По долине прокатился грохот от разрыва тяжёлого артиллерийского снаряда.
— Вы мне угрожаете? — с насмешкой спросила корреспондентка.
— Не будьте слишком самоуверенной. На войне многое может случиться.
— Именно поэтому я и предприняла кое-какие меры предосторожности. В моём кабинете в редакции в сейфе хранится пакет с надписью вскрыть его, если со мной что-нибудь случится.
— И что же хранится в том пакете? — спросил майор.
— Видите ли, господин майор… — Эльвира улыбнулась. В лунном свете она казалась очаровательной. — Иногда, чтобы чего-то достичь в жизни, приходится прибегать к принуждению. Я застенографировала ваш ночной разговор, который вы вели тогда в отеле.
Брам почувствовал себя фехтовальщиком, у которого выбили из рук оружие.
«Вестдойче беобахтер» вряд ли рискнёт опубликовать подобный материал, однако никто не может запретить начальнику канцелярии отослать эту информацию в штаб дивизии. И тогда прощай очередное повышение по службе! А ведь я, как никогда, хочу получить бриллианты к Рыцарскому кресту с мечами и дубовыми листьями как высшую награду за храбрость. Эта редакционная пигалица может испортить мне всю жизнь: планы у неё честолюбивые. А что, если ударить её сейчас по затылку или схватить за горло и задушить?.. Здесь её никто не найдёт в такой неразберихе, когда идёт война».
— Знаете, господин майор, свой кофе в охотничьем домике вы выпьете один. Я и без вас найду дорогу домой! — бросила вдруг журналистка и, не дав майору опомниться, скрылась в темноте.
Генерал Круземарк подумал, что ему, пожалуй, не стоит сетовать на судьбу. Каждый раз, когда у него что-либо не ладилось, он обращался в отдел кадров с просьбой перевести его в другое место. Перед тем как в Нормандии всё полетело вверх тормашками, он на свой страх и риск вырвался из тогдашнего ада и, сославшись на сильно пошатнувшееся здоровье, уехал к новому месту службы в Скандинавию. С августа по октябрь он пробыл в Дании, ведя праздную и беззаботную жизнь. Когда бригадный генерал медицинской службы тщательно осмотрел Круземарка в Берлине, он нашёл его в отличной форме. Ему мог бы позавидовать двадцатилетний юноша. Датская кухня пошла генералу впрок. Затем Круземарк получил отпуск и превосходно провёл его со своими близкими.
Спустя некоторое время его вопреки собственному желанию направили на Западный фронт к Рундштедту на должность командира народно-гренадерской дивизии.
«Вот тебе и на! — подумал генерал. — Я словно предчувствовал это. Сначала на запад, а потом в Эйфель и на юг. Дальше генерал-майора там не пойдёшь. Рыцарский крест у меня уже есть, а что же ещё… Что может произойти? Удастся ли восстановить положение под Аахеном, захватить Мец или Страсбург? Вряд ли. Передо мной поставлена определённая цель: беречь личный состав… Руководящий пост, который моя супруга занимает в «Союзе национал-социалистских женщин», постепенно становится анахронизмом. Мне следует что-то придумать, чтобы она дипломатично освободилась от этой обязанности. Никогда ничего нельзя знать наперёд».
Начиналось утро, такое же, как вчера или позавчера. Тёплое, безветренное, с лёгким снежком.
Едва только генерал подумал о штабных делах, как на лице его сразу же появилось кислое выражение. Мешки под глазами набрякли больше, чем обычно. А как только он задумывался о возможном исходе войны, глаза его наливались желчью.
Зазвонил телефон.
— Господин генерал, докладываю, что из строительной роты сегодня ночью дезертировали двое уголовников. Об этом сообщил командир роты Зейдельбаст.
— Что такое? Он что, подчинён непосредственно нам?
— Никак нет, господин генерал. Эта рота подчинена майору Браму.
— А что говорит он?
— Ничего, господин генерал. Его начальник штаба, к сожалению, уже послал донесения во все инстанции.
— Вам известно, что все части, находящиеся в районе боевых действий, обязаны соблюдать высокую бдительность и строго блюсти военную тайну?
— Так точно, господин генерал!
— Это должен знать и Брам. В подобных ситуациях он обязан докладывать о случившемся непосредственно нам. Вы ему уже звонили?
— Так точно, господин генерал. Но сегодня ночью майор Брам находился на передовой и потому, возможно, ещё не знает о случившемся.
— Сообщите ему, что я приказываю ему немедленно явиться ко мне!
— Слушаюсь, господин генерал!
— А что сказано ещё в донесении этого, с позволения сказать, Зейдельбаста?
— Дезертиры застрелили одного солдата. Кроме того, соучастником этого инцидента называют ещё разжалованного обер-лейтенанта Генгенбаха.
— Генгенбаха? — Круземарк задумался. В одно мгновение в его голове промелькнули десятки фамилий офицеров, которые служили когда-то в его артиллерийском полку на Восточном фронте, но Генгенбаха он так и не вспомнил.
— Розыск объявлен?
— Да, по всем направлениям.
— О результатах донесите мне вне очереди.
Когда личный состав роты выстроился перед сараями, из канцелярии быстрыми шагами вышел обер-лейтенант Зейдельбаст. Фельдфебель подал команду «Смирно». Ротный внимательно оглядел строй солдат, которые равнодушно смотрели прямо перед собой. Он долго молчал, а затем тихо начал:
— Господа, прошло семь часов с тех пор, как Перлмозер и Цимерман дезертировали из части… — Обер-лейтенант сделал небольшую паузу и продолжал: — До сих пор ко мне никто из тех, кто знал об этом дезертирстве, не явился и не доложил об этом. Это очень странно, господа! Рядовой Бельке убит. На пост его выставлял рядовой Генгенбах. Он утверждает, что ничего не видел и не слышал. Часовые, которые стояли у склада с боеприпасами, у въезда на территорию роты и у склада с приборами, утверждают, что они тоже ничего не слышали. Даю вам время для обдумывания до двенадцати часов. Десять человек я пущу в расход, а роте наполовину уменьшу рацион. Но это только начало, господа! — И ротный снова по очереди окинул солдат взглядом, а затем бросил: — Распустите этот сброд, гауптфельдфебель!
Солдаты разбрелись между домиками и елями.
Барвальд и Павловский прошли мимо кухни и вышли на дорогу, где был убит Бельке.
— Выходит, что Цимерман удрал с Перлмозером, — заговорил первым Пауль.
— Генгенбах говорил только о Цимермане.
— Нам об этом почему-то рассказал, а сам с ними не побежал.
— Это не говорит против него.
— Теоретически это означает, что он каждую минуту может продать нас Зейдельбасту.
— Так ведь он говорил с нами без свидетелей.
— В данном случае довольно и одного подозрения, — сказал Павловский, которого было трудно поколебать и убеждениях.
— А какая ему от этого польза будет? Может, он и на самом деле хочет сблизиться с нами?
— Как бы там ни было, но ротный обошёлся с ним очень мягко. Если бы со своего поста ушёл кто другой, ротный уложил бы его на месте.
— Ты видишь сам: получается, что Генгенбах доносчик и об этом хорошо знает ротный?
Пауль пожал плечами.
— За ближайшие два часа многое выяснится. Я уверен, что уголовники свалят всю вину на Генгенбаха.
— Посмотрим, как на это будет реагировать сам Зейдельбаст.
— Только Генгенбаху уже ничем нельзя будет помочь.
— Выходит, ты ему поверил? — удивился Павловский. — У тебя нет никаких шансов, доктор. В один прекрасный день…
— Он может погибнуть сегодня же. Давай лучше поговорим с товарищами. Нужно действовать!
— Но как?
— Я и сам не знаю. Однако интуиция подсказывает мне, что над честным человеком нависла опасность.
Майор Брам явился к генералу Круземарку по его приказанию.
Генерал сначала уставился на Рыцарский крест с мечами и дубовыми листьями, который красовался у майора на шее, а затем грубо спросил:
— Что за свинство творится в вашем полку, Брам?
— Об этом, господин генерал, я сам узнал только полтора часа назад.
— Это меня нисколько не удивляет. Каждый раз, когда вы нужны, вы всегда отсутствуете или находитесь в пути.
— Как я должен понимать вас, господин генерал?
— Не будем обманывать друг друга, Брам. Я не хуже вас разбираюсь в жизни, и, к слову говоря, мне прекрасно известна ваша слабость к молоденьким девушкам. Вы меня понимаете?
Майор молчал.
— Уладьте дело таким образом, чтобы мне не пришлось нигде упоминать вашего имени в связи с этим нелепым дезертирством.
— Господин генерал…
— Как вы это сделаете — дело ваше. На всякий случай я хотел бы знать о возможном соучастии в атом деле некоего Генгенбаха. С профилактической целью упрячьте его за решётку, это никогда не помешает.
— Я всё расследую, господин генерал.
— Вам не расследовать, а действовать надо. Мне нужны результаты. Хайль Гитлер! — И генерал подтолкнул Брама к выходу.
