Конечно же Коттар врал. Точнее, он не говорил всего, что знал. Он обязан врать, потому что решения, которые сейчас обдумываются в высших правительственных кругах, еще нигде не были высказаны с трибун, не стали документами – и пока что все они являются совершенно секретными. Прав был полковник Щукин: «Врать – основная профессия правительственных чиновников». Нет, они вовсе не дураки. Точнее, не все они дураки. Но они продались мамоне и верно ему служат. И получалось так, что Уваров съездил в командировку безрезультатно: ничего нового он сообщить Петру Николаевичу не сможет.
Оставалось последнее: встретиться с Павлом Николаевичем Милюковым. Он ни от кого не зависящий, кроме своей совести, журналист, политолог, историк. Россия для него такая же боль, как и для них, для тех, кто находится сейчас на чужбине. И не важно где: в Турции, Испании, Эквадоре или во Франции.
Милюков во время своего частого пребывания в Париже всегда останавливался в одной и той же небольшой уютной гостинице, которая находилась в крохотном переулке Жюльет, выходящем на Риволи.
На вопрос Уварова, может ли он увидеться с господином Милюковым, управляющий гостиницей коротко призадумался, потом окликнул консьержку:
– Жаннет, не знаешь, где сейчас господин Милюков?
– Он, как всегда, в кафе. Это совсем близко, – четко ответила консьержка. – Могу позвать.
– Не нужно. Если нетрудно, покажите мне это кафе.
– Легче легкого, – ответила разбитная Жаннет и, пропустив впереди себя на улицу Уварова, в чем была, в легком платьице и в тапках на босу ногу, вышла следом. Сеял мелкий зимний парижский дождик. Она немного пробежала по тротуарным лужицам и остановилась. Указала на двухэтажный домик напротив, втиснувшийся между двух высоких солидных особняков. Уличный фонарь вывеску кафе освещал плохо, и Уваров так и не узнал, как оно называется.
– Вы господина Милюкова раньше не видели? – спросила Жаннет.
– Нет, к сожалению.
– Посмотрите, он сидит у правого окна. Видите? Худенький, с седой бородкой? Он всегда там сидит и что-то пишет, пишет.
– Весьма благодарен вам, мадам, – Уваров положил в руку консьержке пятифранковую монету. – И быстрее к себе! Простудитесь!
Перейдя через улицу, он едва не вплотную подошел к указанному консьержкой окну и довольно хорошо рассмотрел Милюкова. Он сидел за столом, который был «сервирован» книгами и исписанными листами бумаг, и продолжал что-то писать. На краю столика, не мешая бумагам, стояли чашка кофе и блюдце с круассанами.
В коридоре кафе Уваров разделся, вошел в крохотный безлюдный зал и прямиком направился к Милюкову.
Увидев идущего к нему человека, Милюков привстал и, опережая его, сказал:
– Здравствуйте, Михаил Андреевич Уваров.
– Поразительная осведомленность. Здравствуйте, Павел Николаевич, – поздоровался Уваров и тут же спросил: – Ну почему вы решили, что это я? Здесь ведь бывает много посетителей.
– Посетителей много лишь вечером, а утром и днем здесь тихо и удобно работать. Присаживайтесь.
Потом гарсон принес еще чашечку кофе и еще одно блюдечко с круассанамии, аккуратно расставил на краю стола, не потревожив в беспорядке лежащих на столе бумаг, и удалился. После чего Милюков объяснил:
– Я вчера по мелким делам забрел в наше консульство и встретился с милейшим Николаем Григорьевичем Щукиным. Он-то и поведал мне о вашей миссии.
– Слава богу, – сказал Уваров. – Хоть не придется еще раз все рассказывать. Устал. Был в секретариате у Бриана, рассказывал. Потом – в секретариате у Мильерана. Снова рассказывал.
– Ну и что? – коротко спросил Милюков.
– Ни-че-го. То есть слов много, но за ними туман. Ни одного четкого, ясного ответа. Кроме разве что: никаких действий против Русской армии до весны союзники предпринимать не будут. Спасибо! А после того, как весной или летом мы выступим на Москву, тогда что? Предпримете? Собственно, я не ждал откровений, не надеялся, что в их мутной воде что-то выужу. И не сумел. Мне показалось, что это роботы. Они так устроены, чтобы много говорить и ничего не сказать.
– Это нормально. У них такая служба: строго сохранять государственные секреты, но при этом выглядеть простецкими парнями, готовыми распахнуть перед вами свою душу. Вы подумали, кто вы для них? Они устроили вам спектакль, а что происходит на самом деле, никто из них ничего не знает. Разве что Коттар. Тот все-таки спичрайтер, человек, допущенный к некоторым секретам. К тому же в прошлом он блестящий аналитик. Что-то интересующее вас он знает. Но он дорожит своим местом. С какой стати он станет просто так раскрывать вам глаза?
– Как вы думаете, что помогло бы развязать им языки? – поднял взгляд на Милюкова Уваров. – Может быть, деньги?
– Не знаю. То есть знаю наверняка лишь одно: таких денег у вас нет.
– Думаете, все так беспросветно? – в отчаянии спросил Уваров.
– И да, и нет. Многие нужные нам факты витают в воздухе. Давайте попробуем собрать из них общую картину, вывод, я уверен, будет не намного отличаться от того, который находится в их секретных головах. Вот вам факт. Он лежит на поверхности. С тех пор как союзники дочиста обобрали Россию, и особенно после ухода армии Врангеля в Турцию, им она уже стала неинтересна. И у них теперь единственная задача: как красиво и благородно избавиться от всех своих обязательств. И они сейчас усиленно размышляют, как бы переложить тяготы содержания Русской армии, а также всех беженцев на русскую колонию. А нуждающихся в помощи – количество огромное, и русская колония такую ношу не осилит. Пойдем дальше, а к этому я еще вернусь. У меня есть не до конца проверенные сведения, что с самого начала эвакуации армии генерала Врангеля из Крыма у французов существовала мысль: едва эскадра бросит якоря в Константинополе, сразу же ее разоружить.
– Такая попытка была. Я это помню, – согласился Уваров.
– Никаких документальных свидетельств я пока не обнаружил, но вот и вы подтверждаете этот факт, – сказал Милюков. – Но, надеюсь, какие-то следы этого приказа еще обнаружу. Что еще? Первая растерянность после краха в эмигрантских кругах постепенно проходит. О реванше, о новом возвращении в Россию уже почти никто не думает. Понимают: это невозможно. И жизнь поставила очередные задачи, связанные с катастрофой. Мысль о разоружении Русской армии и превращении ее в беженцев исходит прежде всего от эмигрантских деятелей. Эта мысль, естественно, доведена и до французского правительства. Никаких шагов оно пока не принимает. Выжидает. Поэтому вы не получили, да и не могли получить, определенные ответы на свои вопросы. Хотя они абсолютно логичны, и слишком долго молчать по этому поводу французам не удастся. Как я уже говорил, количество беженцев очень велико, эмиграция и французское правительство пытаются привлечь к этому делу, и кажется небезуспешно, крупные благотворительные учреждения.
– Грустная информация, – вздохнул Уваров. – Вы считаете, что наше дело безнадежно?
– Не знаю. Пока – да. Но ведь жизнь продолжается, и какие еще сюрпризы она нам преподнесет, никто сказать не может. Мне ясно только одно: воззвать к патриотизму эти благотворительные общества и направить их на помощь беженцам – дело не одного дня и даже не одного месяца. Так что ближайшее время вас будут только так или иначе запугивать, внедряя в сознание мысль, что будущего у Русской армии нет и не будет. И все же некоторое время вас ждет относительное затишье. Но готовиться надо ко всему. Я недавно из Англии. Англичане настроены заключить с советской Россией пока лишь торговый договор. Это только слухи. Когда за ним последует мирный договор – это вопрос. Франция все это время будет молчать. А затем и она последует за Англией. Но это произойдет не скоро. И все же, думаю, что новый поход Врангеля на Россию не состоится. Это моя точка зрения. Дай бог, чтобы я ошибался.
– Вы считаете, что это конец?
– Боюсь, что это так. Я внимательно слежу за этим процессом и, вероятно, в недалеком будущем выступлю в прессе со своей гипотезой. Вполне возможно, с поступлением новых фактов я ее пересмотрю. За это один процент из ста. Во всяком случае, если я выступлю с такой статьей, вас я о ней извещу.
– Господи, что же я скажу Петру Николаевичу? – растерянно спросил Уваров.
– Подумайте. Можете мою точку зрения пока ему не излагать. В конце концов, это всего лишь моя гипотеза. Тем более что я тоже согласен с правительственными чиновниками, с которыми вы общались: действительно, похоже, что до весны никаких ощутимых перемен в жизни Русской армии ожидать не следует. А там…Там уж, как распорядится Господь.
Ушел Михаил от Милюкова с тяжелым камнем на сердце. Радовала лишь предстоящая встреча с Таней, которая, как он надеялся, может многое изменить в его жизни.
