Он погладил гладкий ствол дерева и зашагал дальше, но вскоре остановился. Впереди, между деревьями, что-то блеснуло. Вглядевшись, он узнал Чернилогара. С косой на плече тот шел ему навстречу.
— Еще и этот кошмар! — воскликнул он и, сразу сойдя с дороги, укрылся за толстой сосной.
Медленно и почти неслышно Чернилогар прошел мимо. Сухощавый и костлявый, он и в самом деле напоминал скелет. Он равномерно покачивался, коса рассекала солнечные столбы. Около явора крестьянин что-то пробурчал, махнул рукой и пошел дальше.
Петер Майцен уже пожалел, что сошел с дороги. Его охватило злорадное желание встретиться с Чернилогаром.
«Как бы ты заговорил, увидев, что я был в Тихом доле? И узнав, что я все-таки нашел трубу?»
Он чуть было не выскочил из-за сосны. Но взял себя в руки. «Ладно. Пусть идет. Увидимся еще!»
Подождав, пока Чернилогар скрылся за поворотом, он поспешил домой. И вскоре стоял на перекрестке, откуда начиналась аллея. Как прекрасна была она в лучах вечернего солнца? В конце ее, подобно волшебному замку, белела усадьба. Все окна пылали. И солнечные столбы между соснами сверкали, подобно трубам большого органа. И этот орган гремел.
Волнение охватило Петера Майцена.
«Ведь это мог видеть Темникар, — подумал он, — разумеется, мог. Он мечтал о том, как было бы хорошо, если б он всех победил и, конечно, погиб бы и сам, но потом со славой вернулся. Он мог бы наяву увидеть это перед гибелью. Перед ним раскрылась бы аллея, а он…»
И Темникар уже был в аллее. Он шагал, гордо выпрямившись. На пороге его ждала Тилчка. Она была в зеленой юбке и нерпой блузке. Белые руки прижаты к высокой груди. Но вот она раскинула их в стороны и воскликнула:
— Ты вернулся, Ерней!
— Вернулся.
— Долго же тебя не было!
— Долго.
— И ты все сделал?
— Все!
— Все!.. О Ерней!..
Петер Майцен замер на месте. На пороге стояла Яворка. От неожиданности он так растерялся, что невольно воскликнул:
— Яворка!
Девушка встрепенулась и посмотрела на него. Печаль и гнев сменялись в ее взгляде.
«Я проговорился, что видел ее у явора!» — сообразил он.
— Не сердитесь! — забормотал он все еще растерянно. Девушка соскочила с порога, скользнула мимо него и быстро пошла по аллее. Ее длинные золотые волосы развевались на вечернем ветерке подобно боевому знамени.
— Эй! — Пронзительный голос толкнул его в спину.
Позади стояла Чернилогарица.
— Кто это? — указал он вдаль.
— Где? — спросила женщина, вытягивая шею.
Аллея была пуста, Яворка словно провалилась сквозь землю.
— Где? — повторила Чернилогарица, удивленно поглядев на него и, видимо, думая, что ему опять что-то померещилось.
Петер Майцен понял ее взгляд и не произнес ни слова. Он пожал плечами и пошел в дом.
Чернилогарица последовала за ним.
— И где вы были? — спросила она.
— В Тихом доле.
— В Тихом доле? — удивилась она. — И видели нашего?
— Видел! И трубу тоже видел.
— И трубу тоже? — разинула она рот. — И чью трубу?
— Блажичеву!
— Блажичеву! И вы были там?
— Был. Молодой Блажич только что умер.
— Умер, — вздохнула она, прислонясь к косяку кухонной двери.
— Умер, — с невольным злорадством повторил Петер Майцен.
Крепко закрыв дверь своей комнаты, он подошел к окну и посмотрел вдоль аллеи. Она была светла и пустынна.
— Да ведь была же Яворка! — произнес он. — И раз ее не видела Чернилогарица, значит, она искала меня. Зачем?.. Откуда она знает, кто я и что я вообще здесь? Блажичева тетка сказала? Зачем? Что ей от меня нужно?
Он отвернулся от окна и принялся шагать из угла в угол.
«Еще одно удивительное совпадение. Теперь Яворка оказалась впутанной в видения Темникара. А может, это оттого, что она стояла на пороге?.. Кто знает! Все возможно!.. Но оставим и Яворку, и видения. Ведь я пишу реалистическую повесть. И сейчас реалистичнее всего сесть за стол и приняться за работу».
Он сел за стол и придвинул пишущую машинку. Написал каких-нибудь пять фраз и стал их править и переиначивать, хотя прекрасно понимал, что ни одна из них никуда не годится. Но он заставил себя сидеть и мучиться до тех пор, пока не позвали к ужину.
Ужинали в кухне. Чернилогар понуро сидел в углу, опустив голову, и громко хлебал. Чернилогарица хлопотала возле печки и часто вытирала передником лицо. Петер Майцен чувствовал что-то неладное. И пожалел о том, что не попросил приносить ему еду в комнату. Теперь уже было поздно.
Молчание явно тяготило хозяев. Да и Петеру Майцену было не по себе, поэтому он спешил покончить с едой.
Чернилогарица поставила перед ним чашку кофе, вытерла лицо и спросила:
— И теперь вы знаете, как он их побил?
— Кто? — недоуменно спросил Петер Майцен.
— Тот крестьянин, о котором вы пишете. Я говорю: теперь вы знаете, как он побил этих белогвардейцев?
— Знаю, — коротко ответил он.
Помолчав, Чернилогарица спросила:
— Ну и как?
— Четверых уложил топором, а с пятым вместе бросился вниз, в пропасть.
— Ой! — разинула рот женщина. — И зачем же он бросился в пропасть? Или тот потянул его за собой?
— Нет!
— Зачем же тогда?
— Затем, что бросился. И затем, что так должно было быть. Больше я вам ничего не могу сказать.
Чернилогарица помолчала и спросила дрогнувшим голосом:
— И что было потом? И что было с его домашними?
— Дом сожгли, сына и дочь убили, а жене на колоде отрубили голову.
Женщина вскрикнула и посмотрела на мужа.
— Слыхал?
— Слыхал, — пробурчал Чернилогар и смерил ее исподлобья таким взглядом, словно бы не возражал, если б ей тоже отрубили голову.
— И жутко-то как! — содрогнулась она. — И знай он, что так будет, не пошел бы.
— А он знал, — возразил Петер Майцен.
— И знал? — удивилась она. — И как он мог знать?
— Знал. И не только знал, даже видел собственными глазами, как это произошло. На пути к скалам он вспомнил о доме. И спросил себя, что станет с его домашними, когда он перебьет белогвардейцев… И перед глазами у него сразу встала картина казни и пожара.
Женщина, не сводя с него глаз, облизнула губы.
— Он даже чуть не вернулся, — продолжал Петер Майцен. — Думаете, это невозможно? Многие, собравшись совершить подвиг, пугались и возвращались домой.
Женщина отошла к печи.
Чернилогар громко откашлялся, вздохнул и сказал:
— А он, несмотря ни на что, пошел…
— Несмотря ни на что… — кивнул Петер Майцен.
— Хм, такое дело, — почесал подбородок крестьянин. — Разные люди бывают.
«Хм, — подумал Петер Майцен. — Что-то у них есть на душе. Кто знает — что… Может, Блажичи? — вдруг пришло ему в голову. — Нет! — отогнал он эту мысль. — Я два раза наводил разговор на Черный лог, а старый Блажич и бровью не повел… Может, не знает?»
Он посмотрел на хозяина и мимоходом бросил:
— Вечером прощаться пойдете?
Муж и жена переглянулись.
— Может, и пойдем, — ответила женщина.
— Хм, такое дело, — произнес крестьянин. — Может, и пойдем.
— Я бы тоже пошел, — сказал Петер Майцен. — А сейчас попытаюсь работать, а то весь день пропал. Я не помешаю вам, если буду печатать ночью?
— Нет, нет!
— Спокойной ночи!
Петер Майцен вернулся к себе в комнату, радуясь, что наконец-то остался один. Но радость его длилась недолго. Едва он подошел к столу и кинул взгляд на свои бумаги, как его тут же охватила хорошо знакомая тоска: он чувствовал, что вдохновения нет и весь труд его будет напрасным. Новым было лишь чувство смутной тревоги, которой он прежде не знал.
«Полчаса отдохну! Успокоюсь и соберусь с мыслями!»
Он закурил сигарету, сложил за спиной руки и зашагал из угла в угол, как узник в одиночной камере. Но спокойствие не приходило. Холодный камень в желудке становился тяжелее и тяжелее, неведомая тревога перерастала в страх, какой появлялся в детстве, когда в темноте приходилось идти мимо кладбища. И мурашки пробежали у него по коже, а ноздри наполнил холодный запах плесени.
— Смерть нехорошо пахнет, — шепотом повторил он слова угрюмого могильщика Мартина. Петер Майцен оглянулся, точно смерть была за окном или возле двери; ему захотелось как можно плотнее закрыть окно и запереть дверь, но было стыдно.
«Эх, ну чего я с ума схожу! — разозлился он на себя. — Это все сегодняшние переживания. Надо как-то избавиться от них. Позабыть о старом Блажиче и Янкеце. И о трубе. Да, прежде всего о трубе — ведь именно она виновница всех моих сегодняшних переживаний, всех встреч и мыслей о смерти… Но труба теперь есть и у Темникара, ей еще доведется петь. Как? Снова труба!» — встрепенулся он и прислушался.
