— Лихо ее знает. Видно, при царе Горохе. Она еле держится.
— Вот в том-то и дело, что еле держится, а все держится. Не лучше ли было бы, чтоб не держалась?
— Конечно, лучше, но что ты сейчас сделаешь? Ведь она закована в мерзлой земле, как ты до нее доберешься, да еще чтоб немцы не заметили?
— Зачем в землю лезть? Пусть они туда лезут. Можно сделать так, что комар носа не подточит. Фрицы даже хвалить будут...
— Что ты имеешь в виду?
Хотя в дежурке, кроме них, никого не было, Живалев шепотом объяснил свой план Смоленскому.
— Ты прав, — подумав, проговорил тот.
— Только нужно сначала заработать похвалу хозяев за усердие...
— И это правда, — снова поддержал Живалева Смоленский. — Завтра и начнем зарабатывать похвалу.
На другой день Живалев обратился к немцу, приставленному наблюдать за работой водников:
— Пан, вы знаете, что паровозам не хватает воды?
— Яволь! — согласился тот.
— Мы, с вашего разрешения, можем дать воды сколько угодно... У нас есть запасные помпы, очень сильные, они обеспечат все депо...
— Гут, гут! — обрадовался немец. — Я зналь, что ты умный... Я сказаль начальник депо — ты будешь иметь марки...
— Спасибо, пан, я стараюсь помочь немецкой армии.
— О, дойч райх умеет ценить старательных...
Живалев медленно включил запасные помпы. Они ровно зашумели. Казалось, живое существо проснулось от летаргического сна, сердце его начало работать ритмично и спокойно. Вода мощным потоком хлынула в водонапорную башню. Фашистский надсмотрщик с довольным видом следил за работой Живалева, а затем, осклабившись, похлопал его по плечу:
— О, гут, гут, зер гут! Ты умный мастер! Герр начальник отметит тебя!
— Спасибо, — усмехаясь, ответил Живалев.
А через два дня, улучив момент, когда немец стоял совсем рядом, но смотрел в другую тгорону, он чуть заметным движением руки включил помпы на всю их мощность. Механизмы недовольно заревели. Не прошло и несколько минут, как шум изменился. Помпы словно задыхались, натужно сопели и фыркали... Вода прекратила свой стремительный бег.
Живалев развел руками, втянул голову в плечи и смотрел на немца так, будто от того зависело, работать водокачке или нет. А немец в свою очередь вытаращил глаза на него, ожидая ответа, почему так шумят машины.
— Что-то случилось, пан.
— Хальт машина, хальт! — крикнул, опомнясь, фашист. — Вас махтс ду?
— Махай, не махай — капут машине, — по-своему объяснил слово «махтс» Федор. — И сам незнаю, что стряслось... Сдается, вода перестала поступать в помпы. Что-то произошло с водопроводом. Проверить обязательно нужно. Водокачка остановилась.
Проходил день, второй, пятый, десятый... Мороз крепчал. Без воды паровозы замирали. Около трехсот их скопилось в депо, покрываясь толстым слоем снега.
Гитлеровцы бросились ремонтировать водопроводную сеть. Но где там! Попробуй найти в твердой, как бетон, земле все порванные места! Несколько таких участков нашли, начали латать, однако старый водопровод уже не выдерживал ремонта, ломался. А сколько порванных участков еще скрывалось в мерзлом грунте под толстым слоем снега! Возиться со старой сетью больше не было смысла.
А паровозы стояли.
Их собирали вместе по десять — двадцать штук, гнали к мосту через реку Свислочь и накачивали воду. Но таким образом много не наберешь.
Железная дорога была парализована. Уже в первые дни набралось около пятидесяти вышедших из строя паровозов — гитлеровцы вынуждены были гнать их в Германию на капитальный ремонт.
Тогда немцы поставили на прокладку новой сети большую группу военнопленных и подразделение ТОДТ. Военнопленные работали вяло — только бы прошел день. Да и сами немцы из строительной организации, посиневшие от лютого холода, сгорбленные и молчаливые, не проявляли особый прыти.
Паровозы по-прежнему стояли.
Гитлеровцы поручили нашим машинистам разогревать некоторые локомотивы. Балашов, Иващенок, Ладышев, Карсека раскаляли замерзшие паровозы так, что металл не выдерживал — рвались стенки, решетки.
Немцы не догадывались, что это делалось умышленно. Они считали русских машинистов неучами, тупыми и ограниченными людьми.
Все новые и новые партии негодных паровозов направлялись в Германию на капитальный ремонт...
Юлиан Крыживец был опытным машинистом, но он не признался в этом оккупантам и работал чернорабочим: где чистил пути, где грузил...
Проходя однажды по депо, он заметил, что возле деревянных водонапорных баков лежит в бумажных мешках каустиковая сода. Как она здесь очутилась, трудно было сказать. Видно, кто-то выбросил в спешке, да и забыл о ней. Юлиан обошел мешки, посмотрел на лесенку, которая вела к бакам, и спокойно пошел домой.
Вечером он вернулся сюда. Огляделся. Поблизости никого не было. Где-то поодаль, хрипло подвывая, неторопливо сновал небольшой маневровый паровозик. Потом в стороне, около депо, послышалась немецкая речь. Юлиан присел, спрятался в тени опор, на которых стояли баки. Голоса немцев постепенно стихли.
Убедившись, что теперь его никто не увидит, Юлиан взвалил на плечи мешок и, пригнувшись, немного покачиваясь на ступеньках, поднялся по лестнице. С шипением, выделяя резкий смрад, сода посыпалась в баки.
«Наверно, этого мало, нужно добавить», — подумал Юлиан.
Снова осмотрелся, прислушался и, не заметив ничего подозрительного, понес наверх еще один мешок.
Когда сошел, было совсем темно. В стороне товарной станции маневровый паровоз пускал клочья дыма.
Сколько лет Юлиан Крыживец вдыхал запах горелого каменного угля. Пусть от этого запаха долго першит и щекочет в горле. Но машинисту он казался привычным, родным. С ним была связана вся трудовая жизнь Юлиана, вся его рабочая биография.
А вот теперь опытный машинист Крыживец вынужден издалека смотреть, как без него уже бегут по рельсам огромные послушные стальные богатыри, вспоминать, как мелькают вдоль дороги телеграфные столбы, как мчатся навстречу города и деревни...
Ну и что же — он сам не захотел работать на паровозе. Теперь его душа жаждала разрушения, хотелось уничтожить все, что служит врагу, даже если это и любимый паровоз. Жажда мести за искалеченную, обворованную жизнь привела беспартийного Юлиана Крыживца в одну подпольную организацию с коммунистами.
Прошло два дня, и деревянные водонапорные баки потекли. Сначала вода сочилась несмело и замерзала длинными стрелами-сосульками, а потом хлынула струйками, как из решета.
Гитлеровцы бегали вокруг, не знали, что произошло. Дерево было крепкое, почти новое — и вдруг совсем развалилось. Спешно искали металлические цистерны, укрепляли опоры и устанавливали новые баки. На все это потребовалось несколько дней.
А паровозы снова стояли.
Наблюдая, как фашисты мечутся возле того места, где он так удачно поработал, Юлиан радовался. Хоть немного допек гадюкам — смотри, кишат как! Подождите, не то еще будет.
Вскоре он шел с работы домой через поворотный круг. Тишь. Безлюдье. Только на запасном пути, почти возле самого круга, едва пыхтит паровоз. Юлиан подошел к нему. В будке машиниста никого не было. Видно, здесь работал немец. Русским машинистам отходить от паровоза запрещалось. А этот бросил локомотив и ушел... Юлиан подошел к паровозу, открыл регулятор, свел реверс с центра и сам нырнул под товарные составы, стоявшие на путях.
Постепенно в цилиндрах паровоза нарастало давление. Наконец колеса сдвинулись с места, и, набирая скорость, паровоз пошел к поворотному кругу. Над котлованом он покачнулся и с треском полетел вниз.
А Юлиан Крыживец тем временем уже пробрался на Вирскую. Оттуда направился домой, на Чкаловскую.
Там его ждал Балашов. Увидев взволнованного хозяина, он спросил:
— Что-нибудь случилось?
— Ничего особенного. Еще одному паровозу капут!
— Как это?
Крыживец рассказал, как удачно получилось с баками и с этим паровозом. Балашов внимательно слушал. Еще совсем молодой человек, он за последние месяцы возмужал, похудел, щеки запали, нос заострился. Карие глаза светились более сосредоточенно, серьезно. О подпольных делах Балашов говорил спокойно, скупо:
— Вот видишь, как много мы можем сделать, если приложим старание. Тут я принес вам с Иващенком мины, — и развернул сначала один пакет, в котором лежал кусок антрацита. — Эту подбросьте в уголь на паровозе, который будет вести немец. Только не промахнитесь, своему не подложите. — Из другого кармана достал еще два сверточка. — А это — магнитные. Приладьте к составу с боеприпасами или с бензином. Рассчитайте так, чтобы взрыв произошел часа через два-три после отхода состава со станции. Я на какое-то время исчезну. Дела есть. Всего!
Две мины были в скором времени использованы с хорошими результатами. А одна еще оставалась дома у Крыживца. Хотя в семье Юлиана не было верующих, для маскировки достали икону и повесили ее в маленькой боковой комнатке. За иконой обычно прятали листовки, а на этот раз положили мину.
