— Любуетесь? — прервал его размышления голос за спиной.
Герман подался в сторону и обернулся. Его место занял прапорщик в замусоленном донельзя бушлате, старой солдатской шапке и добротных собачьих унтах.
— Ничего, привыкнете, — продолжил монолог прапорщик.
— Угу, — откликнулся молодой человек.
— Я техник. Чиню эти посудины и слежу за ними.
— А-а-а, понял...
— В Кабуле часто бываю... Вы как — на замену? — пытаясь завязать разговор, спросил военный техник, отстранившись от иллюминатора.
— Да... Вот летим... — попытался увильнуть от общения Герман.
— Понятно...
— Мы тут совсем... То есть... В общем...
— Понятно... — и с этим глубокомысленным замечанием прапорщик снова прильнул к иллюминатору.
Герман было дёрнулся к военному — не хотел показаться невежливым, но, заметив, что тот пристально что-то разглядывает, махнул рукой и пошёл на место.
— Эй-эй-эй! — вдруг обернувшись к Герману, поманил его прапорщик.
Герман в нерешительности остановился.
— Пст! Поди сюда, ты это видел?! — настаивал он.
Герман вернулся на исходную позицию и поглядел в иллюминатор: всё вроде то же, только картина за стеклом ещё более позеленела да, кажется, светлей стало.
— Что вы тут увидели? — начал Герман.
— Тихо... Вниз погляди.
Герман посмотрел вниз и обомлел. Из-под днища вертолёта хлестала и тут же рассыпалась в пыль какая-то жидкость. Раньше он этого не замечал.
— Что это? — спросил он.
— Что-что! Не видишь — бензобак пробило!
Ноги у Германа стали ватными. Он даже не знал, что ещё можно спросить и тем более — что делать.
— Ты только молчи, а то сам понимаешь, паника... Стой здесь, я своим ребятам пойду доложу, — взял инициативу в свои руки прапорщик.
— А как же... — начал испуганный молодой человек. — А где парашюты?
— В дупле!
— ?!
— Не положено пассажирам, только лётному составу. Да ты не трухай, авось дотянем! — Этим многообещающим «авось» лихой прапорщик окончательно добил Германа. Охваченный ужасом пассажир непонятно почему до боли стиснул колени и выкатил глаза на кабину пилотов, куда уже вошёл новый знакомец.
«Вот оно! — закрутился шквал мыслей в голове у обезумевшего Германа. — Неужели слепошарая Витькина старуха права! Вот тебе и диалектический материализм с квантовой физикой в придачу», — продолжал мысленно стонать он. Дверь кабины отворилась, и прапорщик с перекошенным от напряжения лицом вернулся к своему попутчику.
— Фу! Вроде, доложил!
— Ну и что? Что они сказали? — затараторил Герман.
— А что! Идём на вынужденную.
— А если горючего не хватит? — не унимался испуганный пассажир.
— Будем садиться на авторотации. Тут главное сгруппироваться и первым рвануть из салона, когда вертолёт начнёт разваливаться.
Герман не заметил, как вцепился мёртвой хваткой в рукав старого бушлата смелого техника. Он судорожно открывал рот и пытался задать очередной вопрос, который даже не был в состоянии сформулировать.
— М-м-м! — застонал Герман, готовый потерять сознание.
В это время дверь кабины снова распахнулась, и долговязый командир будничным голосом объявил: «Внимание! Под нами Джелалабад. Идём на снижение, просьба всем занять свои места и не стоять у проходов». Последние слова лётчик адресовал лично Герману, который, не мигая, пожирал его взглядом. Пилот улыбнулся и скрылся в кабине. Герман со скрипом перевёл белки вытаращенных глаз на прапорщика. Тот, побагровев, беззвучно трясся от смеха, закрыв рот свободной рукой.
— Это конденсат... это конденсат спускали! — захлёбываясь от смеха, повторял армейский шутник. — Извини... Извини, дорогой! Не ты первый, не ты последний...
Герману не хватало сил даже обидеться. Ватные ноги донесли его до своего места, где он плюхнулся чуть ли не на колени внука слепой старухи.
— Дура твоя бабка! — не выдержал Герман, обернувшись к озадаченному соседу. — Дура и психопатка! А Бога нет! — с этими словами он согнулся, обхватил колени руками и, слегка повернув голову к ошалевшему соседу, жёстко и внятно проговорил: «Витёк, сгруппируйся! Керосин кончился. Садиться будем на авторотации!»
Мистик Виктор ни черта не понял, что такое авторотация, но, повинуясь сумасшедшему взгляду своего соседа, тут же съёжился в комок, с грохотом уронив автомат. Герман, напротив, распрямился и зашёлся безудержным смехом, да таким громким и отчаянным, что весь салон, казалось, поражённый общим безумием, поддержал его. Дольше предавался веселью прапорщик в унтах, который периодически подмигивал жертве своего жестокого розыгрыша.
Вертолёт приземлился при всеобщем оживлении его пассажиров. Мягко покачиваясь, «Ми-6», или «летающая корова», как окрестили его военные, подрулил к месту стоянки. Каскадовцы, искренне радуясь концу путешествия, собирали багаж. За бортом была слышна работа артиллерии, но ставшие будничными звуки войны на эмоции не давили. Загудела открываемая рампа, и вдруг совсем рядом ударил взрыв. В ту же секунду, как сушёный горох по кастрюле, застучали осколки. «Обстрел!» — стараясь сохранить самообладание, сообщил командир экипажа, уже сделавший первый шаг по рампе. В салоне воцарилась тишина. «Справа — капонир. По одному бегом — марш!» — распорядился он, вернувшись в салон. Офицеры «Каскада» молча выскакивали из вертолёта и, пригибаясь, бежали к заросшему сухой травой углублению для размещения бронемашины. Стрельба продолжалась. Для неопытного уха было невозможно определить, где рявкают наши гаубицы, а где — рвутся мины душманов. «Встретили называется...» — с раздражением, по-стариковски, проскрипел полковник Стрельцов. Однако внешне он оставался спокойным и лишь с тревогой пересчитывал сгрудившихся в капонире бойцов своего отряда. Собравшись вместе, офицеры «Тибета» принялись отчаянно шутить и зубоскалить. Перестрелка постепенно стихала. В капонир скатился невысокий молодой человек в свитере под линялым обмундированием спецназовца.
— Ребята, вы из «Тибета»? — Но, встретившись глазами с полковником Стрельцовым, отмёл сомнения и коротко доложил: — Николай Иванович, бэтээры — у дороги. Обстрел закончился. Прошу на выход.
Ватага молодых парней быстро просочилась через аэродромное КПП и заняла места в бронемашине. Рядом под командованием майора-пограничника грузились в два бэтээра солдаты-«срочники», приданные отряду «Тибет».
Бэтээры тронулись. Германа слегка удивила мягкость хода бронированной машины: никакой тряски, по грунтовке — словно по асфальту.
Военная техника вышла на прямую трассу Аэропорт — Самархель. Самархель, как попутно рассказал водитель машины, это пригород Джелалабада, где проживали советские специалисты из числа гражданских и где располагалась база отряда «Тибет». Не проскочив и двух километров, колонна вновь попала под обстрел. Мины ложились то справа, то слева, но ни одна из них не падала даже на дорогу. Тем не менее на броню летела вздыбленная разрывами земля и пальмовые ветви от экзотических деревьев, высаженных по обочинам трассы. Идущие на большой скорости машины лихо объезжали старые воронки и колдобины давно не ремонтированного дорожного покрытия.
Каскадовцы, поражённые «тёплым» приёмом, сидели тихо, сжимая в руках автоматы. Желание шутить улетучилось. Герман с удивлением отметил, что как такового ощущения страха не было. Было напряжение, но это не страх, это нормальная реакция на не совсем обычную ситуацию. Он вспомнил свои рефлексии в вертолёте и со стыдом признался себе, что, поддавшись розыгрышу, чертовски струсил. В чём же разница, почему сейчас, при наличии реальной опасности для своей жизни, он спокоен? Машину тряхнуло. У кого-то выпал автомат. Конюшов больно ударился о ствол и, тихо матерясь, заскулил. «Мужики извините — яму проморгал», — крикнул водитель, тот самый парень, что вывел их из капонира. Скоро замелькали белые одноэтажные домики, скрывающиеся в небольших рощицах, а через минуту колонна резко свернула влево и, лихо затормозив, встала. Приехали.
Первые картины увиденного ошеломили Германа. Райское место: кругом зелень, в палисадниках и на клумбах благоухают розы, какие-то птахи ведут мирную перекличку, где-то недалеко квакают лягушки, из окон близлежащих домов льётся музыка. Ощущение не то середины весны, не то начала осени. «Ни фига себе, начало февраля!» — подумал Герман, направляясь к палаткам, разбитым среди высоких деревьев между весёленькими домами и неубранным полем. Палатки были большими и казались какими-то воздушными из-за приглушённого света, пронизывавшего брезентовые стены. База «Тибета» по мере приближения к ней всё более явственно отдавала запахом керосина, перебивая неземные благоухания «райского сада».
