предполагала, сразу же.
Я думала, что спросить, но он неожиданно заговорил сам.
— Когда-то очень давно, много-много веков назад, вы, женщины, правили этим миром.
Вы были главным, что существовало на Земле. Основой основ. Венцом эволюции. Центром мироздания. Мужчины существовали только лишь для того, чтобы помочь вам породить новую жизнь. Продолжить круговорот людей. Больше мы ни для чего были не нужны в этом мире. Расходный материал. Ваши слуги, рабы. Такова была воля природы, ее задумка.
Но человек существует для того, чтобы победить природу и подчинить ее себе.
— И вы совершили переворот? Свергли своих цариц и подчинили себе, опираясь на преимущество грубой силы?
— Да. И это была самая великая революция в истории человечества. Единственная революция, которая имела смысл. Тогда, когда власть над Землей была отдана носителям активного начала.
— Какого активного начала? Возможности убивать?
Впервые он повернул голову в мою сторону.
— Я думаю, не стоит мне рассказывать вам о различии в нашем устройстве. В нем самом заключено наше принципиальное неравенство. И в нем же ответ на вопрос о главенстве. То, что делает нас мужчинами, обращено вовне, подобно мечу или стволу танка. Это — созидание. Это — движение вперед. Это разрыв вечной спирали времени. То, что делает вас женщинами, — подобно воронке, втягивающей в себя все. Вы подобны земле, и мир, основанный на вашем начале, — это просто бесконечная смена природных циклов. Мы устремлены в бесконечность. Мир, основанный на вашем начале, может быть по сути своей статичен и незыблем веками. Рождение, жизнь, смерть. Мужчины способны разорвать этот бессмысленный природный цикл, вытянуть его в одну линию, прямо до самого неба, взять его штурмом и наполнить бессмысленное смыслом.
— Вы полагаете, рождение, жизнь и смерть бессмысленны?
— Ну конечно же. Сами по себе они не имеют никакого значения. Просто копошение червей в комочке, который все равно будет уничтожен много веков спустя. Распадется и исчезнет во Вселенной. И никто не сможет сказать, для чего оно все было.
— Может быть, вы рассуждаете так потому, что вам самим не дано понять, что такое подарить жизнь?
Он пожал плечами:
— Подарить жизнь мало. Жизнь должна быть посвящена чему-то.
— У вас есть жена? Дети?
Он нахмурился:
— Я женился в марте, а уже в августе я… покинул ваш мир. Мы не успели завести детей. Хотя, возможно, где-то во Франции… Я не знаю наверняка.
— То есть в своей личной жизни вы разорвали порочный круг. Хорошо. Ваша жизнь не прошла по спирали, вы выскочили из круговорота людей, ну а что вы тогда сделали? Что такого осмысленного принесла в наш мир ваша жизнь?
Он приосанился в своем кресле, чуть приподнял голову так, что мне стал виден его профиль. Лицо его наполнилось гордостью.
— Я — воин. Без ложной скромности я скажу вам, что я — Великий Воин. Один из самых великих и достойных воинов на Земле. Там, где я сейчас нахожусь, я обитаю в числе лучших из лучших со времен неолита и до того будущего, до которого ни вам, ни вашим детям, увы, не дожить. Я среди тех, кто бился в пещерах, и среди тех, кто штурмовал далекие планеты. Я — в их числе.
— И что с того, что вы Великий Воин? За что такое вы бились, чтобы так гордиться собой?
— Война — это власть мужчин.
— То есть все эти войны, реки крови и горы трупов — все это для того, чтобы вы могли править? Чтобы сохранять мир мужчин?
— Да, война — это главная основа нашей власти. Когда мы свергли женское царство, мы сделали все, чтобы не допустить вашего реванша. Мы ограничили вас в образовании, мы урезали ваши права, мы создали такие условия, чтобы вы всегда зависели от нас. Мы сделали своим козырем безопасность. В последние сто лет вы слишком много сделали для того, чтобы подчинить жизнь на Земле природе и вывести ее из-под правления разума и воли. Вы во многом научились обходиться без нас. Смешно, но именно наши изобретения сделали так, что вы сумели обходиться без нас. Постепенно, шаг за шагом вы расширили свои права. Вы избавились от зависимости в нашей физической силе. Вы снова поверили в себя…
Но война все ставит на свои места. Война — это то, что рушит ваш кукольный мир, искусственный и хрупкий, как ваши тела. И как та жизнь, что вы носите в себе и чем так гордитесь.
Война превращает вас в беспомощных и нуждающихся в нашей защите существ.
Война выключает электричество, полиция разбегается, улицы и дороги переходят во власть разбойников, рынки — во власть спекулянтов, которые всегда попросят больше, чем у вас есть, и отдадут ровно за столько, чтобы забрать у вас все.
Вы — никто, когда приходит война.
В это время все сразу же становится на свои места, то есть так, как должно быть.
Только Воин сможет вас защитить, обогреть и накормить.
— Значит, если не будет войн, то в мире победит женское начало?
Он решительно кивнул:
— Да. И мы сами, своими руками создаем для этого все условия.
Все величайшие изобретения человечества служат возвращению женского начала в основу мироздания. Все, кроме одного.
Глаза его засверкали. Он сжал руку в кулак и выдохнул:
— Танк.
Помолчав немного, он продолжил:
— Танк подобен колеснице Древнего мира. Танк — это образ закованного в латы рыцаря Средних веков. Танк возродил войну тогда, когда гнилое, слабеющее, потерявшее волю к борьбе человечество готово было уже отказаться от нее. Я был тогда еще очень молод. Я не видел этого величественного зрелища, когда огонь войны вспыхнул вновь, когда свежая кровь заиграла в ее жилах. Мне было в ту пору только два года, когда на поле сражения появились они и изменили все.
Это было в Великую войну 1914–1918 годов. Армии застряли в окопах, упершись друг в друга. Ни у кого из сторон не было преимущества. И вся эта… либеральная мразь, трусы, гнилые интеллигенты, мужчинки, готовые вернуть все к ногам своих баб…
Тут он осекся, слегка скосил глаза в мою сторону, сухо кашлянул и произнес:
— Простите.
Я покачала головой. Меня не задело. Я хотела его дослушать. Он кивнул и продолжил:
— Люди заговорили о конце эпохи войн. Люди потеряли веру в осмысленность войны. Утратили понимание ее великой ценности. Стали говорить о каком-то тупике. О невозможности выбраться из него. О том, что такого инструмента, как война, в отношениях людей быть не должно.
Он криво усмехнулся, будто бы нелепость этого
