4 июля 1946 года, в день, когда отмечается День независимости Соединенных Штатов, президент Трумэн по настоянию своих советников решил выпустить перегретый пар из готового взорваться котла — подписал документ о предоставлении независимости Филиппинам, бывшей колонии, отнятой в свое время у Испании. Но это была теоретическая независимость. Филиппины очень скоро почувствовали это. Согласно акту «О благоприятствовании торговле», приложенному к документу о предоставлении независимости, за Америкой оставались командные позиции в экономической, торговой и деловой жизни. А вписанное в него положение о том, что США имеют равные права в развитии ресурсов страны, закрепляло их господство над сырьевыми ресурсами и обеспечивало не равные, как говорилось в акте, а преимущественные права распоряжаться на Филиппинах: разве могла слабая национальная буржуазия тягаться с мощными американскими корпорациями? Договор о союзе, который злоязычные журналисты сразу окрестили договором между кроликом и удавом, давал помимо этих привилегий право американцам создавать новые и совершенствовать старые военно-морские и военно-воз-душные базы. Одна из них — Кларк-Филд — вскоре стала самой мощной базой США за рубежом.
Предоставив независимость, Соединенные Штаты не собирались ослаблять своего влияния на Филиппинах. К тому времени в умах американских политиков, мыслящих в глобальном плане, уже была выношена идея постепенного установления мирового господства. Звезд-но-полосатый флаг, считали они, должен реять над миром, поскольку ослепительный свет атомной бомбы над Хиросимой стал как бы апокалипсическим знамением для такого утверждения.
Но и тут Соединенные Штаты, считавшие, что облагодетельствовали Филиппины, неожиданно для себя столкнулись с сильным антиамериканским движением. Они не могли понять, почему это облагодетельствованные филиппинцы вдруг поднялись против благодетелей. В джунглях филиппинских островов, как стали доносить разосланные повсюду агенты, снова, как в годы сопротивления Японии, формировались отряды армии национального освобождения «Хукбалахап», угрожавшей существованию режима президента Рохаса, подготовленного к управлению страной знающими и заботливыми гувернерами из Вашингтона. Карательные акции против партизан, скрывающихся в джунглях острова Лусон, террор в городах против всех, на кого пало подозрение в нелояльности, обещания дальнейших свобод, составленные в самых высокопарных и туманных выражениях, не давали результата. Война разгоралась. Американцы, особенно те, кто правил Америкой, не переставали задавать мучивший их вопоос: «Мы понимаем, почему филиппинцы вместе с нами воевали против Японии. Они за свое участие в войне рассчитывали получить свободу. Но ведь Япония, благодаря богу, разгромлена, независимость провозглашена. Она дарована Соединенными Штатами. Почему же филиппинцы не только не сложили оружие, но направляют его против Америки, которой они обязаны своей свободой?» Ответом на это было беспомощное пожатие плечами.
Но в Америке были люди, которые прекрасно понимали причину этого взрыва антиамериканизма. И главный из них Аллен Даллес — шеф разведывательной службы, протягивающей свои щупальца ко всем континентам. Этот человек, у которого собирался воедино огромный поток информации, предупреждал тех, кто правит Америкой: не радуйтесь, что Гитлер оказался побежденным. В послевоенное время такая личность очень бы пригодилась, но коль его нет, надо извлечь урок из его борьбы с коммунизмом, который еще даст нам знать о себе и на Западе, и на Востоке. Как ни странно, Даллес торжествовал, когда победила революция во Вьетнаме, разгорались войны в других странах Азии. Торжествовал потому, что подтверждался его прогноз. Развитие послевоенных событий пошло так, как он предсказывал: разгром Гитлера и Японии умножит силу коммунизма. Он искал пути, чтобы затормозить опасный процесс, помешать разливу красного цвета по карте мира. Настойчиво, кропотливо он выискивал людей, которые были бы полезны для его планов. Всюду, где собиралась гроза, он вербовал себе агентов и сторонников из рядов правящей элиты, связанной с Западом крепчайшими экономическими, политическими, идеологическими узами.
Среди своих многочисленных служащих он давно заметил рвущегося играть первую скрипку в большом оркестре подполковника Лэнсдейла, в голове которого постоянно рождались, обрастали плотью какие-то планы. Одни были сумасбродными, другие несли в себе рациональные зерна, способные дать хорошие всходы. Так из головы Лэнсдейла Аллен Даллес выудил однажды очень разумную мысль. Он доложил президенту Трумэну, что американская разведка разработала оригинальный план подавления опасного движения на Филиппинах, автором которого был подполковник Лэнсдейл. Президент, внимательно выслушав своего друга, сказал:
— Думаю, Аллен, полковник Лэнсдейл достойно справится с порученным делом, а?
— Я не сомневаюсь, господин президент, — согласился Даллес, хорошо понимая, что в памяти президента навсегда останется, что именно он, Даллес, предложил ему столь разумное решение.
Уже через пару дней Лэнсдейл явился на работу в погонах полковника, и его сослуживцы, не знавшие подоплеки события, терялись в догадках, за что такое повышение человеку, сидевшему с ними рядом.
Разработав детальный план подавления движения «Хукбалахап», получив в свое распоряжение десятка полтора офицеров разведки, Лэнсдейл вылетел в Манилу. В своем дневнике Аллен Даллес, рассчитывая, что история сохранит на века его деяния, записал: «Полковнику Лэнсдейлу поручил осуществить секретную операцию по подавлению партизанского движения на Филиппинах. У меня на примете есть еще группа способных офицеров для Вьетнама, Кореи, Индонезии, Бирмы. Настанет день, и они начнут действовать».
Лэнсдейл обладал завидным качеством, которое так высоко ценилось среди работников его профиля, — хваткой. Как было обговорено с Алленом Даллесом, усилия должны быть направлены не на подавление всего движения — эту задачу даже Даллес считал слишком громоздкой, требующей очень долгого времени и больших средств, — а на то, чтобы обезглавить его, заставить потерять ориентировку. Путь к этому он видел в том, чтобы прервать все пути связи партизан с внешним миром, лишить их базы роста, создать между ними и населением непреодолимую зону, своеобразный санитарный кордон.
Лэнсдейл хорошо продумал, с чего надо начинать дело. Прибыв в Манилу, он сразу направил усилия всей группы на вербовку надежной агентуры, которую можно было бы засылать в ряды партизан. Время от времени, устраивая прочесывание местности, Лэнсдейл включал в состав отряда несколько человек, которые с оружием, документами, секретными сведениями о планах карательных операций перебегали к партизанам. Тщательная проверка, которую устраивали партизаны, подтверждала правильность доставленной информации. Лэнсдейл помогал партизанам убеждаться в этом, устраивая шумные демонстрации походов как раз в те районы, которые были указаны перебежчиками. Так начиналась принесшая Лэнсдейлу славу операция по обезглавливанию национально-освободительного движения на Филиппинах.
Широко пользовался Лэнсдейл игрой на низменных чувствах людей, обещая за выдачу партизанских командиров большие деньги и даже земельные участки на острове Минданао, применял и вооруженные методы борьбы, поощряя создание мобильных автономных отрядов, оснащенных самым современным оружием, для нанесения с малыми для себя потерями ударов по партизанам. Он же ввел в обиход «нестандартные», заимствованные им у немецкого командования методы борьбы с партизанами Белоруссии и Украины: полицейских собак, засады, ловушки, систему заложников. Три года Лэнсдейл провел на Филиппинах и нанес тяжелые удары по руководству освободительным движением, от которых оно так и не смогло оправиться. Лэнсдейл считал, что для него практически нет непосильных задач. Он уверовал в свою судьбу, считая себя самым опытным организатором антиповстанческой борьбы в Азии. Рисуя свое будущее, он любил иногда подходить к большому зеркалу и всматриваться в свое отражение. Оно отвечало тому портрету, который он хотел бы видеть на цветных обложках журналов. Светлые короткие волосы удачно прятали редкие нити седины. Стрижка под ежик, модная среди военных, делала его голову массивнее, фигуру мощнее. Посаженные близко друг к другу глаза придавали лицу несколько обманчивое выражение то ли простодушия, то ли затаенного недовольства. Ему самому не хотелось бы иметь противника с такими данными.
Лэнсдейл, как считали его сослуживцы, не остановится ни перед чем — уничтожить недруга, предать друга, присвоить чужую мысль, вовремя появиться перед начальством, гладко и убедительно изложить созревшую идею, — чтобы подняться еще на одну ступеньку служебной лестницы. Нельзя сказать, что департамент, возглавляемый Алленом Даллесом, составляли тихони и сверхвоспитанные люди. В нем были и такие, которые спокойно могли перегрызть глотку любому, чтобы не упустить своего шанса. И если даже они разводили руками перед способностями Лэнсдейла, значит, он стоил немало.
