— Плохо…
— Врачи считают состояние вашего здоровья удовлетворительным.
— Им двумя глазами виднее, — зло сказал Крашке.
— Вы настаиваете на отправке домой?
— Да.
— Хорошо. Обсудим это спокойно. Взвесим все и решим. Скажите, кто вас ждет дома?
— Берта.
— Жена?
— Невеста.
Вайнер откинулся на спинку стула и захохотал. Крашке настороженно смотрел на него единственным глазом. Вайнер вдруг резко оборвал смех, черты красивого лица стали жесткими, он наклонился к Крашке и произнес, отчеканивая каждое слово:
— Вы — урод, Крашке. Ни одна девушка не выйдет за вас замуж! Ваша невеста повесится прежде, чем пойти с вами к венцу. Вы это понимаете?
Крашке съежился, будто от удара. Безобразное лицо его покраснело, на нем еще отчетливее проступили белые полосы шрамов. Он заплакал.
— Я рад, что вы это поняли, Крашке, — радуясь произведенному впечатлению, сказал Вайнер. — Но не надо отчаиваться. Если ваше лицо прикрыть несколькими тысячами марок, оно не будет таким безобразным. — Вайнер снова захохотал, довольный своей остротой. — Вы говорили, что узнаете того негодяя, который стрелял в вас?
Крашке кивнул.
— Так вот, я дам вам деньги и сигареты. Будете торговать на базаре. В госпиталь можете приходить только ночевать. Если появится тот парень — дайте мне знать и не упускайте его из виду. За это вы получите двадцать тысяч марок, и ваша невеста непременно выйдет за вас замуж.
Вайнер с удовольствием заметил, как высохли слезы Крашке и в единственном глазу вспыхнул алчный огонек.
На следующий день на базаре появился одноглазый немецкий солдат-инвалид с безобразным, покрытым синими пороховыми пятнами лицом. Он торговал сигаретами разных сортов. Первое время люди поглядывали на него с любопытством, но потом привыкли и перестали замечать.
Однажды ночью к Гайшикам пришел товарищ Мартын. Он сидел за столом, пил кипяток с кислыми антоновскими яблоками и то и дело поглаживал седые усы, — видно, о чем-то сосредоточенно думал.
Коля сидел напротив и тоже прихлебывал из белой кружки с отбитой ручкой. В комнате пахло яблоками, как в саду осенью. Когда напились чаю, товарищ Мартын поднялся из-за стола, прошелся из угла в угол, разминая ноги, потом остановился возле Василия Демьяновича.
— Хочу твоего паренька в Ивацевичи послать. Не возражаешь?
— Мал он еще, — сказала Ольга Андреевна, будто Коле впервые ходить в Ивацевичи.
— Вот и хорошо, что мал. Да и дело пустяковое: человеку пару слов сказать. Я бы девчушку эту послал, Еленку из Яблонок, да ей лучше там не появляться.
— Пусть идет, — коротко сказал Василий Демьянович.
У Коли екнуло сердце: наконец-то и ему нашлось дело!
Мартын взял Колю за руку, привлек к лавке и уселся с ним рядом.
— Где Петрусь Борисевич живет, знаешь?
— Знаю. У тетки Варвары, с Козичем.
— Верно… Скажешь ему: «Дороги открыты». И все. Запомнишь?
Коля улыбнулся. Что ж тут запоминать!
— А зачем пойдешь?
— Молоко понесу на продажу.
— Молока нет, — возразил Василий Демьянович.
— А может, Козичу какую посылку от Тарасихи?
— Козичу?
— Скажу ей, что за солью на рынок иду, и прихвачу что.
— Ну что ж, попробуй, — кивнул Мартын. — Только не навязывайся очень. Кто ее знает, Тарасиху эту. Может, и к ней по ночам ходят из Ивацевичей, вот как я к вам. — Он снова прошелся из угла в угол, вздохнул и добавил полувопросительно: — Я сосну часок-другой? До света далеко.
— Ложитесь, ложитесь, — сказала Ольга Андреевна, взбивая подушку на кровати.
Товарищ Мартын снял сапоги и прилег на кровать поверх пестрого одеяла.
— Вы бы разделись…
— Я — по-солдатски…
Спустя минуту товарищ Мартын уже спал. Но Коля уснул не сразу. Все думал о боевом задании…
А утром, только взошло солнце, Коля уже был возле дома Козича. Колючая проволока на заборе, окружавшем сад Козича, заржавела, а забор возле ворот покосился. Коля постучал в калитку. По ту сторону лениво забрехала собака. Он постучал снова. Женский голос испуганно спросил:
— Кто там?
— Я, тетя Елена.
— Кто?..
— Да я ж, Коля Гайшик.
Заскрипела ржавая задвижка, калитка открылась.
— Заходи.
Тарасиха, кутаясь в накинутый на плечи платок, опять плотно заперла калитку.
Хата Козича показалась Коле нежилой, душной, как чердак под железной крышей в жаркий полдень.
— Чего в такую рань принесло?
— В Ивацевичи иду, за солью. А к вам зашел, может, что надо. А то Тарас Иванович обидится…
Тарасиха пододвинула Коле тарелку с яблоками.
— Угощайся, касатик.
«Паданцы. На тебе, небоже, что нам негоже», — подумал Коля, но отказываться от угощения не стал, чтобы не обидеть хозяйку. Выбрал яблоко с пятном поменьше, обтер его о пиджак и надкусил. Оно оказалось кислым и терпким.
— Нонче яблок не тот на вкус, что в прошлые года, — сказала Тарасиха, увидев, как скривился Коля. — Может, ты мешочек моему мужику снесешь? Аль не под силу? С пудик, не боле.
Коля отложил яблоко в сторону. «Кабы не такой кислятины наложила, я бы поволок», — подумал он, и вдруг в голову пришла озорная мысль:
— Лошадь бы… Я бы воз свез. Тарас Иванович человек значительный. Начальник. Он бы продал выгодно.
— Лошадь нельзя. Отобрать могут.
— У Тараса Иваныча?.. Истинный крест! — Коля перекрестился. — Он там над всеми голова, вроде войта. А на обратном пути я вам соли прихвачу.
Тарасиха вздохнула. Муж строго-настрого приказал лошадь никому не давать и самой со двора не выезжать. Но ведь это когда было!
Коля заметил, что Тарасиха колеблется.
— У меня и пропуск есть. Вот. — Он показал Тарасихе свой пропуск. — С печатью. Тарас Иванович лично дал.
Печать убедила Тарасиху.
— Идем в сад…
Коля и раньше бывал в саду Козича. Но теперь сад показался таким же запущенным, как и хата. Стволы яблонь не были обмазаны известью. Трава побита. Всюду виднелись следы лошадиных копыт. Многие ветви яблонь обломаны. Видимо, Тарасиха пасла коня прямо в саду, боясь выпустить его за ограду. Но яблок было много. Часа два Коля помогал Тарасихе наполнять ими ящики и мешки. Их перетащили и уложили на телегу. Туда же Тарасиха сунула кусок соленой свинины килограммов в десять и две четверти самогона в пыльных бутылях, видно, старого запаса.
— Не разбей! — строго сказала она.
— Не разобью, — весело откликнулся Коля.
Тарасиха вывела из сарая тяжелого на подъем старого коня какой-то пыльной масти. Его давно не запрягали, он отвык от сбруи и неуклюже бил задом по оглоблям телеги. Только после того, как Тарасиха несколько раз в сердцах хлестнула его вожжами, он успокоился и позволил себя запрячь.
— Коню побегать надо. Совсем спортится, — по-хозяйски заметил Коля.
Минут десять возились с воротами. Ворота осели и будто вросли в землю. Пришлось поработать лопатой.
Наконец, ворота открыли, Коля уселся на мешки с яблоками, и застоявшийся конь медленно потащил телегу.
— Помоги, господь, — сказала Тарасиха и перекрестила коня, и телегу, и Колю.
Коле, как и любому деревенскому мальчишке, не раз доводилось ездить на лошади — и верхом на водопой да в ночное, и в легких зимних розвальнях, и летом, лежа на возу с хрустким душистым сеном. Но никогда, пожалуй, не получал он такого удовольствия, как сейчас, сидя на мешке с козичевыми яблоками и погоняя вожжами козичева коня. Поглядела бы Еленка!
Отвыкший от работы конь еле передвигал ноги, а Коле хотелось, чтобы все летело навстречу, чтобы ветер свистел в ушах. Он то и дело гикал, вытягивал коня вожжами. Конь приседал от удара, делал неуклюжий рывок, пробегал десяток метров рысью и снова переходил на унылый шаг. Не понимал он состояния Коли!
На КПП солдаты, едва глянув на пропуск, устремились к телеге, жадно ощупали мешки, отведали яблок, откромсали здоровый кусок свинины и утащили в свою будку бутыль с самогоном.
Протрясясь пыльными узкими переулками, Коля подъехал к Варвариному дому. На крыльцо вышла Варвара с малышом на руках. Увидев Колю, улыбнулась:
— Здравствуй, Коля. Что давно не был?
— Некогда. Тарас Иваныч дома?
— Нету.
Из-за избы появился Петрусь с лопатой в руках.
— О-о! Миколка! Здорово, жених! — Петрусь приставил лопату к стене и подошел к Коле. — Здорово!
Коля пожал протянутую руку.
— Да ты целым обозом пожаловал!
Петрусь открыл ворота и завел коня во двор.
— Чей конь-то?
— Тараса Ивановича. И товар его.
Петрусь чуть удивленно посмотрел на Колю.
— А дороги открыты! — тихо шепнул Коля.
Петрусь улыбнулся, в глазах вспыхнули радостные искорки.
