— Товарищ командир, — шепчет Рябиков, трогая Коншина за рукав, — можно мне с ними попроситься?
— Ты что? Мало досталось? — удивляется Коншин.
— Больно охота прихватить гадов. Сколько мы из-за них натерпелись, пока от танка ползли. Разрешите? А?
— Лейтенант, мой связной хочет с вами, — говорит Коншин.
Тот кидает мимолетный взгляд на Рябикова и сразу соглашается.
— Очень хорошо, будет полезен… Петров, снимите маскхалат и передайте этому бойцу.
Разведчик Петров вроде бы хочет возразить, но взгляд лейтенанта колок и холоден.
— Есть передать халат.
Дисциплинка у них будь здоров, думает Коншин, и ему вдруг начинает казаться — у этих ребят получится.
Подбитый танк — хотя до него почти полкилометра — виден хорошо в свете ракет. Лейтенант внимательно вглядывается в поле и вскоре решает:
— Товарищ помкомбата, пойду по лощине. Первая группа заползет по ней за танк, вторая — из лощины зайдет сбоку. Одобряете?
— Хорошо, действуйте. — Решительный и уверенный тон лейтенанта ободряет помкомбата и внушает надежду на успех поиска.
Лейтенант снимает с плеча автомат. Видать, решил идти вместе с разведчиками, думает помкомбата и трогает его за плечо:
— Может, вам самому не стоит?
— Стоит. Первая разведка. Обязан возглавить сам, — отрывисто рубит лейтенант и, тихо подав команду "вперед", первым спускается в лощину.
Коншин подходит к уже одетому в маскхалат Рябикову:
— Осторожней, Серега…
— Ничего, командир… Рассчитаюсь с фрицем за сегодняшнее.
Коншину как-то не по себе — вроде бы отнекнулся он от предложения комиссара возглавить группу, но, с другой стороны, кажется ему, что командир разведчиков лучше справится с этим делом: не деморализован безудачным боем, не устал так, как Коншин, который сейчас еле-еле на ногах держится, так и тянет броситься наземь. И когда разведчики скрываются в лощине, присаживается Коншин на что-то и проваливается сразу…
— Коншин, они прошли без потерь, — слышит он сквозь сон напряженный шепот политрука.
Разведчиков не видно, но тишина на передовой говорит о том, что и немцы не видят их… Ракеты, правда, все так же методично взлетают с разных концов поля — погаснет одна, вспыхивает другая. Берегутся фрицы. Значит, боятся их, несмотря на неудавшееся наступление. Дрема с Коншина сошла, и он, как и другие, напряженно вглядывается в поле, на котором пока ничего не видно, разведчики отошли далеко, да и вблизи сливались они в масхалатах со снегом.
Долго тянется время, а с поля — ни звука… Мусолит цигарку политрук, нервно затягивается помкомбата, пряча огоньки самокруток в рукава шинелей, будто школьники на перемене, думает Коншин. И таким далеким кажется ему недавнее прошлое, словно не годы прошли, а целая вечность или вообще ничего не было — ни Москвы, ни школы, ни института…
И вдруг — хотя и ждали этого — взблеск яркого света у танка, а уже потом глухой звук разорвавшейся гранаты, и сразу же стрельба со всех сторон — и с нашей, и с немецкой, и около танка… По нашим пулеметам начинают немцы бить минами, несколько взрываются недалеко от их группы, но они не обращают внимания — все не спускают глаз с танка, сейчас там самое главное… Ракет немцы прибавили, и они загораются то там, то здесь и все время висят над полем, освещая его… Одна надежда на лощину, по которой разведчики смогут выбраться незамеченными.
Коншин переживает больше всех, беспокоясь за Рябикова: "Эх, Серега, не надо бы тебя отпускать, вдруг что случится, а ты единственный для меня сейчас близкий человек… Нет Чуракова, нет ротного, неизвестно, жив ли Пахомов…"
И вот наконец-то! Ухватывают они взглядом что-то темное, барахтающееся, иногда вдруг пропадающее и понимают, что немец это, которого тянут невидимые в своих маскхалатах разведчики…
— Вышло, Коншин, вышло! — хлопает по плечу Коншина политрук, да так сильно, что тот даже приседает.
И то, что целый маетный этот день и вечер сжимало грудь тоской, давило до боли, начало помаленьку растаивать, уходить куда-то, и стало сердце наполняться новым, прежде не испытанным чувством — чувством победы, пусть пока небольшой, пусть даже совсем махонькой, но все же победы: взяли они "языка", взяли… А что это значит, понимают все — будут сведения о противнике, будут знать они расположение огневых точек и в следующее наступление пойдут уже подготовленными.
И почти не страшным кажется уже Коншину предстоящий день, утренний минометный обстрел и все, что будет происходить на этом клочке земли, называемом передовой… Взяли они "языка", взяли… Значит, не зря все, не зря…
Самозарядная винтовка Токарева.
