– Прошлое можно исправить только будущим, – сказал я.
– Это как раз то, что мы пытаемся сделать, – сказала Мирьям. – Таких, как этот парень, много, и его случай не самый тяжёлый. Я привела тебе лишь один пример, наиболее типичный.
– Вряд ли одному человеку, пусть даже и самому умному, по силам разрешить все эти проблемы, – усомнился я.
– Ты прав, – согласилась со мною Мирьям. – Поэтому мы пытаемся сделать это вместе.
– Вместе? – переспросил я.
– Да, – подтвердила Мирьям. – У нас есть особая группа, мы собираемся два раза в неделю. Группа существует для того, чтобы каждый её участник мог поделиться с такими же, как он сам, своими проблемами… И не только поделиться и попросить помощи, но также выслушать и поддержать тех, кто нуждается в его поддержке или помощи. Когда человек кому-то помогает, он и сам становится сильнее. А помощь и поддержка нужны каждому человеку. Нам нужна сила, если мы хотим что-то изменить. Вот и ты пришёл…
– До сих пор я со своими проблемами справлялся сам, – возразил я.
– Помощь бывает нужна не только тебе, – жёстко заметила Мирьям, и я, пристыжённый, согласился. С той встречи мы виделись с Мирьям часто – дважды в неделю. И, как бы я ни был занят, всегда приезжал в Иерусалим «на группу», где мы делились друг с другом наболевшим и говорили о том, что обычно изо всех сил старались не замечать или забыть. Особенно меня поразил рассказ одного парня по имени Лиор, который был сержантом во время операции в Дженине.
– До того, как мы вошли в Газу, авиация и артиллерия несколько дней бомбили и обстреливали сектор, – рассказывал Лиор. – После такой «обработки» там вообще ничего живого остаться не должно… И действительно, когда наша колонна двинулась вглубь территории, то, кроме пустых дорог и разрушенных домов, ничего вокруг не было видно. Только разрушенные дома и трупы людей повсюду… Боевиков почти не было: они всегда стараются вытащить своих, даже мёртвых. А так, в основном старики, женщины, дети… – Никого в живых!.. – внезапно выкрикнул он. – И вдруг… Прямо перед нами на дороге стоит девочка лет пяти и плачет. Так отчаянно плачет!.. Я остановил машину, вылез из бронетранспортёра и подошёл к ней, стал утешать как мог. По головке глажу, печенье ей сую… А лейтенант орёт на меня: «Ты на войне, а не в детском саду! Живо в машину, или я тебя под суд отдам!» Так я ту плачущую девочку и оставил посреди дороги… Она стоит и плачет… А мимо неё наша техника едет, и никому до той девочки нет дела, и я тоже ничего не могу сделать… Лейтенант наш, командир взвода, долго ещё потом выговаривал мне, что, мол, всё мы правильно сделали: перед авиаударами два дня их предупреждали, чтобы они уходили. Мы ведь самая гуманная армия в мире, воюем только с вооружёнными, а безоружных не трогаем… «А куда им всем идти?! – не выдержал и сорвался я. – Некуда им идти! И те, кто «предупреждает», прекрасно об этом знают! И ты знаешь! – орал я ему. – Некуда им идти, потому что везде бомбят, и спрятаться им негде, поэтому они всей семьёй и собираются в одной комнате и ждут – если уж умирать, то всем вместе и сразу!» «Они поддерживают террористов и за это должны платить», – спокойно ответил мне лейтенант. «Пойми, это война», – убеждал он меня и был при этом совершенно невозмутим. «Против кого война?! Против той девочки на дороге, родителей которой мы убили?! – орал я. – Да ты такой же убийца как те, кто убивал евреев в Варшавском гетто!» Тут он вдруг побледнел и схватил меня за горло: «Не смей так говорить! Вся семья моей матери погибла в Освенциме!» Он так сжал моё горло, что я едва не задохнулся и долго ещё после того, как он разжал свои показавшиеся мне железными пальцы, не мог отдышаться, судорожно хватая ртом воздух. «Ты так остро переживаешь свою боль, почему же ты такой бесчувственный к чужой боли?» – только и спросил я его. Но он не ответил мне, и по его глазам я видел, что он убеждён в своей правоте, в своё превосходстве, в своём праве распоряжаться чужими жизнями и судьбами.
– После той войны я отказался от дальнейшей службы и чётко изложил причины своего отказа, – продолжал Лион. – Был суд, и несколько месяцев я провёл в тюрьме, но в конце концов дело спустили на тормозах, комиссовав меня из армии с формулировкой «психическое расстройство». Если ты отказываешься воевать против безоружных, значит, ты псих! Если ты отказываешься убивать, значит, ты псих! Если тебе есть дело до сироты на дороге, значит, ты псих!.. А кто тогда нормальный?!.. – вдруг спросил он, глядя на нас. – Тот, кому нет дела до той девочки на дороге? Или тот, кто готов убивать?!..
Мы все молчали, потрясённые его рассказом. У каждого из нас в прошлом было и есть немало такого, о чём сейчас рассказал Лиор.
– Таких, как этот лейтенант, хватает, – наконец сказал со вздохом один из бывших солдат.
– Дело не в лейтенанте и не во мне, – будто отмахнулся Лиор. – Дело в той девочке, которая осталась там, на дороге, и я уже ничего не могу исправить, – подытожил свой рассказ Лиор.
– В прошлом ты уже ничего не сможешь исправить, – сказала ему Мирьям, – но в будущем ты можешь не допустить повторения того, что уже пережил однажды. Именно для этого мы все тут и собрались.
Мы все согласились с ней, и от этой мысли всем нам на душе стало легче. Лиор тоже как будто просветлел, но неделю спустя он снова сделался таким же мрачным как всегда.
– Я бы и рад жить настоящим и будущим, но не могу я забыть ту девочку! – в отчаянии сказал он мне.
– Чтобы что-то исправить, мы должны действовать, – ответил я. – Одно копание в нашем прошлом нам не поможет!
Не только Лиор, большинство членов нашей группы были согласны со мной. Мы все приняли активное участие в антивоенных акциях: устраивали демонстрации, собирали людей на лекции и обсуждения, на которых рассказывали правду о войне. Наконец мы решили написать книгу свидетельств о войне и снять по ней документальный фильм. Желающих поделиться своими воспоминаниями нашлись сотни, но говорить от своего имени решились единицы. Одним из этих немногих был и Лиор. Все интервью проводила Мирьям. Ещё до того, как книга вышла, Мирьям и другим участникам нашей группы стали звонить по ночам возмущённые «ветераны армии обороны Израиля» и требовать «немедленно прекратить антиизраильскую деятельность», грозясь в противном случае подать на нас в суд. При этом анонимные «доброжелатели» предупреждали, что это самое безобидное из всего, что нас ждёт. Но, несмотря на все угрозы, работа над книгой была успешно завершена, и группа во главе с Мирьям начала работу над съёмками фильма.
Сразу же после выхода книги в стране разразился огромный скандал. Патриоты обвиняли бывших солдат в предательстве и объявили все их свидетельства наглой ложью. В ответ Мирьям предложила сомневающихся во всём убедиться собственными глазами и организовала для желающих поездки в города и деревни на Западном Берегу, которые подверглись бомбардировкам; в которых сносились дома, – и предлагала людям пообщаться с выжившими жертвами авиаударов и обстрелов. Это было всё, что она могла противопоставить известным журналистам, крупным изданиям и «широкой общественности», которые обвиняли её в непрофессионализме и неустанно искали её тайные счета в зарубежных банках, «куда арабы перечисляют ей деньги». Но самым непримиримым и опасным врагом для Мирьям и всех нас были еврейские поселенцы на оккупированных территориях, которые заявили, что не пропустят автобусы с организованными нами турами. Первые попытки поселенцев остановить автобусы провалились. Несмотря на усилия полицейских, поселенцы прорвались к автобусам и потребовали, чтобы мы вышли к ним.
– Мы хотим посмотреть вам в глаза! – кричали поселенцы.
– Я с ними поговорю сама, – заявила Мирьям так, что никто с ней спорить не стал. Мы все были в полной готовности вмешаться, но это не понадобилось. Поселенцы явно не ожидали, что перед ними появится женщина. Никто не решался тронуть её – ограничились угрозами и ругательствами в её адрес.
– Я не боюсь ни вас, ни ваших угроз, – спокойно ответила им Мирьям.
– Ну же, покажите, какие вы смелые! – обратилась она к ним.
– Или вы смелые только против женщин, когда вас много?!
– Убирайся отсюда подобру-поздорову, – от злости скрипя зубами сказал ей исполинского роста поселенец в вязанной ермолке.
Мирьям усмехнулась и вернулась в автобус, после чего группа продолжила свой путь. Несколько раз поселенцы кидали в автобус камни, осколками битого стекла был ранен водитель и несколько участников нашей группы, но мы всё равно продолжали приезжать сюда. Тогда поселенцы изменили тактику, и вместо молодых парней из ешивы автобус однажды атаковали женщины и дети поселенцев. В это время группа Мирьям как раз направлялась на встречу с палестинцами в одну из деревень на Западном Берегу.
– Мы не имеем права задерживать детей, – равнодушно сообщил Мирьям дежуривший здесь же полицейский, когда она обратилась к нему с требованием обеспечить охрану для автобуса.
