И, действительно, разгадал…
Шифр был не то, чтобы сложный, но довольно хитрый. Майор выписал все слова с ошибками. Сперва выписал все их первые буквы. Получился полный бред. Выписал все последние — получилось еще хуже: три мягких знака подряд напрочь исключали возможность дешифровки. Пробовал комбинировать сами ошибки, но было слишком много гласных. Но достаточно было прочесть выписанные первые буквы в обратном порядке, и…
Колесник звал его на дело в Миронов. Называл и его долю — очень, очень много.
Свои записи майор сжег. Пепел раскрошил в руках, спустил в рукомойник.
Но затем еще долго сидел, о чем-то думая, куря папироску за папироской…
* * *
Он не был святым. Он не был бессмертным. Он даже майором-то не был, и звание это себе присвоил почти сам.
Он был вором. Вором высокого класса, полета. Да что там, он не воровал — творил. Чтоб украсть несколько крупных алмазов, он в одну ночь внес изменения в чертежи музея. Подлог не заметили и выстроили по его проекту здание. Через два года он воспользовался своими улучшениями и обнес музей.
Одной зимой снегопад и мороз задержал его на месяц в паршивом городишке. Со скуки он занялся живописью. Особым качеством и красотой его работы не отличались, но, вернувшись в свет, Гусь выдумал какого-то художника: отечественного Гогена, нового Пиросмани. Сфабриковал несколько статей в модерновых и постимпрессионистских журналах. Да что там — он и журналы сфабриковал. В результате иностранные гости страны Советов выложили за его мазню где-то около полумиллиона золотом.
По его работам учили оперативников в школах милиции.
Но Гусь со смехом следил за расследованием своего творчества: пусть берут, ему не жалко. На каждое обнаруженное дело у него приходилось по пять никому неизвестных.
Он менял паспорта и лица, как иной меняет перчатки: выезжал за границу будто корреспондент "Известий", возвращался словно прогрессивный шейх в изгнании.
Его не понимали даже в воровском мире. Не понимали, но уважали: знали, что он гениален, что логика у него хоть и странная, но вполне работоспособная.
Когда началась война, он спешно закруглил дела, сказал — иду воевать. Потому что даже вор может любить родину.
— Вор не должен принимать оружие от властей, — сказали на сходке старые, матерые воры.
— Ну так я со своим пойду… — улыбаясь, ответил Гусь.
Сам сделал себе документы, сочинил себе биографию. Дескать, пехотный капитан демобилизован после контузии на войне с белофинами. Жил в Могилеве, ехал к другу в гости в Сибирь, а тут такое… Нельзя ли без проволочек попасть на фронт, потому что врага мы бить привычные. Как в песне поется, "на земле, в небесах и на море…"
Его взяли в армию — добровольцев особо не проверяли, да и если бы и проверяли, что с того? Он в очередной раз числился погибшим.
В частях творился бардак. Его приняли по подложным документам, затем канцелярия непонятным образом сгорела, ему выдали документы новые, настоящие.
Ему дали роту, но командный пункт разбомбили, его, действительно, контузило, а командир батальона просто испарился. Гусева сперва назначили исполнять обязанности командира батальона. Тем более, что к тому времени батальон потерял в составе, и было не больше ста человек.
Их отвели на переформирование, и Гусева уже утвердили на постоянную должность. Он ожидал, что его обман откроется, и уже готов был бежать. Но скоро пришли документы на присвоением ему очередного звания — майор.
* * *
Утром, еще до обхода, он был у лечащего врача.
— Я здоров?.. — обратился к нему с порога.
— В общем, да. Вам, я смотрю, все так же не терпится вернуться на фронт?..
Майор печально покачал головой.
— Тетка к себе в гости зовет. Ей некому огород перекопать…
— Огород?.. Не фронт?..
— Никак нет. Вот письмо.
Он протянул распечатанный треугольник. Думал, что доктор его не возьмет, но тот принял лист, развернул и пробежал глазами.
— Оно и правильно… Астрахань, капуста, арбузы и прочие помидоры. Девки опять же там… — мечтательно проговорил он, будто в Ташкенте не хватало арбузов и девок. — Ну что, вечером выпишем… В среду перекомиссия…
— Мне бы быстрей. У меня тут на аэродроме приятель, он вылетает днем… Обещал взять…
— Но документы… Перекомиссия…
— Я это улажу сам.
* * *
А жизнь меж тем шла.
Часовой у входа в комендатуру по-прежнему проверял документы Бойко. Но рассмотрев внимательней, возвращал их с легким, почти незаметным поклоном.
Зотов и вовсе при встрече вытягивался во фронт.
Бойко это жутко смущало, и он то отводил глаза, чтоб не видеть подобного, то набирался смелости…
— Вольно, старшина… В смысле…
— Вот ведь как, — говорил Зотов, поймав взгляд сыскаря, — как бы власть не крутилась, а вам командовать — мне исполнять…
Утром Отто подал Бойко тоненькую папку.
— Что это? — спросил Владимир.
— Это досье на Сергея Колесникова.
Папка содержала фото и семь листов, которые Бойко небрежно пролистал, затем вернул папку:
— Простите, не читаю по-немецки…
— Ах да, совершенно забыл, простите…
— Ваше дело не выглядит серьезным. Не умеете вы все же дела шить. Кстати, откуда оно?
— Приятель из Абвера передал. Колесник был у них в оперативной разработке. Но от него отказались — слишком независимый.
— Это есть… Впрочем, он может работать и в команде. Только подберет он ее под себя.
— Интересно, а где сейчас обитает шайка Колесника?
Бойко тяжело промолчал.
— А вам не интересно? — спросил тогда Ланге.
— Нет, не интересно.
— А почему?
— Потому что я знаю — он живет где-то на Шанхаях.
— Тогда отчего бы нам не пойти и не арестовать их?
— А еще говорите, в Китае были. Неужели в Шанхае можно найти человека, если он не желает быть найденным?
— Мне кажется, это вы его не хотите искать… Слушайте, у меня отличный план. А давайте скажем, что в Шанхаях полно евреев. Гестапо устроит там облаву, а мы пропустим всех через мелкое сито?
— Что за замашки, Отто? Вы разве уже брезгуете работать чисто?.. Да и Шанхаи такое место — можно залить газолином на метр, выжечь его подчистую до полного остекленения почвы, но будьте уверены — кто-то да уйдет, уцелеет. Клоповник он и есть клоповник. Если хотите — можете попробовать. Но потом не говорите, что я вас не предупреждал.
Ланге остался недовольным, но кивнул:
— Из Абвера так же сообщают… Вы знаете, где Сходня?
— Знаю. Километров пятнадцать от города. Там маленькое кладбище и церквушка при нем была… Ее переделали в шашлычную.
— Вот именно — кладбище… На кладбище полевая жандармерия нашла парашютный купол — он застрял на деревьях. Мои друзья предполагают засылку в город высококлассного разведчика.
— Вероятно, он не так уж и высококлассен, если не смог убрать купол и врезался в деревья. Я знаю те места — там на двадцать километров кладбище — единственная роща.
— Говорят, та ночь была облачная. То, что он влетел в рощу — просто неудача. И просто удивительно, что он не поломал ноги.
— Все равно не пойму — а нам-то с того что за печаль. Сбросили разведчика — пусть его контрразведка и ловит. Или мы там будем подрабатывать на полставки, факультативно?
— А дело-то нам есть. Смотрите…
С ловкостью мага или карточного шулера, Ланге вытащил из воздуха сторублевую купюру.
Затем из-за отворота воротника Бойко извлек билет в десять оккупационных марок и добавил к ним другие десять марок — с атрибутами Рейхсбанка.
— Смотрите… — повторил он. — Рубли вам, конечно, знакомы. Немецкие марки запрещены к хождению на оккупированных территориях. Вместо них используются марки оккупационные, иначе кредитные билеты, которые, по большому счету, и деньгами не являются… А вот скажите, что у них общего?.. Можете рассмотреть получше.
Бойко не стал даже притрагиваться.
— Они все фальшивые.
— Отлично! А как вы догадались?..
— На сгибе рубля вытерлась краска. Подделка среднего пошиба…
— Ну да, ну да… Фальшивка.[20] А вот еще экземпляр. Взгляните, — аккуратно извлек из портмоне новенькую хрустящую купюру.
Бойко аккуратно принял ее себе в руки. Осмотрел внимательно. Со всех сторон.
— Можно согнуть?..
Ланге кивнул. Бойко так и сделал. Согнул жестоко, ногтями скользнул по сгибу. Провел купюрой по щеке, понюхал ее. Кивнул.
— Это подделка либо очень высокого класса… Либо вовсе не подделка.
— Вот именно. Эти деньги самые, что ни на есть настоящие. Как известно, советские деньги на базаре продолжают ходить, хоть и не по прежнему курсу. Поэтому, когда присылают парашютиста, у них не болит голова, где брать рейхсмарки — ему просто печатают фальшивые кредитные билеты. Выдают поддельные советские рубли. А если не хотят рисковать агентом — деньги только что из-под печатного пресса. Эта купюра была в ходу никак не больше трех дней. А скорей всего — еще меньше…
