Однажды внимание Жоры привлёк шестимесячный поросёнок, который расхаживал по двору важно хрюкая и вскапывая пятачком навозную кучу. У Жоры блеснула мысль: «Вот это был бы запас на дорогу!»
Не посоветовавшись с Вовой, он решил сделать всё сам. Натолок стекла, смешал с отрубями и картофелем и вывалил поросёнку в корыто. Жора рассчитывал так: поросёнок подохнет, и Эльза Карловна велит выбросить его на свалку, как падаль. Тогда ребята распотрошат поросёнка, засолят и спрячут для пленных.
Но дело обернулось совсем по-другому. Поросёнок съел приготовленный Жорой корм и через некоторое время начал оглушительно визжать. В доме, кроме вздремнувшего старика и Макса, чинившего мебель, никого не было. Услышав крик, старик всполошился, выбежал и заставил Жору резать поросенка. Когда Макс опалил поросёнка, Лунатик сам принялся потрошить его.
Жора чувствовал себя как на иголках. Но, к счастью, старик плохо видел и не разобрал, что случилось с поросёнком, но Макс как видно, всё понял. Жора умоляюще смотрел на Макса и думал: выдаст или не выдаст? Макс молча повернулся и вышел из кухни. Жора, опустив голову, плёлся за ним.
— Если бы ты не смог поросёнка зарезать, он бы сам издох, и тогда можно было бы мясом поживиться, — как бы невзначай бросил Макс.
— Хозяин заставил. — Жора покраснел.
— А ты бы отказался. Сказал бы, что боишься резать. — Макс остановился и вдруг похлопал Жору по плечу.
Максу нравился этот смышлёный, смелый мальчик. В этот день, уходя после работы домой, Макс впервые по-настоящему попробовал представить себе ту далёкую страну, где вырастают такие отважные дети. От этой мысли он перешёл к горестному раздумью о себе. В сущности, он так же несчастен, как и они, только он, взрослый, покорно выносит все оскорбления от хозяйки, а они, эти маленькие русские, голодные и избитые, борются за свою жизнь, как умеют… «Вот почему, — заключил Макс, — русские начали по-настоящему громить армию Гитлера».
Письма от Фрица Эйзена с Восточного фронта по-прежнему приходили часто, хотя уже не были такими восторженными, как раньше. В Германии знали о разгроме немецкой армии под Москвой, но фашистские пропагандисты в газетах и по радио продолжали утверждать, что гитлеровская армия в летнем наступлении добьёт Россию и поставит её на колени.
Однако не всех немцев убеждали речи Гитлера и Геббельса, статьи в газетах и трескотня по радио. Даже фрау Эйзен, получая письма от мужа, читала их уже без прежнего умиления. А посылки от него поступали всё реже и реже, и это очень огорчало Эльзу Карловну. Если осенью 1941 года Фриц каждое письмо начинал словами «Хайль Гитлер!» и расписывал подвиги своих солдат, то теперь в его письмах появились нотки усталости, даже жалобы на опасности войны. В одном из писем он жаловался на «проклятую суровую Россию», на «дикий злой народ» и даже на вшей, беспокоящих «победоносную» армию фюрера.
Но жизнь в усадьбе не изменилась. Эльза Карловна исправно вела хозяйство, изнуряя ребят непосильной работой, голодом и жестокими побоями, накапливала богатство на торговле продуктами и на даровом труде батраков.
Дочь ее, Гильда, занималась по субботам уроками музыки. После обеда в имение Эйзен приходила пожилая коротконогая пианистка в очках, и девочка садилась за рояль, разучивая несложные музыкальные вещички.
Люся до войны училась музыке. Она иногда прислушивалась, как неуверенно барабанила Гильда гаммы и сбивалась, играя самые простенькие упражнения. «Тупа, как пробка! — говорила Люся ребятам. — Тоже мне, «чистая раса»!..
Гильда всячески старалась блеснуть перед русскими девочками. К ней приходили её друзья из «Гитлерюгенда» горланили военные песни, декламировали стихи, важничали и наперебой ухаживали за Гильдой. Это доставляло ей необычайное удовольствие.
Однажды Вова, вернувшись из поездки, увидел в беседке сада Гильду и двух юношей. Рыжеволосый мальчуган, заметив Вову, встал в позу и, задрав голову, как петух перед пением, начал декламировать.
Это рассмешило Вову. Он остановился у калитки сада, с любопытством рассматривая Гильдиных друзей. Те решили, что русский завидует им, смотрит на них, думая, что они действительно «особые люди». Когда рыжий кончил декламировать, Гильда и второй её гость, белобрысый мальчик, нарочито громко зааплодировали чтецу. Всё это было смешно и глупо.
Вова хорошо помнил стихотворение Генриха Гейне «Я хочу подняться в горы». Слушая рыжего, он понял, что тот читал стихи о любви к фюреру. «А знает ли этот рыжий балбес Гейне?» — подумал Вова. И, приняв независимый вид, с жаром прочитал на немецком языке:
Я хочу подняться в горы,
Где живут простые люди,
Где привольно веет ветер,
Где дышать свободно будет.
Я хочу подняться в горы,
Где маячат только ели,
Где журчат ключи и птицы
Вьются в облачной купели.
Гильда и её кавалеры смолкли от удивления. Они не знали стихов Генриха Гейне, но их поразило умение Вовы хорошо читать по-немецки, а ещё больше — его дерзость.
— Вас ист денн дас?[13] — выкрикнул рыжий.
— Фон Хайнрих Хайне, ферштейст?[14] — с достоинством ответил Вова.
— Раус мит дер банде да![15] — заорал рыжий и бросился к Вове.
— Цурюк![16] — грозно предупредил Вова.
— Ва-ас![17] — взвизгнул опешивший рыжий, сжимая кулаки.
Гильда невольно расхохоталась, заметив нерешительность рыжего. Взбешённый белобрысый мальчик кинулся на выручку рыжему, пытаясь ударить дерзкого противника. Но ему никак не удавалось это сделать. Вова умело подставлял то правую, то левую руку, отражая удары, и только повторяя с ненавистью уже по-русски:
— Эх, если бы ты попался мне не здесь, фашистский выкормыш, я бы тебе расквасил рожу!
Гильду просто забавляло, что оба её кавалера не могут справиться с одним.
— Бросьте с ним возиться, ещё убьёте нашего работника, — сказала она.
Вова вышел за ворота и столкнулся с Максом.
— Ты откуда знаешь Гейне? — спросил Макс так просто и мягко, что тот не мог не ответить:
— В школе учил, дома ещё.
— Но в Германии Гейне читать опасно, запрещено, знаешь?
— Как не знать! Да я бы не то ещё прочитал им! — ответил Вова, но тут же подумал, что слишком откровенничать с Мнксом всё-таки не следует.
— Они — хозяева Германии, — продолжал Макс, — ты будь поосторожнее.
Вова решил, что разговор становится слишком опасным, и ответил:
— Мне идти надо: работы много.
Макс посмотрел ему вслед и в который раз задал себе вопрос: откуда у русских ребят столько жизненной силы, уверенности и стойкости?
Сам Макс, выходец из бедной крестьянской семьи, всю свою жизнь прожил в батраках у помещиков. Много он видел на свете несправедливости и знал две Германии, бедную — для рабочих и крестьян и богатую — для капиталистов и помещиков; властную — для гитлеровцев и бесправную — для честных людей; сытую — для эксплуататоров и голодную — для тружеников. Но свободной Германии он не знал и уже переставал верить, что где-нибудь существуют свободные страны.
Теперь, сталкиваясь с русскими подростками, Макс часто думал о России. Ещё до гитлеровского режима он слышал, что в России не стало помещиков и капиталистов, что там свобода и равенство. Но Макс помнил другую Россию. Ему пришлось быть у русских в плену в 1915 году. Он тоже видел там богатых и бедных и сам, как пленный, работал у помещиков. Приходилось ему встречать и крестьянских ребятишек, разутых, раздетых, чумазых и забитых.
Но те дети совсем не походили на этих, с которыми ему теперь довелось познакомиться. «В чём дело? Что это за новая Россия?» — спрашивал себя Макс. Гитлеровская Германия покорила Европу, сильную, культурную Европу, хорошо вооружённую, и притом так быстро покорила. Даже Францию, великую державу Францию, войска Германии покорили в короткий срок. А вот Россию не могут. Солдаты гибнут, офицеры тоже. Значит, есть что-то такое в этой загадочной стране… Много думал Макс о русских и втайне думал, что, раз русские бьют армию Гитлера, значит там действительно народу есть за что драться.
Эти маленькие русские — какие-то особые люди. Они не похожи на многих других рабов, пригнанных из различных стран. Эти русские постоянно проявляют непокорность, силу и веру во что-то такое, что ему, Максу, еще трудно понять.
Макс многое начал припоминать: и дерзкий поступок с поросёнком и поведение ребят на допросе. Сколько таких примеров, на первый взгляд незначительных, резко отличало русских подростков от других!
День ото дня Макс всё больше и больше сочувствовал русским ребятам, начинал уважать их жизненную стойкость, настоящую, большую дружбу и веру в свои силы. Он видел, что они умеют сопротивляться лучше, чем другие.
