Представителем таких «левых» коммунистов у нас был некто Степкин, присланный в полк агитатором из политотдела армии. За его демагогию «горцы» называли его не агитатором, а провокатором. Бойцы говорили:
— За что он будет нас агитировать? За Советскую власть? Так мы и дом оставили потому, что за Советскую власть пошли биться добровольно.
Услышав как-то, что его прозвали провокатором, Степкин страшно возмутился и настрочил немедленно донесение, в котором постарался изобразить «горцев» чуть ли не самыми отъявленными контрреволюционерами, а потом вскоре исчез из полка, и мы его больше не видели.
Горный полк в основном состоял из добровольцев, и поэтому в нем царил дух высокой революционной сознательности. Один из примеров этого — товарищеские суды, которые сыграли большую роль в укреплении дисциплины и порядка в полку. Это важное и ответственное дело было начато еще в июле месяце, в период формирования полка, по инициативе бойцов 4-й роты, состоявшей преимущественно из белорецких рабочих. В протоколе общего собрания бойцов 4-й роты от 6 июля 1918 года записано:
«Избрать товарищеский суд, который необходим для товарищеской дисциплины».
В состав товарищеского суда 4-й роты вошли: командир взвода Савельев Андрей Павлович, красноармеец Веденеев Парфен и боец взвода интернационалистов Стругаш Франц.
Командование полка поддержало это ценное начинание 4-й роты, и 1 августа был издан приказ № 13, в котором по примеру 4-й роты рекомендовалось создавать товарищеские суды во всех подразделениях. Уже 3 августа постановление об избрании ротного товарищеского суда выносят красноармейцы 2-й роты. 5 августа выборы проходят в 1-й роте, а лозже товарищеские суды были избраны во всех подразделениях.
Эти суды сыграли большую роль в борьбе с нарушителями дисциплины и порядка. Так, 16 октября Черноисточинская рота, недавно влившаяся в наш полк, по рекомендации ротного суда единогласно постановила:
«Красноармейца Ивана Корнилова за неправильные его поступки откомандировать в какую-либо другую часть».
В другую часть мы переводить никого не собирались, а перевели его в 5-ю роту, в ту самую, которая была создана из «невольных героев», и там он быстро исправился.
В октябре начинают организовываться партийные ячейки в подразделениях полка. 20 октября ячейка организовалась в 9-й роте и в батарее Спиридонова, а позднее и в других подразделениях.
Так постепенно укреплялся наш полк не только в боевом, но и в политическом отношении. Эсеры, имевшиеся у нас в полку и пытавшиеся вначале руководить жизнью полка, незаметно сошли с арены. Последний из них, кажется, Березин П. Н. перебежал под Алапаевском к белым и, желая напакостить нам, увел с собой целую заставу, начальником которой он был.
Время шло. Наступили холода. Приближалась первая годовщина Великой Октябрьской революции. С продовольствием в частях нашей дивизии было плохо: полфунта хлеба, и то не каждый день. К празднику бойцы ждали еще что-нибудь, кроме селедки, которая в это время была основным продуктом питания.
Утром 7 ноября белые решили испортить нам праздник и открыли беглый артиллерийский огонь, длившийся около получаса. Но пойти в атаку они не решились и ограничились только обстрелом. Как говорится, худа без добра не бывает: во время этого обстрела было убито две лошади, и «горцы», быстро освежевав их, поделили конину по ротным кухням и справили праздничный обед.
В этот день ждали белого хлеба и папирос. Табак и папиросы были привезены, но хлеба не прислали, однако «горцы» не унывали:
— Был бы табак, проживем и так, — шутили они, закуривая полученные папиросы.
Комиссар дивизии Мрачковский поздравил «горцев» с праздником. В этом же поздравлении он призывал нас перейти немедленно в наступление на белых и занять город Верхотурье.
— Какой прыткий, — сказал Моргунов, после того как была оглашена телеграмма с поздравлением и призывом Мрачковского. — Куда еще больше нам лезть, когда мы залезли и так почти в мешок, завязать только осталось!
— Э-э, Петя, настроение у тебя что-то не праздничное, — заметил шутя комбат Калинин. — Мрачковский собрался Верхотурье в подарок Троцкому поднести, а ты говоришь о каком-то мешке.
— Как бы не стало это «святое место» очень дорогим подарочком, — сердито ответил Моргунов.
Ни я, ни Моргунов, ни Калинин не хотели верить, что нам тогда прикажут лезть еще дальше в мешок и наступать на этот зловещий город.
НЕУДАВШАЯСЯ ОПЕРАЦИЯ. РАСФОРМИРОВАНИЕ ПОЛКА
В конце ноября на фронте 29-й дивизии было крайне тревожно и неустойчиво. Со стороны Нижнего Тагила напирали 4-я и 7-я дивизии белых, пытаясь захватить узловую станцию Гороблагодатская и тем самым отрезать и истребить далеко заброшенную на север Верхотурскую группу красных — 3-ю бригаду 29-й дивизии.
Несмотря на тяжелое положение полков 3-й бригады и оторванность их от основных частей дивизии, бригаде упрямо ставилась авантюристическая задача: занять город Верхотурье, не имевший для нас в то время ни тактического, ни оперативного значения. Задача эта была настолько нелепа, что даже тактически неграмотный комбриг 3 Вырышев и тот понял ее бессмысленность и отказался руководить этой операцией. Тогда для выполнения операции на станцию Выя прибыл командир 2-й бригады Крюков и с ним один полк из его бригады под командованием Григория Пустарнака.
На станции Выя в штабном вагоне 3-й бригады комбриг 2 созвал оперативное совещание командиров полков. Был приглашен и я. Комбриг 3 Вырышев хранил гробовое молчание на протяжении всего совещания. Он фактически был отстранен от всякого руководства полками его бригады и присутствовал как нейтральный наблюдатель. Комбриг 2 торжественно заявил, что операцией по занятию города Верхотурье будет руководить он властью, предоставленной ему свыше.
Командир Волынского полка Фомин осторожно, но с сарказмом заметил:
— Мы бы рады в рай, да грехи не пущают.
Комбриг сделал вид, что не слышал этой реплики и продолжал развивать свой план:
— Первый Горный полк, командир полка Пичугов, будет демонстрировать наступление с фронта и займет железнодорожный мост через реку Тура; Волынский полк, командир полка Фомин, с приданной ему бронемашиной будет вести наступление на город по тракту с юго-западной стороны; полк 2-й бригады, командир полка Пустарнак, сделает со своим полком глубокое обходное движение с севера, через лесной массив, и нанесет главный и внезапный удар противнику с тыла.
— Кому и зачем понадобилась эта ловушка и как мы будем оборонять Верхотурье, если нам даже удастся его захватить? — спросил я.
Самолюбивый стратег вспыхнул и, теряя самообладание, закричал:
— Я приказываю выполнять мои распоряжения, а не рассуждать. Командованию лучше знать, что и как надо делать.
— Что же, по-вашему, мы пешки, не можем высказать своего мнения? — сказал я, возмущаясь его ответом. — Зачем же вы приглашали нас?
— Только не за тем, чтобы слушать ваши глупые замечания, — ответил комбриг и, резко вскочив, визгливо закричал: — Следуйте к полкам и потрудитесь выполнить приказ.
Пустарнак показал пример беспрекословного подчинения своему комбригу: первый вскочил, как на пружинах, четко взял под козырек и, лихо звякнув шпорами, ответил:
— Будет выполнено, товарищ комбриг! — и, повернувшись, поспешил выйти.
Мы с Фоминым тоже встали и вышли из вагона.
Ночь прошла в напряженной подготовке к предстоящему наступлению. Связь со штабом бригады поддерживалась по телефону железнодорожными проводами, которые шли от штаба бригады до штаба 1-го Горного полка. Дальше к Волынскому и 4-му Уральскому полкам связь разветвлялась уже полевым кабелем. Таким образом, связь этих двух полков шла через телефонную станцию штаба 1-го Горного полка, и все распоряжения штаба бригады и донесения полков были мне известны. Часто слушая телефонные разговоры Пустарнака с комбригом, я понял, что они являются большими друзьями и старыми приятелями.
Задолго до рассвета Пустарнак выступил со своим полком в назначенный ему глубокий обход. Он должен был пройти несколько километров, прежде чем занять исходное положение, и только после этого «горцы» должны были начать демонстрацию с фронта, а волынцы перейти в наступление с юго-запада по тракту. В это время я не отнимал телефонной трубки от уха и напряженно слушал все донесения полков и указания штабрига, которые давались полкам, уже начавшим свое движение.
Вначале все шло как будто хорошо. Я уже дал распоряжение комбату Калинину подготовиться к захвату железнодорожного моста через реку Тура, а Кочеткову, который командовал 2-м батальоном, и начальнику артиллерии начать демонстрацию по фронту, что они не замедлили сделать, открыв артиллерийскую и ружейно-пулеметную стрельбу. Когда пальба была уже в полном разгаре, я услышал тревожный голос Пустарнака: он докладывал комбригу, что полк его внезапно наткнулся на сильную засаду противника и, потеряв много убитыми и ранеными, рассеялся по лесу. Оставшиеся бойцы, озлобленные неудачей, пытались выместить свой гнев на командире полка и крепко его поколотили. Выслушав донесение Пустарнака, комбриг пришел в ярость и начал награждать своего приятеля разными крепкими словечками. Услышав эту брань, я не выдержал и вмешался в разговор.
