— Он провокатор.
Товарищ Петер даже привстал:
— Не может этого быть!
— Абсолютно точно. Он подготовлен и заслан к вам гестапо. Москва получила не подлежащие сомнению сведения из Берлина. Что сходится — приметы или версия?
— И то и другое.
— Родинка?
— Этого мы не могли видеть.
— Для абсолютной уверенности надо увидеть и это.
— Все остальное сходится. Невероятно! — Товарищ Петер нервно закурил.
Я сказал, что в гестапо работают не дураки и с этим нужно считаться. Потом спросил, много ли известно провокатору об организации.
— Он знает свою тройку, в которой действует, — ответил товарищ Петер, — знает меня и товарища Яна. Мы с ним, естественно, беседовали сразу после его появления.
Я сказал, что Москва рекомендует установить, как провокатор нашел ход в организацию.
Товарищ Петер и товарищ Ян переглянулись.
— Установить нетрудно, — покачивая головой, сказал товарищ Ян. — Его ввел в организацию Эльгисонис. Он его рекомендовал, ручался за него.
— Значит, он провокатор номер второй, — сказал я.
— Он десять дней назад убит при довольно смутных обстоятельствах, — сказал товарищ Петер. — Но теперь эти обстоятельства проясняются, — видимо, его, как лишнего свидетеля, устранили гестаповцы. Да, да, а он стал их человеком после ареста зимой и довольно фантастического побега из тюремной машины.
— Тройка, в которой действует провокатор, важная? — спросил я.
— У нас все важные.
— Где он сейчас?
— Минувшей ночью его тройка должна была взорвать восстановленную немцами мельницу. Взрыва не произошло. Сегодня в двадцать часов у него явка с моим связным.
— Где?
— На одной из наших квартир.
— Можно его там задержать, осмотреть и, если надо, ликвидировать?
— Можно. Это отдельный домик на окраине. Хозяин домика врач, наш человек, его можно посвятить во все. Мне самому нужно там быть?
— Ни в коем случае, товарищ Петер. Там буду я и ваш связной. Врач абсолютно надежный? Тогда пусть где-нибудь поблизости находится и он. Вы меня представите ему как нового связного.
— Все ясно.
…В домик врача меня привезли в санитарном автобусе. Наверное, водитель этой машины связан с организацией. Автобус въехал во двор и задним ходом подкатил вплотную к крыльцу. Скрываемый со стороны улицы дверцей автобуса, я прошел в дом, и машина тотчас уехала.
Врач оказался совсем молодым человеком, примерно моим ровесником, только ростом он был повыше и скроен покрепче. По-русски он говорил плохо, и мы сразу перешли на немецкий язык.
Я рассказал ему, что́ должно произойти вечером в его доме. Он побледнел.
— Ведь он уже второй раз приходит на явку в мой дом.
— Второй и последний, если вообще придет. Но так или иначе, дом этот вам придется покинуть.
— Только бы пришел… — сквозь сжатые зубы произнес врач.
Я объяснил ему, в чем его роль.
Мы осмотрели дом. Врач показал мне столовую, где обычно происходили явочные встречи. Окна ее выходили на улицу, и, хотя они плотно закрывались внутренними ставнями, я все же решил перенести явку в спальню, единственное окно которой выходило в сад. Кровать оттуда убрали, а из столовой принесли стол и три стула.
Время было еще раннее. Врач приготовил кофе, и мы на кухне мирно толковали о чем придется.
Начало смеркаться. Я попросил врача незаметно понаблюдать за улицей — нет ли там чего-нибудь подозрительного, — а сам стал продумывать, как получше провести эту нелегкую операцию. Продумал все вплоть до того, как поставить настольную лампу и как наклонить ее абажур.
За этим занятием я старался подавить волнение, которое подступало к сердцу.
И вот наконец настал час операции. Пришел связной. Он во все уже был посвящен, и мне осталось только сказать ему, какой помощи я от него жду. По всему было видно, что это опытный человек. Он дал мне несколько дельных советов, и мы вдвоем, если можно так сказать, прорепетировали свои действия.
Ровно в восемь пришел тот, кого мы ждали. Его встретил связной. Из комнаты я слышал, как они весело разговаривали о чем-то в передней. Но вот дверь отворилась, и я увидел его. Он удивленно оглянулся на связного.
— Знакомьтесь, — сказал связной. — Теперь вы будете встречаться с ним, его зовут Михаил.
Мы обменялись рукопожатием, и я пододвинул ему стул, сев на который он оказался в узком пространстве между столом и стеной.
— Ну, как идут дела? — спросил я по-русски, стараясь говорить как можно непринужденнее.
— Сегодня ночью шли плохо, — угрюмо ответил он и замолчал.
Я смотрел на него, и в ушах у меня звучали слова описания примет провокатора, заученные мною, как стихи. Все сходилось.
— Я пойду к доктору, кофе сварю, — сказал связной и вышел из комнаты, не совсем плотно прикрыв за собой дверь.
Провокатор кивнул головой на дверь:
— Он, кажется, не закрыл?
Я махнул рукой:
— Ничего, тут все свои. — Волнение, сковывавшее меня в первую минуту, стало проходить, я совершенно спокойно спросил: — Как было сегодня на мельнице?
Он грустно покачал головой:
— Не повезло. Мины установили, а часовой механизм подключить не успели, подвел третий исполнитель — замешкался. А в это время у корпуса, где мы действовали, появился сторож с собакой, и пришлось бежать.
— Повторить операцию можно?
— Конечно, — обрадованно произнес он. — Ведь самое трудоемкое уже сделано: мины установлены.
— Когда это сделаете?
— Завтра ночью.
— А сегодня нельзя?
— Нет. Тот человек, который помогает нам проникать на территорию мельницы, работает через день.
— Понятно, понятно.
Я делал все, чтобы он успокоился, чтобы в душе его ослабла напряженность, естественная для его двуличной жизни.
— Ну, вот мы и познакомились. Теперь мы будем встречаться часто.
— Вы уже давно в организации? — спросил он.
— Да нет. А вы?
— Тоже недавно. Вы русский, местный?
Я улыбнулся:
— Отнюдь нет, я из Москвы.
В глазах у него зажглось любопытство:
— И давно оттуда?
— Нет.
— Как там, в Москве?
— Порядок получше, чем здесь.
— Воздухом? — Он поднял глаза вверх.
— Что — воздухом? — изобразил я непонятливость.
— Как прибыли сюда?
— А как же еще? Прямые поезда из Москвы сюда пока еще не ходят.
— Это здорово. — Он помолчал. — Ну, а как вам здесь, в организации?
— Пока осматриваюсь. Вы-то подольше меня в организации. К тому же, вы человек с партизанским опытом. Какое впечатление у вас? Правда, какое ваше первое впечатление? Мне… нам это очень важно знать.
Он кивнул головой:
— Понимаю. — И преданно посмотрел мне в глаза. — Берите-ка все это дело в свои боевые, московские руки, вот что я вам скажу. Берите, пока не поздно.
Я выказал крайний интерес к тому, что он говорил. Он привстал и плотно прикрыл дверь.
— У меня такое впечатление, — снова заговорил он, — что организация действует на холостом ходу. А главное, что в ней происходит вообще, узнать невозможно.
— Это же хорошо, — сказал я. — Секретность — наш первый завет.
Он усмехнулся:
— Понимаю. Но, когда люди организации в полном неведении о ходе борьбы, это плохо. Успехи товарищей всегда подогревают других. А тут организация словно нарочно так построена, чтобы ты, кроме того, что делают два человека из твоей тройки, абсолютно ничего не знал.
Я подумал: «Молодцы руководители организации, правильно ее построили, трижды правильно».
— Но это, — продолжал он с улыбочкой, — создает одновременно благоприятные условия для очковтирательства. Ведь руководство в своих рапортах и донесениях может приписать к заслугам организации все, что происходит и даже не происходит в городе. Поди проверь.
— Спасибо за ориентировку. Я подумаю об этом, посмотрю. Вы, я слышал, партизанили в Латвии?
— Так точно, — по-военному ответил он, и я увидел, как он в это мгновение весь подобрался. Он знал, что как бы безупречно ни была разработана его биографическая версия, всегда в ней может образоваться трещина и надо быть начеку. — В лесах Латгалии воевал, хорошие дела мы там совершали. Но пролез провокатор. Сколько погибло замечательных бойцов — страшно вспомнить.
— А как попал в отряд провокатор?
— Очень просто. Задержали в лесу человека. «Иду, — говорит, — к вам». Партизаны есть партизаны. Проверили его кое-как и зачислили в отряд: мол, пусть покажет себя в деле. Вот он и показал.
— Ну что же, провокатор может пролезть и в нашу организацию. И очень хорошо, что она разбита на глухие тройки. Предаст двоих — вот и все его трофеи.
Он чуть смешался:
— Да… В этом отношении — да.
— А организация здесь действует сильная, — продолжал я, не сводя с него глаз. — Ею наверняка интересуются в Берлине. И представьте себе, они с огромным трудом снаряжают сюда провокатора. А тот, кроме как выдать двоих подпольщиков, сделать ничего не может. Нельзя позавидовать тому провокатору. Нет, нет, вы, пожалуй, неправы в отношении троек. Подпольная организация — это не партизанский отряд. Тут действуют свои законы распределения сил и свои законы бдительности.
