снимет, это перекрестный огонь фрицы прекратили, а по норам своим сидят, любой шаг наш контролируют. Подожди, капитан, передохнут и по новой поливать начнут.
— Так каждый день? — Капитан бросил взгляд на часы, отмечая время затишья.
— По расписанию, — подтвердил солдат. — Да толку никакого нам. До ветру не сбегаешь, нос не высунешь. Уши, правда, передыхают от трескотни, вот и вся радость. Даже подымить не дадут, сразу давай палить. От смотри.
Мужчина подобрал пук гнилой травы и насадил на палку. От чирканья спички с пятого или шестого раза его крошечный факелок задымился. Он приподнял палку чуть вверх, и, как только дымок взвился над окопом, наверху сразу засвистели пули германских снайперов. Стрелки с высокоточной оптикой на винтовках заметили цель и открыли прицельный огонь по мишени. Смертоносные пули с визгом принялись выбивать куски земли по верху окопа. Военные внизу пригнулись почти до самого дна окопа, чтобы не попасть под случайный выстрел. Рядовой поспешно потушил тлеющий пучок и пожаловался:
— Вот так завсегда, шелохнуться не дают. Бинокль у них там к ушам, что ли, привязан, проклятые фрицы, чтоб у них глаза вывалились.
Шубин кивал в такт его ругательствам, а сам отсчитывал про себя минуты, пытаясь понять, сколько длится затишье. На той стороне каждый день устраивают перерыв, почему-то не ведут стрельбу из автоматов и пулеметов, только снайперы наблюдают за советской территорией. Но почему так происходит, что такого делают в это время немцы?
Неожиданно из-за поворота бесшумно выскользнула темная фигура, и рука разведчика дернулась к ножу на ремне. Но он тут же с облегчением выдохнул: это оказался пропавший Зинчук в сопровождении своего верного Снежка. Оба они были так же, как остальные, вымазаны с головы до ног грязью. Шерсть у пса собралась черными сосульками, отчего он напоминал огромного ежа. Только Павел, казалось, совсем не замечал неприятных ощущений от мокрой и липкой формы. Он улыбался во весь рот, непривычно открыто, светлые глаза светились радостью на темном от засохшей жижи лице. Парень протянул ладонь с разноцветными маленькими каплями леденцов и предложил:
— Угощайтесь. Я чаю вам принес. — В другой руке у него оказался котелок с темным напитком.
От неожиданного сюрприза все оживились. Пожилой солдат охнул, взял один леденец, закинул в рот и закатил от удовольствия глаза:
— Ох, парень, спас от голодной смерти. Думал, брюхо сейчас прилипнет к спине с голодухи. Давай-ка сюда котелок. — Он отпил несколько глотков чаю и передал котелок следующему.
Трофейные монпансье мгновенно исчезли с грязной ладони. Последние три штучки сияющий Пашка сунул капитану:
— Берите, товарищ командир, это вам. Я уже свою часть съел, ребят угостил.
Глеб подхватил крошечные леденцы и вполголоса спросил:
— Это же монпансье, такие конфеты у немцев водятся. Ты где их взял?
— У пленного. — Зинчук с загадочным видом замолчал, явно ожидая расспросов.
— У пленного? Неужто взяли «языка»? — изумился караульный. — Это кто ж герой оказался?
— Пашка, ну не томи, говори! — следом поинтересовался Евсюков. — Правда в плен немца кто-то взял?
Зинчук спокойно и односложно ответил:
— Я взял.
Окружающие ахнули от такой новости, а парень потупился, чтобы скрыть довольную улыбку. Он, как обычно, пытался казаться равнодушным. Евсюков же захлебывался от восторга:
— Как, Пашка, ты как смог?! Ты как это сделал?!
Тот пожал плечами:
— Через минное поле прополз, меня Снежок провел. Он натасканный на мины, чует их через грязь и дорогу показывает.
— Что, вот просто переполз и взял? — с недоверием переспросил пожилой солдат.
Зинчук тряхнул грязными сосульками волос:
— Ну. Прополз за Снежком поле, потом прошел до дота. Зашел, пистолет на них, говорю: «Хенде хох». Они как сидели, так и сидели, рты разинули. Я одного взял и повел под пистолетом, ползти только не хотел, гад. Пришлось ему пинков…
Слова Зинчука заглушила отчаянная стрельба, воздух над окопом буквально взорвался от новой огневой атаки противника. Очнувшись после неожиданного появления русского разведчика на своей территории, белым днем, прямо на глазах у многочисленной охраны, немцы теперь зашлись в бессильной ярости. Стрекотали пулеметы, ухали тяжелые снаряды. От разрывав снарядов земля дрожала. Небо над окопчиком затянуло черными пороховыми газами, дышать стало трудно из-за едкой гари. Все бойцы присели на корточки, спасаясь от отчаянной стрельбы по их позициям.
Пожилой солдат покрутил головой, он тоже был доволен, что этот сорвиголова смог насолить немцам.
— Во жарят, взбесились, черти! Хех, так нос им утерли, сволочам.
Капитан Шубин же ухватил за рукав молодого разведчика, в ухо прокричал, чтобы перекрыть грохот пальбы:
— Тарасову доложил?
— Никак нет, товарищ командир! Я за вами пошел, чтобы допрос провели. Пленный ждет у командира подразделения в окопе. А мне сказали — Стукаленко ранен, вы еще не вернулись, ну я и пошел проверить все сам.
— Идем! — Капитан повернул в темную сетку окопов. — Евсюков, найди своих, в порядок приведи себя, — крикнул он бойцу, а сам уже шагал по узким траншеям, чтобы своими глазами увидеть и убедиться, что Павел Зинчук действительно добыл «языка». На ходу засыпал вопросами парня, а тот охотно делился радостью с командиром.
— Докладывай, докладывай, Павел! Как ты додумался по минному полю с собакой пройти?
— Да я думал, думал, ведь немцы отовсюду ждут атаки, везде понаставили стрелков. А минное поле не охраняют, какой дурак туда сунется? Вот я решил по нему пройти. Снежок давно на мины натаскан, я его еще в партизанском отряде научил их по запаху находить и путь показывать. Вы с ребятами отправились на вылазку, а мы со Снежком туда, к минному полю. На брюхо упали, и повел он меня, я там кучками отмечал дорожку, чтобы в темноте проползти. Густо они, конечно, мины уложили, только я их палкой тихонько отодвигал в стороны. В грязи извалялись со Снежком так, что от земли не отличишь, как вы учили — для маскировки. Нас никто и не заметил. Да фрицы не думали, что кто-то к их доту проберется, даже часового не поставили на входе. Я туда, а они в одних подштанниках стоят, только проснулись. — Пашка искренне хохотнул, вспомнив, как застыли растерянные гитлеровцы при виде измазанного в грязи советского разведчика. — Так в белье одном и повел. Пинка дал, он на карачки упал, лицом под хвост Снежку уткнулся и пополз как миленький. Слова не вякнул. Только скулил, чтобы я не стрелял.
Пашка закончил рассказ, когда они шагнули в просторную траншею, где располагался штаб батальона. Здесь вокруг пленного, дрожащего от холода в одном нижнем белье, уже столпились офицеры, в том числе и майор Тарасов. В отличие от остальных
