4
Наверное, нужно сказать несколько слов о новом соратнике Подгорбунского и о его подвиге, о котором Иван рассказал предельно скупо, а Владимир, хорошо понимавший чувства молодого красноармейца, не стал допытываться…
Конечно же Александр Твардовский посвятил своё стихотворение, написанное в 1943 году, не какому-то другому, мифическому Громаку, а именно нашему. Ивану.
Давайте ка вспомним его содержание:
ИВАН ГРОМАК
Не всяк боец, что брал Орел,
Иль Харьков, иль Полтаву,
В тот самый город и вошел
Через его заставу.
Такой иному выйдет путь,
В согласии с приказом,
Что и на город тот взглянуть
Не доведется глазом…
Вот так, верней, почти что так,
В рядах бригады энской
Сражался мой Иван Громак,
Боец, герой Смоленска.
Соленый пот глаза слепил
Солдату молодому,
Что на войне мужчиной был,
Мальчишкой числясь дома.
В бою не шутка — со свежа,
Однако дальше — больше,
От рубежа до рубежа
Воюет бронебойщик…
И вот уже недалеки
За дымкой приднепровской
И берег тот Днепра-реки
И город — страж московский.
Лежит пехота. Немец бьет.
Крест-накрест пишут пули.
Нельзя назад, нельзя вперед.
Что ж, гибнуть? Черта в стуле!
И словно силится прочесть
В письме слепую строчку,
Глядит Громак и молвит: "Есть!"
Заметил вражью точку.
Берет тот кустик на прицел,
Припав к ружью, наводчик.
И дело сделано: отпел
Немецкий пулеметчик.
Один отпел, второй поет,
С кустов ссекая ветки.
Громак прицелился — и тот
Подшиблен пулей меткой.
Команда слышится:
— Вперед!
Вперед, скорее, братцы!..
Но тут немецкий миномет
Давай со зла плеваться.
Иван Громак смекает: врешь,
Со страху ты сердитый.
Разрыв! Кусков не соберешь —
Ружье бойца разбито.
Громак в пыли, Громак в дыму,
Налет жесток и долог.
Громак не чуял, как ему
Прожег плечо осколок.
Минутам счет, секундам счет,
Налет притихнул рьяный.
А немцы — вот они — в обход
Позиции Ивана.
Ползут, хотят забрать живьем.
Ползут, скажи на милость,
Отвага тоже: впятером
На одного решились.
Вот — на бросок гранаты враг,
Громак его гранатой,
Вот рядом двое. Что ж Громак?
Громак давай лопатой.
Сошлись, сплелись, пошла возня.
Громак живучий малый.
— Ты думал что? Убил меня?
Смотри, убьешь, пожалуй! —
Схватил он немца, затая
И боль свою, и муки:
— Что? Думал — раненый? А я
Еще имею руки.
Сдавил его одной рукой,
У немца прыть увяла.
А тут еще — один, другой
На помощь. Куча мала.
Лежачий раненый Громак
Под ними землю пашет.
Конец, Громак? И было б так,
Да подоспели наши…
Такая тут взялась жара,
Что передать не в силах.
И впереди уже "ура"
Слыхал Громак с носилок.
Враг отступил в огне, в дыму
Пожаров деревенских…
Но не пришлося самому
Ивану быть в Смоленске.
И как гласит о том молва,
Он не в большой обиде.
Смоленск — Смоленском. А Москва?
Он и Москвы не видел.
Не приходилось, потому…
Опять же горя мало:
Москвы не видел, но ему
Москва салютовала.
Правда, сам Громак о существовании посвящённого ему стихотворения и вправду ничего не знал — вплоть до исторической встречи с однополчанами, которая состоялась в Москве аж в 1965 году, в честь 20-летия Великой Победы.
И кого ему удалось отправить к праотцам там, под Смоленском, — тоже долго не ведал.
А немец попался непростой.
Знатный, можно сказать.
Конечно, не гауляйтер НСДАП. Но тоже немалая шишка — кадровый офицер, фотолюбиль, никогда не расстававшийся со своим модным аппаратом и скрупулёзно фиксировавший на плёнку все выдающиеся "подвиги" — личные и сослуживцев.
Именно в его планшете были обнаружены уникальные снимки казни Зои Космодемьянской, после чего мир и узнал об этом зверском преступлении фашистов.
Вот такие дела…
5
В двадцатых числах марта 1944 года части 1-й танковой армии генерала Катукова вышли к Днестру.
Эх, форсировать бы эту водную артерию прямо сейчас, с ходу, с лёту!
Да как?
Тылы ещё не подоспели; квалифицированных (да что там квалифицированных — любых!) сапёров днём с огнём не найти — кто будет наводить переправу?
И чем? Понтонов в передовых частях, как известно, не держат!
А что, если?..
Михаил Ефимович подозвал Подгорбунского, и они вдвоём пошли вниз за течением красавицы реки по её обрывистому берегу.
После блестящей операции по освобождению города Казатина, легендарный полководец предпочитал не приказывать Владимиру, а по-человечески просить его об услуге, а то и об одолжении неслыханный случай даже в истории Рабоче-крестьянской Красной армии.
Вот, например, как он сам описывает своё общение с героем-разведчиком в послевоенных мемуарах:
"Встретились с ним на берегу Днестра. Коротко объяснил я, в чем суть дела, и по-дружески, не в порядке приказа, а именно по-дружески, попросил:
— Будь добр, товарищ Подгорбунский, уведи у немцев понтонный парк. Сослужи службу, век будем помнить. — И шутя добавил: — Учти, работа сдельная, за нами не пропадет.
Вижу, у Подгорбунского глаза загорелись. Знаю: необыкновенные дела для него любых радостей дороже.
Козырнул он: "Будет исполнено" — и ушел к своим разведчикам…" [63]
В тот же вечер Иван и ещё один закалённый в боях механик-водитель получили приказ выступить вместе с командиром в ночную разведку — всего лишь двумя боевыми машинами. (И то те, как оказалось, были нужны лишь для того, чтобы взять на буксир понтоны.)
Глубокой ночью глухими тропами они провели свои танки сквозь боевое охранение противника и с тыла ворвались в деревню, в которой находился немецкий понтонный парк, словно снег на голову обрушившись на немногочисленный фашистский гарнизон.
