Бум! Бум! Раздается со стороны наших позиций у ГОПа. И снова: бум! Та-та-та-та-та! Треск автоматных очередей. Махнув рукой на прощание, стремительно, толком не поев и не выпив, уходит Дука. Хлоп! Хлоп! Хлоп-п! Это казаки гранатами из подствольников засыпают ничейные кварталы. Мы, внимательно прислушиваясь, сидим. Тр-рах! После ненавязчивого предупреждения с молдавской стороны о готовности применить минометы, перестрелка затихает.
— Гриншпун, не по твою ли душу мули лазили, днем вы там с Сержем и Эдиком как будто отличились? — спрашивает Али-Паша. — Надеюсь, позицию ты успел сменить, твой второй-то где?
— Может быть! — невозмутимо отвечает Леша. — Вернусь, проверю. А позицию я давно сменил. И перед тем как сюда идти, чучело там воткнул. Будто кто-то сидит в каске. Если по наши души шли, зря гранаты тратили!
Алексей жадно выхватывает напоследок здоровенный кусок и запихивает себе в рот. От этого голос у него становится гнусавым. С раздувшимися щеками лезет из-за стола.
— Ну, оглы, бымайте!
— Подожди, — тороплюсь за ним. — Я с тобой!
Смотрю на Али-Пашу. Он кивает. Чудненько! Пусть теперь самолично контролирует это сверхмощное застолье!
На лестнице Гриншпун останавливает меня.
— Давай покурим. Заодно проверим, что утихло. Спешить некуда!
Закуриваем, и он продолжает:
— Страсть не люблю шальных мин! Поганейшая вещь! Я бы с Дукой не смог служить, сколько их по нему перекидали!
— Да, омерзительная вещь, — поддерживаю разговор я. — Как, зараза, хлопнет, осколки уже осыпались, а стабилизатор еще летает! И залететь может, дрянь, в несколько углов и ям по очереди! Один раз у меня прямо мимо носа пролетел, я с тех пор на этот счет стал дерганый!
— Нашел, чего бояться! Стаб — ерунда! Ни одного случая не было, чтоб им кого долбануло! А вот осколки… Хорошо, что город, с любого места скакнул в укрытие — и цел! Половина вообще падает на крыши и чердаки… В поле мы бы нахлебались!
— Я ничего и не говорю! Дурак я, что ли, осколков не бояться? Просто он меня дополнительно раздражает. Вон на площади, центральный гастроном. Видел? Четыре входа, и перед каждым — по следу от мины. Все двери — решето! Я как-то представил себе, что было бы, упади они одновременно, в первый день, когда в магазине людей было полно… Бр-р-р!
Алексей резким жестом бросает окурок.
— Пошли!
Придя в дом, под которым находится Гриншпунова нора, узнаем: точно, его окоп обстреляли. Утром результаты вражьего набега посмотреть надо. Стреляли примерно с того места, где я днем движение, зверюшку видел. Меня уж сомнение берет, не проспал ли тогда вражьего беобахтера? В общем, как гопники выстрелили, бабаевцы тут же по ним в ответ дали, и ракету вверх, чтобы гасить всеми стволами наверняка. Но мули сразу же в центр квартала подались. Достанешь их там, в частном секторе! Только гранаты переводить! Возбужденные казаки утверждают, что самым первым выстрелом, из гранатомета, одного из нападавших ранили, было видно, как его поволокли.
— Подыхать потащили, таскать им не перетаскать! — смеется Гриншпун.
Я соглашаюсь. Конечно, подыхать! Хотя, если честно говорить, вряд ли. Тяжело раненного быстро не утянешь! Хорошо, если осколками поцарапало, вложило памяти про кайф войны. Этим ночные «маневры» и плохи. Результаты, как правило, пшик, а риска много. Стерегли, но проспали их! Была бы занята траншея, по которой они треснули, — прощай, Родина, сиди, командир, сочиняй донесение о потерях и думай, что написать в письме-похоронке.
Выяснив детали, идем отдыхать. Располагаемся на устроенном Славиком ложе из натащенных из разных домов и квартир подушек и одеял, набросанных в углублении при входе в подвал с безопасной стороны дома. Обычно я избегаю чужих тряпок. Кое у кого из наших были замечены вши. И еще злее донимают обычные блохи. Оставшись без любимых ими кошек и собак, они кусают нас. Все ноги погрызены. Вообще-то чего только не встретишь на прогретой южным солнцем земле! Тут и уховертки, и противные многоножки. Бодро спешат куда-то запечные в северных широтах тараканы… Но Лешка со Славиком бдят, вытряхивают и меняют свою ветошь. Ночью можно отдохнуть от дневного пота и ощущения липкости на теле везде, где только может прилипнуть одежда. От выпивки настроение приподнятое и все вокруг кажется лучше, чем есть на самом деле. Над головой горят звезды. Такими яркими в нормальном, мирном городе звезды не увидишь, их блеск теряется в свете окон и уличных фонарей. А здесь даже редкие осветительные ракеты не рассеивают ленту млечного пути. Они быстро сгорают — и мириады миров снова во всей красе! На неровном куске неба над головой видна Малая Медведица, с которой я в детстве постоянно путал Стожары. Если привстать, то видны и указывающие на Полярную Звезду звезды-стрелки Большой Медведицы. А вон Кассиопея и Дракон! «Горят над нами, горят, помрачая рассудок, бриллиантовые дороги в темное время суток»… Старый «Нау». К ситуации и открывающемуся на небо виду очень уместно. И вдруг прямо над головой, неприятно сверкая в глаза, исчеркивая резкими тенями двор, загорается новая ракета. Опустив взгляд и не желая уходить от возвышенного в неприятные мелочи, изрекаю:
Вставай!
Свой камень в чашу тьмы
Рассвет
Уже метнул — и звезд на небе нет.
Гляди!
Восходный Ловчий полонил
В силок лучей дворцовый минарет!
— Ты где это минарет нашел? Все вместе с треклятым турком Бендером, как белены объелись! Куда ни пойдут, вечно несут бредятину! У одного — командная чесотка, у второго — в башке царь, у третьего — фиалки… И вот на тебе, еще один на мою голову Шахеревзад приперся, — фыркает Ханурик.
«Треклятый Бендер» и «командная чесотка» — это он о как-то не в меру раскомандовавшемся над ним Али-Паше. Фиалки — бесспорный намек на нордически сентиментального Семзениса. Не знал, что Славик злопамятен, так долго дуется!
— Полегче на поворотах! Наш командир — не турок! Он полутурок. А наполовину второй половины, если ему верить, француз.
— Точно. Мама турчанка дала ребеночку имя Али, а у папы француза Гофрен была фамилия!
— Цыц! Не сметь чернить моего командира! И потом, про минарет — это не я. Это Омар Хайям в переводе Фитцджеральда. И у этого стиха есть продолжение:
Неверный призрак утра в небе гас,
Когда во сне я внял призывный глас:
«В кабак, друзья! Пусть бьет вино ключом,
Пока ключ жизни не иссяк для нас»!
— О! Это уже ближе к делу… Ну, если обещаете сидеть тихо, схожу я к Бабаю, повключаюсь…
— Да, конечно, Славик, сходи. Задача у нас нулевая, отдохнуть можешь, — по-приятельски отзывается Гриншпун. И Ханурик уходит.
Нулевые задачи — это, конечно, хорошо. Но солдат предполагает, а неизвестность располагает…
— Как, думаешь, завтрашний день сложится? Тихо будет или с приключениями?
— Да вот как ты спросил, так и будет. Какие-то молдавские части уйдут, свои пушки заберут. Тут бы и стать тише, да вместо них на передовую залезут пьяные волонтеры с самыми злыми нациками, которые перемирием недовольны. А их командование большинству своих банд помешать не сможет. Поэтому снайперов и внезапных обстрелов завтра будем крепко стеречься…
— А! Я и сам так же думаю…
Ну вот, в перспективах определились, теперь можно расслабиться…
— Завидую я тебе, Леша! Ты — в Москве, вольная птица! А меня угораздило после армии вернуться в Молдавию, за год до начала разборок! Понятно, связывало с ней многое, но ведь мог бы подумать, к чему идет…
Гриншпун попыхивает сигаретой и слушает, вставляя по ходу моих душевных излияний реплики.
— Думаешь, в Москве у меня проблем мало? Жизнь она везде, кляча, одинакова!
— Не о том говорю! Какие бы у тебя ни были проблемы, от которых ты сюда подался, там — твой дом, родня, друзья. Обжитое место, куда ты можешь всегда вернуться. А я? Переезжал из города в город. К одним друзьям вернулся, а от других остался отрезанным на куске прежней страны! Как льдина от берега отошла, стоишь на ней и смотришь: не перескочишь! Или будто тебя самого на части порезали. Такие вот ощущения.
— Почему не перескочишь? Закончим здесь — и уезжай. Хоть со мной. Ты же говорил, что у тебя в Москве родня есть!?
— Будто нужен я им! На голом месте жизнь просто так не построишь… Жилье хотя бы иметь надо. Я пробовал поменяться из Тирасполя, но — труба! В России цены вверх так рванули, что вариантов нет! Теперь, с войной, об этом и говорить смешно!
— Заработаешь!
— Я? С моим характером и происхождением из потомственных служак?! У меня две сейчас дороги — плохая и еще хуже: остаться в милиции или плюнуть на все — и в Югославию, только уже за деньги! Торговать и воровать не умею!
