— Что это вы пересчитываете, пан Анджей?
Анджей и не заметил, когда она очутилась рядом с ним за столом. Он взглянул на нее с благодарностью. Вопрос был незначительный, но Анджею он показался выражением внимания.
— Я опьянел, — сказал он и посмотрел на молодую актрису — как ему представилось — с нежностью, ей же показалось, что он смотрит на нее беспомощно.
Начался деревенский обед. Хмель уже выветрился у Анджея из головы, и он с большим вниманием стал прислушиваться к разговору. Ему наконец удалось пересчитать сидящих за столом. Всего оказалось тринадцать человек. Кроме Антека и Скшетуского, за столом сидели еще четверо юношей и две девушки — это было уже восемь человек; хозяин дома; пожилой господин с усами, по виду управляющий; Марыся и Яцек — двенадцатилетний ученик Антека. Анджей был за столом тринадцатым и даже сидел на самом углу. Разумеется, рядом с Марысей.
К столу вместе с Анелей подавал юноша лет двадцати. Анджей заметил, что между ним и Антеком существует какое-то особое взаимопонимание. Юноша был стройный и красивый, с необычайно быстрым взглядом, как и пристало адъютанту. Анджей не сразу узнал в нем кучера, который привез его из Пулав.
Как Анджей сразу заметил, это не был обычный деревенский обед. В нем было столько «торжественности», словно у ксендза на отпущении грехов. Сначала было множество холодных закусок, к которым подали водку. Но Анджей стал уже более осмотрительным, пил мало, а то и вовсе отказывался. Марыся ему не подливала, один раз даже удержала его руку, потянувшуюся к рюмке, вернее, к толстому тяжелому бокалу.
— Не пей, — сказала она.
— Почему?
— Увидишь.
Потом были поданы запеченные в маленьких глиняных горшочках почки. Очень вкусные, хотя и не хватало в них красного перца. Зато майораном пахло на всю комнату.
Занятые едой, гости разговаривали мало. Теперь Анджей мог спокойно рассмотреть присутствующих. Только вот стеснял взгляд Антония, время от времени останавливавшийся на нем. Этот серьезный и проницательный взгляд больше всего убедил Анджея, что брат очень изменился.
Нетрудно было догадаться, что трое из молодых людей находятся в подчинении Скшетуского. Впрочем, один из них, одетый весьма небрежно, в простой военной одежде, помятой и в пятнах, не был похож на подчиненного. Он был горбат, правое плечо заметно выступало под парусиновой курткой, а голова казалась втянутой в плечи. Зато лицо у него было такое, что Анджей подумал: «Будь я немцем и попадись он мне на улице, застрелил бы на месте». Горбатый ел мало, не принимал участия в разговоре и много пил.
Руководство застольной беседой взял на себя хозяин, пан Тарговский. Заметно было, что он старался придать разговорам за столом как можно более незначительный характер. Вначале сам он беседовал с управляющим, паном Заорским, о хозяйственных делах, об уборке картофеля и свеклы. Пан Тарговский произносил длинные монологи, а пан Заорский, краснея, неизменно отвечал либо: «Правильно, правильно», либо: «Правильно вы это сказали, пан помещик».
Пани Тарговская молчала, опустив глаза в тарелку. Минутами казалось, что она едва сдерживает слезы. Впрочем, она стремилась скрыть тревогу и с безупречной вежливостью хозяйки старательно угощала сидящих рядом с ней юношей. Молодых людей не надо было уговаривать. Они ели за троих и даже за четверых, попросили по второй порции пришедшихся им по вкусу рубцов в мисочках. Запасы, приготовленные для этого пира, были, по-видимому, неистощимы.
Собравшиеся нисколько не были похожи на званых гостей. Молокососы, сидящие за столом, никак не могли сойти за «соседей» помещика, разве что были соседями особого рода — попросту говоря, из лясу. Они держались непринужденно, чувствовали себя у Тарговских как дома. И Кристина обращалась к ним как к товарищам.
Только один из этих «соседей» выглядел немного посолиднее, но у Анджея он вызывал чувство антипатии. Красивым голосом он изрекал такие страшные банальности, что просто с души воротило. Этот тип вел себя так, будто имел какие-то особые права на Кристину, и обращался к ней настолько фамильярно, что госпожа Тарговская несколько раз взглянула на него, и в ее больших черных глазах мелькнуло беспокойство.
Видно было, что все говорят совсем не о том, о чем думают, и это создавало какую-то напряженность. К тому же обед тянулся без конца. После рубцов появился бульон, к нему пирожки, начиненные мозгами, потом рыба, потом жаркое. Пышность обеда была просто неприличной. Наконец Анджей отложил вилку.
Он все еще был под впечатлением ночного разговора на пароходе. Этот разговор жил в нем, в ушах звенели слова собеседника и его собственные, словно воздух вокруг был ими наполнен. Проблемы и события, о которых они говорили, были, конечно, чужды и недоступны обществу, собравшемуся здесь. Если бы он сейчас вздумал заговорить, убеждать их или призывать к чему-то, то, наверно, встретил бы молчание или удивление.
Осенний пейзаж за окнами уже окутывался тонкой мглою. Эта мгла окончательно парализовала его. Бороться с этим оцепенением было бесполезно, Анджей знал это.
И эта столовая, эта усадьба вдруг показались ему — однако много же он выпил! — кораблем, качающимся на волнах седого тумана и плывущим неизвестно куда. Только не на Цитеру [10], это уж наверняка, несмотря на жаркую красоту Марыси, которая придвигалась к нему все ближе.
Такие вот пиры происходили в этой стране всегда. Так же пировала шляхта, собравшаяся вокруг Любомирского во время мятежа, так пировали и в Гродне, и у Чарторысских в Варшаве во время восстания. «И Пулавы отсюда недалеко», — вспомнилось Анджею.
Он уже не сомневался, что здесь собрались две группы, представляющие две разные организации, чтобы договориться по каким-то очень важным вопросам. И так же ясно было Анджею, что Антек у них играет роль связующего звена. Скшетуский обращался к нему со сдержанной сердечностью. Обсуждали, не стесняясь присутствием посторонних и слуг, предстоящую поездку Антека до лясу. Оказалось, что Антоний преподает «лесным братьям» польскую литературу. Разговор за столом принимал все более свободный характер.
— Что же ты им преподаешь? — удивленно спросил Анджей.
— Да так, кое-что. И сам учусь у них — ведь они на все реагируют по-своему и ставят очень принципиальные вопросы.
— Например? — спросила пани Тарговская, поднимая свои влажные глаза на Антония. Видно было, что она почувствовала облегчение, когда начался разговор о «лесных».
— Ну, например, спрашивают, зачем вообще нужна литература.
— Да, вопрос, характерный для образа мышления этих молодцов, — недружелюбно сказал пан Тарговский.
Скшетуский холодно и неприязненно взглянул на него, но ничего не сказал.
— Ну нет, это уже невозможно, — воскликнула Марыся, когда внесли огромное блюдо фруктов. — Кто это будет есть?
— Например, я, — смеясь сказал Антоний.
— Ну а я больше не могу, — и Марыся положила салфетку на стол.
— Будет еще десерт, — сказала Кристина.
— И черный кофе, — добавила пани Тарговская.
По поводу кофе никак не могли решить — пить его в гостиной или за столом. В конце концов решено было остаться за столом. Анджей взглянул в окно. Почти совсем стемнело. Владек разносил зажженные лампы и свечи. При огнях пиршество казалось еще торжественнее.
— Ну, панове… — сказал пан Тарговский, поднимаясь из-за стола.
Но в эту минуту быстрым шагом вошел все тот же Владек. Лицо у него было такое растерянное, что все испугались.
— Немцы? — спросил один из юношей.
— Н-нет, — пробормотал Владек, — Ройский приехал.
— Ведь говорила же я… — начала пани Тарговская и замолчала. Тотчас же за Владеком вошел Валерий Ройский. Пан Тарговский встал, чтобы с ним поздороваться, но остальные не тронулись с места. Анджей почувствовал, что задыхается от ненависти к этому человеку.
— Все еще за столом? — Валерий изобразил удивление. — А я приехал из Пулав. Лошадей оставил во дворе — зачем, думаю, подъезжать к самому крыльцу, как епископ! К тому же я без кучера. Надеюсь, кто-нибудь там позаботится о моих лошадях?
— Разумеется, — с подчеркнутой любезностью сказал пан Тарговский. — Прошу вас, садитесь.
— Я ни с кем не здороваюсь, чтобы не мешать вашей беседе.
Валерий сел рядом с пани Тарговской и окинул взглядом собравшихся. Во взгляде этом было удовлетворение: все выглядит именно так, как он ожидал. Вдруг он заметил Анджея.
— О, как поживаешь? — сказал он. — Давно ты здесь? К брату приехал?
Анджей молчал. Но Валерий и не ждал ответа.
— Вы, наверно, ничего не ели? — спросила пани Тарговская и, получив утвердительный ответ, велела подать обед нежданному гостю. Все время, пока подавался прибор, рюмки, потом вся череда блюд с самого начала, Валерий не переставал говорить. С одинаковым оживлением он рассказывал известия с фронта и городские сплетни, а попутно новости об арестах по соседству, о репрессиях в Пулавах, о людях, вывезенных в Люблин. Не забыл упомянуть и о Майданеке.
