Так как же быть? Доказывать свою невиновность? Не привык. А может, нужно?
Хотелось встать, прогнуть поясницу, повязанную жениным шерстяным платком, но мысль о затаившейся боли останавливала…
Без стука широко открылась дверь, и в кабинет вошел Суровов, парторг завода. Его уважали, ценили в нем строгую принципиальность, доверяли самое сокровенное. Архип Михайлович глянул из-под нависших бровей в его открытое, спокойное лицо и протянул руку.
— Трудно? Радикулит покоя не дает? Слушай, было у нас в селе средство.
Поблескивая темными глазами, Суровов рассказал, как у них лечили так называемый прострел. Люлька поделился домашними способами Галины Евгеньевны.
— Ну хватит о болезнях, не за тем же ты ко мне пришел? Давай о главном.
И выложил парторгу все свои обиды. Тот внимательно выслушал, потом сказал:
__ Сейчас нас бьют за АЛ-5. Но будет же у нас АЛ-7?
— Ведь так?
__ Ну, так. Есть кое-что.
— Так надо работать. Вон хандру, и все будет хорошо.
И Суровов весь подался вперед и даже ладонями прихлопнул. И такая убежденность и вера в силы и возможности его, Люльки, и коллектива ощущалась в его словах, что Архип Михайлович, забыв о боли, выпрямился в кресле.
— И правда. Черт с ними, с обидами. Создать двигатель намного лучше АЛ-5 — таким должен быть наш ответ на все упреки…
«Идея нового во всех областях науки и техники сперва приходит к одному, она не может прийти сразу к коллективу. Она озаряет поначалу одного, наиболее одаренного, талантливого, трудолюбивого, настойчивого. А вот развитие и материальное осуществление идеи, особенно в области современной техники, под силу только коллективу, сообществу специалистов различных отраслей науки и техники. Причем хорошо организованному коллективу, возглавляемому руководителем, сочетавшим в себе и большие знания, и организаторские способности. Кроме этих двух качеств, как бы они ни были ценны, руководитель должен обладать еще чем-то очень важным, что сплачивает коллектив, создает в нем творческую атмосферу, без чего невозможно успешное рождение нового.
Архип Михайлович являлся творцом, носителем нового, но одновременно он руководил коллективом, который его идеи разрабатывал и реализовывал. Такое счастливое сочетание очень почетно, но и весьма ответственно, а порой этот груз крайне тяжел. Ведь все осложнения, трудности, неудачи, возникающие при рождении нового и его реализации, основным бременем ложатся прежде всего на руководителя. Не раз приходилось и видеть, и сопереживать моменты не только радостных удач, но и тяжкие Дни для нашего коллектива, и для генерального, — вспоминал его заместитель Сергей Петрович Кувшинников. — Я хорошо помню те дни, когда буквально на глазах, за несколько бессонных ночей побелела его голова, на которой До этого красовалась рыжевато-каштановая волнистая Шевелюра.
Многое и всякое было в жизни Архипа Михайловича, в Деятельности нашего коллектива».
* * *
Архип Михайлович всегда стригся коротко. Есть в его стрижке что-то от запорожских казаков. Поэтому в напряженной работе тех дней не сразу стало заметно, что он сменил свою русую шевелюру на седую. А это случилось за один день.
Вечером Галина Евгеньевна встретила на пороге. Когда он снял шляпу, со вздохом провела ладонью по его голове:
— Архип, ты никак сивый…
— Да ну?
Она подвела его к зеркалу.
— Доработался?
— Ничего, Галя, выдюжим.
И он выдюжил. Правда, запущенная болезнь давала о себе знать, видно было по походке.
Архипу Михайловичу с трудом, но все же удавалось выкраивать время для преподавания в МАИ. Его рабочий день, и без того заполненный, сильно удлинялся, но зато из МАИ стали приходить специалисты, которым не нужно было привыкать и которые с ходу брались за работу.
Вместе с ним в конце войны и в послевоенные годы в МАИ преподавали такие выдающиеся специалисты, как В.Ф. Болховитинов, К.В. Холщевников, Л.С. Душкин, и многие другие, чьи имена известны отечественной науке.
Контакты Люльки с МАИ не ограничивались только учебной работой. К нему в КБ за производственной помощью приезжали ректор МАИ профессор И.В. Иноземцев, до: центы В.К. Кошкин, Б.А. Черкасов и другие.
А в лабораториях МАИ по договорам с КБ выполнялись различные исследования.
Почти все выпускники МАИ и МВТУ того периода стали крупными специалистами в своей области — К.В. Кулешов, Б.А. Оводенко, К.Л. Новак, В.В. Ефимов, И.В. Седов, A.М. Хартов, М.М. Ляповицкий, Д.С. Иванов, В.А. Юшко, B.И. Комлев, М.М. Гойхенберг.
Участник Великой Отечественной войны, ведущий конструктор В.А.Юшко рассказывает:
___ В 1941 году я с четвертого курса МАИ ушел добровольцем на фронт. Вернулся к учебе после ранения в 1944-м. Когда закончил пятый курс, меня и еще некоторых дипломников стали уговаривать послушать в течение еще одного года специальный «реактивный» курс. И мы согласились. Пожалуй, главную роль здесь сыграли интереснейшие лекции Люльки, Болховитинова и других…
Каждый из них имел свою манеру и стиль чтения лекций. Болховитинов в генеральской форме, по-военному подтянутый, говорил чеканными фразами, словно команды отдавал. Он преподавал нам курс теории истребителя-перехватчика с ракетным двигателем. По-профессорски, спокойно, строгим научным языком излагал свой курс осевых компрессоров Холщевников. Наоборот, слишком, я бы сказал, эмоционально читал лекции по конструкции ЖРД и камерам сгорания Душкин. Что касается лекций Архипа Михайловича по курсу теории ТРД, то должен признаться, записи по ним у нас были отрывочные… Дело в том, что мы просто заслушивались. Здесь было все: обширный теоретический и богатый фактический материал, интересная форма изложения, простота и вместе с тем глубина мысли. Читая лекции, Люлька как бы беседовал с аудиторией, активно влиял на нее, живо реагировал на каждый наш вопрос и, когда видел, что его не поняли, повторял и подчеркивал самое важное, пока не убеждался по нашим лицам, что все «дошло». После лекции он поспешно уходил — видно было, что его день расписан по минутам. На экзаменах Архип Михайлович не скупился на оценки, но прощупывал студента основательно, по всему курсу. Чувствовалась его заинтересованность в нас, как в будущих кадрах…
И при всем этом некоторые выпускники МАИ шли в КБ Люльки неохотно, с осторожностью — им казалось, что лучше попасть в сложившиеся, давно заслужившие известность коллективы Микулина, Швецова, Климова.
На плечи молодых специалистов тех лет выпала тяжелая и почетная ответственность за доводку первых отечественных реактивных двигателей.
— Пришел на завод я слесарем-сборщиком, — рассказал нам Александр Платонович Дзюбенко. — Тогда шли испытания ТF-3. Работы — непочатый край. Трудились по 12–16 часов, бескорыстно, об отгулах или аккордной оплате не было и речи. Наоборот, тем, кого оставляли на прорыв, завидовали. Самые опытные задерживались на заводе иногда за полночь, уезжали после двух ночи, а в семь утра снова были на рабочих местах — вели сборку очередной машины. Только кончилась кровопролитная война, которая принесла нам неизмеримые страдания, а уже объявили нам другую — «холодную войну». И все понимали ответственность за оборону страны…
Все делалось на огромном подъеме. Каждый чувствовал, что идет трудное сражение за отечественные турбореактивные двигатели. Через некоторое время я понял, что руководит этим сражением главный конструктор, непререкаемый авторитет и вместе с тем очень простой человек Архип Михайлович Люлька. Мы его тогда звали Дан-ко. Опираясь на своих ближайших помощников и на весь коллектив очень молодых тогда рабочих и инженеров, он вел нас к цели, освещая путь огнедышащим мотором.
Когда еще ТF-3 проходил сточасовые государственные испытания, из блока потянуло как-то смрадом. На окнах пультовой стал осаждаться масляный туман. Значит, где-то горело масло. Двигатель остановили, осмотрели, но течи не нашли. Сообщили Люльке.
— Придется завтра начать переборку, — огорченно сказал он.
Тогда Василий Юшко и Евгений Комаров, сговорившись с дежурившими на ночной гонке испытателями, решили остаться один на один с ревущим двигателем, чтобы во время его работы обнаружить эту проклятую течь. Да, это было опасно. И лопатки могут отлететь, и еще что-то, и громовой рев мог повредить не только слух…
Юшко махнул рукой глядевшим на него сквозь броневое стекло дежурным. Двигатель заработал. Совершенно оглушенные инженеры встали в метре от двигателя, из сопла которого с большой скоростью вылетали раскаленные газы и пламя. При таком освещении стали рассматривать ТF-3 и увидели, как на горячую поверхность двигателя из стенки маслобака словно из пульверизатора брызжет масло.
Они подали знак, грохот стал стихать. Маслобак сняли и в сварном шве обнаружили крошечное, словно иглой проколотое, отверстие.
