— Тяжело будет, — сказал Кир.
— Давай, давай, — сказал батюшка. — Ну-ка…
Батюшка сообразил наконец, что костыль можно повесить на шею. Потом он встал к Киру спиной и пригнулся. Он был выше Кира на целую голову. Кир бережно пристроил бутылку у себя за пазухой и обхватил батюшку руками за шею. Батюшка взвалил его к себе на спину очень легко.
— Да ты легкий совсем, — сказал батюшка.
Они двинулись вперед. На шее у батюшки болтался костыль, из-под мышек у него торчали две Кировых ноги — длинная и короткая. Бутылка давила батюшке на спину, и он несколько раз поводил лопатками. Как конь. Красотища. Кир прикрыл глаза и вдруг увидел снег, кругом снег. Славка нес его на спине, а повсюду был снег.
— Да ты легкий, — опять сказал батюшка.
— Ну, — сказал Кир, открывая глаза. — Надо было попросить, чтоб мне и вторую отрезали. Чего лишний вес таскать?
Батюшка осторожно посмеялся. Он еще не всякий раз понимал, когда Кир шутит, а когда нет. Кир сказал ему:
— А ты здоровый.
— Я в школе вольной борьбой занимался, — сообщил батюшка. — Уши — видишь? Видишь?
Кир посмотрел на батюшкины уши. Они были крупные, розовые, малость обвислые.
— Ну, вижу. Что уши? Откусили?
— Поломаны у меня уши, — гордо объяснил батюшка. — Оба. У меня первый разряд был. Один раз даже цээс выиграл. Знаешь, что это такое? — Кир кивнул. — Тренер говорил, я перспективный…
— Так ты, значит, спортсмен, — сказал Кир. — Мог бы жить нормально…
— Я и буду жить нормально. Жена у меня беременная. Вместе с приходом дают дом.
— За квартиру, — ухмыльнулся Кир, — как дворник… Вот только за квартиру?
— Нет, не за квартиру… Долго объяснять…
— А ты объясни. Я не спешу.
— Помолчи, а? — взмолился батюшка. Он пыхтел как паровоз. — Тяжелый ты, зараза!
— А говорил — легкий.
— Мало ли что я говорил… Все, перекур.
Батюшка остановился, осторожно спустил Кира на землю. Они уселись рядом.
Батюшка утирал лоб рукавом рясы. Ряса на нем вся взмокла.
— Чего ты ее не снимешь? — спросил Кир. — Жарко же.
— А это вроде формы, — сказал батюшка. — У нас, брат, как в армии: форма, устав, единоначалие и все такое…
Кир налил водку в стаканчик, протянул батюшке. Тот выпил залпом, сморщился, руками замахал, сунул в рот жвачку. Кир налил себе и тоже выпил, он пил маленькими глотками — не лезло уже. Батюшка улегся навзничь и стал мечтательно глядеть в небо. Кир тоже лег и стал смотреть. Небо было ясное, не то что вчера. Только маленькие белые облачка плыли, как птицы — стайкой.
— Как в армии, значит, — сказал Кир. — Ну и в каком ты сейчас звании?
Батюшка думал долго — бормотал что-то себе под нос, загибал пальцы, прикидывал… Потом сказал:
— Пожалуй, капитан.
— Ни хуя себе! — восхитился Кир. — Целый комроты получается.
— А ты думал? — Батюшка оживился, привстал, оперся на локоть, повернув к Киру круглое лицо. — Вот, смотри, мне приход дали — церковь надо строить? Надо. Считаем: бригада строителей — раз. Это где-то человек пятнадцать. Дальше: староста, хор, сторож, короче, еще десять-пятнадцать. В общем, кадрированный полк.
— Представляю… Ты в армии-то хоть служил, капитан?
— В ПВО, в Североморске… Ну, наливай, что ли.
Кир захохотал. Разошелся, гляди-ка! Как пить дать — в дэтэпэ вляпается…
— По последней, — сказал он строго и разлил водку, оставив в бутылке на три пальца.
— Да лей всю, — сказал разошедшийся батюшка, — чего там оставлять?
— Это пацанам.
Они чокнулись — кулак Кира со стаканом, потом стакан Кира с кулаком батюшки — и выпили. Вот и все. Это был последний перекур. Теперь уж прямо, без пересадок. Батюшка снова взгромоздил Кира себе на спину и пошел. Через пять минут они хватились, что спьяну забыли протез. Пришлось возвращаться. Ну все, удачи не будет. Точно. Не будет. Батюшка нагнулся за протезом и уронил Кира, сам грохнулся, ряса на голову задралась… Киру было так смешно, что он даже боли от падения не почувствовал. Анекдот: привезли братка в больницу с простреленным брюхом, все кишки наружу, помирает. Доктор спрашивает: вам больно? А браток: только когда смеюсь…
— Ты целый? — спросил батюшка.
— Ноги одной не хватает, — сказал Кир, — а так нормально.
Они засмеялись.
— Ты к каким пацанам идешь-то? — спросил батюшка. — Фронтовые друзья?
— Ага. — сказал Кир. — Фронтовые друзья. Должок у меня перед одним.
— Ну, и зачем опять? — устало спросила Морозова. — Мне на работе сказали, чтоб больше не отпрашивалась.
— Один из протоколов был составлен с ошибками, — нудным голосом сказал следователь, — пришлось переделывать…
— Ну, а я при чем?
— Подписать надо по новой. Вот здесь и здесь.
Морозова вздохнула. Взяла ручку и расписалась.
— Все?
— Да, спасибо… — небрежно проговорил следователь.
— Что, поймали вы его? — лениво поинтересовалась она.
— Милиция ловит, — сказал следователь. — А у нас прокуратура… Поймают, не беспокойтесь. Возьмут по месту жительства. Возможно, уже взяли.
— А я и не беспокоюсь, — удивленно сказала Морозова. Ей показалась дикой и нелепой мысль, что она может беспокоиться из-за этого. — А где его место жительства?
— В Кораблине.
— Красивое название.
— Между прочим, этот Кириллов служил под командованием вашего мужа… Женщина, что с вами?
Морозова скорчилась: слева — нет, не в груди, это как бы в спине всегда начинается — росла боль. Сам по себе факт, что убийца начфина служил во взводе, которым командовал Морозов, ничего для нее не значил. Какая разница, где он служил. Эта боль начинала когтить ее каждый раз, когда кто-то произносил слова «ваш муж». Она бывала еще сильней, если его называли по имени. Она этого имени вообще не могла слышать. Когда во дворе или на улице кто-нибудь звал ребенка именем, принадлежавшим ее мужу, она вся сжималась. Следователь сказал просто: вашего мужа. Он не сказал: вашего покойного мужа. Что б это значило? Быть может, следователь знает что-то? Нет, это же не военная прокуратура… Но все-таки он не сказал: вашего покойного, и это было хорошо.
Следователь подал ей стакан с водой. Он был испуган.
— Врача, может?
— Не надо. — Она встала.
— Поймают, поймают, — сказал следователь, — вам бояться совершенно нечего… Может, уже взяли. На одной ноге далеко не убежит.
Батюшка приноровился к тяжести Кира, и они шли довольно бодро, время от времени делая короткие передышки. Впереди — все ближе — слышен был шум проезжавших машин. Пустырь закончился стеной высоких осин. Они вышли к шоссе.
— Сволочь эта и дорогу-то показала неправильно, — сказал батюшка, — можно было на машине проехать… О, кладбище! Значит, и деревня твоя близко.
— Ну да. Где мертвые лежат — там, значит, и живые рядышком.
— Прямо через кладбище идти, что ли?
— Похоже, да.
Шоссе было широкое, новое. Машины шли сплошным потоком, светофора поблизости не было. Батюшка долго ждал, пока в этом потоке образуется просвет, но просвета не было. Ни одна машина не замедляла ход, хотя водители через одного пялились на батюшку с Киром на закорках. Сразу за шоссе возвышалась крашеная голубой краской металлическая ограда. За ней торчали надгробия — кресты, реже звезды. Калитка в ограде была распахнута настежь. Батюшка решительно шагнул на шоссе, серая «Волга» притормозила, давая ему дорогу. Сзади нетерпеливо сигналили. Батюшка торопливой рысцой, ныряя в образовывавшиеся просветы, побежал через шоссе, Кир сильно раскачивался у него на спине, как будто на верблюде ехал. Батюшка вошел в калитку и пинком захлопнул ее за собой. Он пронес Кира еще метров сто, ища, где лучше сделать остановку. Между двумя могилами была как бы небольшая лужайка, а на лужайке — деревянный стол со скамеечкой. Там они и присели: Кир на столе, куда батюшка его сгрузил, сам батюшка на скамеечке. Кир достал сигареты и закурил. Высоко вверху раскачивались березы под ветром. На кладбище было прохладно и свежо.
— Как деревня-то называется? — поинтересовался батюшка. — Что там у тебя в адресе написано?
Мать ничего не понимала, не верила. Ошибка, ужасная ошибка! Сережа не мог, не мог, не мог такого сделать. Они ее просили, чтоб позвонила ему по мобильнику или просто назвала им его номер. Не поверили, когда она сказала, что у него нет мобильника. Как так, у всех есть, а у вашего сына нет. Они и с ней разговаривали как с преступницей. А у него и правда нет мобильника, он только собирался купить, он много чего купить собирался, стиральную машину-автомат для нее купить хотел, он же получил деньги. Из-за денег этих проклятых… Не нужна ей стиральная машина… Какая дикая ошибка, они сами не знают, что говорят. Она ведь тогда, перед его отъездом в Москву, не выдержала, задала вопрос, что ее мучил: спросила, пришлось ли ему там, на войне, людей убивать. И он ответил, что нет. В глаза, правда, не глядел ей и тут же разговор повернул на другое, но ведь ответил: нет. Он никогда ей по-крупному не врал, даже в детстве. Вообще был честный, даже слишком, учителя некоторые его за это не любили.
