страшный. Все утро. Отец сходил к шоссе – немцы едут! А у нас в деревне раненые жили, говорят, что не может быть, что немцы. Я сбегал к шоссе – машины на Кричев одна за другой, и все немецкие, в их касках были солдаты.
– Точно это было четырнадцатого под утро? Не спутал? – строго спросил один из военных.
– Точно, я запомнил. В деревне они не останавливались, а на другой день один немец приезжал на мотоцикле. Страшный такой, у нас все девчонки попрятались. А он воды набрал в колодце и уехал. По-русски немного говорил, сказал женщинам, чтобы мы не боялись немецких солдат, они пользуются французскими духами и кушают только курочек. Весь день тогда они по шоссе ехали, танки, машин много прошло. А вчера подъезжала из леса машина с нашими, спрашивали, свободна ли дорога на Александровку-вторую. Я им сказал, что тут кругом немцы, они и уехали обратно.
Ваня обратил внимание, что один из военных был со шпалой в петлице. Он немного разбирался в званиях: старший брат, капитан, служил на границе в Прибалтике.
Всхрапнула лошадь, на которой сидел командир со шпалой в петлице.
– А хутор Лукьяновку знаешь? Немцы там могут быть?
– Дорогу знаю. Там можно лесом обойти, место глухое… Дяденьки, я вот только коров соберу и мамке скажусь…
– Мы подождем. Да, мать позови.
Минут через десять к кустам подошли мальчик и женщина.
– Мамаша, нам бы надо вашего сына, дорогу показать.
Женщина опустила голову, теребя платок. Подумала немного, вздохнула:
– Ненадолго бы только… Ваня, смотри…
– Поднимайте людей, – повернулся к одному из военных командир со шпалой в петлице.
Ваня Левков пошел впереди, изредка оглядываясь. Сквозь кусты и деревья он видел, как за ним вытягивалась колонна – редкий строй красноармейцев, повозки, несколько упряжек с орудиями.
– Ваня, а за шоссе сможешь нас провести к Сожу? – спросил военный со шпалой, когда они лесом прошли мимо заброшенного хутора.
– Смогу, наверное, только всем надо идти тихо.
Ваня примерно знал, где могут стоять засады немцев – все эти дни он с младшим братишкой ходил к шоссе, будто бы за ягодами.
Метров за двести перед шоссе, когда лес стал редеть, командир дал колонне знак остановиться.
– Ваня, возьми с собой двоих бойцов, сходите к шоссе, посмотрите по сторонам и назад.
– Я лучше один схожу. Их могут заметить, а я тихонечко.
Ваня прокрался к шоссе, внимательно посмотрел по сторонам и вперед на лес. Никаких признаков людей не было, даже посвистывали птички. На всякий случай он сбегал на ту сторону шоссе, дал круг и только тогда вернулся к колонне.
– Можно идти, товарищ командир.
Ваня провел колонну через шоссе низиной, самым надежным местом на этом участке трассы, дошел почти до Сожа.
– Ну, хватит, сынок, – остановил его командир со шпалой. – Дальше мы сами. Беги домой, – погладил по вихрам. – Большое тебе спасибо, Ваня, хороший ты хлопец. Что бы тебе подарить…
– Я же не за награду, товарищ командир, – обиделся Ваня.
– Возьми на память, – сказал командир, доставая из планшета красный, с белыми полосками, шарфик.
Ваня Левков побежал назад к шоссе. Навстречу ему ехали повозки с ранеными и упряжки с орудиями, брели бойцы, не зная, что жизнью своей по крайней мере на ближайшие часы или дни, они обязаны этому пареньку.
Не добежав до шоссе метров пятидесяти, Ваня услышал, как слева, не далее как в полукилометре, вспыхнула густая стрельба. Он удачно перемахнул шоссе, стараясь бежать как можно быстрее – бой разгорался по всему шоссе, слышны были не только выстрелы, но и крики. И совсем недалеко от дома он чуть не наткнулся на двоих. В нашей форме. Один был с пулеметом, а второй держал ленту. Ваня уже хотел было окликнуть их, как пулемет заработал и пули – Ваня обмер – летели по выходившей на полянку группе наших же бойцов.
– Что вы делаете, это же наши!
Второй номер пулемета оглянулся на вскрик, и Ваня заметил под отворотом его выцветшей гимнастерки край чужой темно-зеленой формы.
– Немцы! Переодетые!
Гитлеровец несколько раз выстрелил из пистолета, но Ваня быстро скрылся в кустах. Метров через двести-триста он чуть не налетел еще на одну группу. Пригляделся – наши.
– Дяденьки, там два немца переодетых в нашей форме с пулеметом!
– Где? Далеко отсюда? – спросил боец.
Ваня показал направление.
– А ну, беги домой, – перебил его другой красноармеец. – Мать небось с ума сходит! Как ты тут оказался?
Ваня побежал домой уже напрямик, с ужасом вспоминая, как над его головой свистели пули.
– Ну, Ванька, мать тебе сейчас и всыплет! – услышал он голос младшего брата, залезая в щель, вырытую возле дома.
19 июля около полудня капитан Шапошников, только что выслушавший доклад лейтенанта Шажка, ходившего в разведку, стоял на пригорке, поглядывая в бинокль на деревушку и лес, за которым метрах в пятистах и проходило Варшавское шоссе. Бойцы батальона капитана Леоненко, получившие разрешение отдохнуть, сидели и лежали группами на обочинах лесной пыльной дороги. Курить, разводить костры, ходить было категорически запрещено. Все лежали в траве под деревьями, поглядывая на палящее солнце, понимая, что на прорыв придется идти только с наступлением темноты.
Заметив легковой автомобиль, Шапошников подошел к дороге. В вышедшем из машины генерале он узнал командира корпуса генерала Еремина. Узнал, но с трудом. Ввалившиеся, покрасневшие глаза, на небритом запыленном лице печать смертельной усталости. Чувствовалось, что генерал давно не спал.
Ознакомительная версия.
